Любовь и смерть Катерины - Николл Эндрю

Тут сеньор Корреа сник и лег головой на стол, будто у него кончился заряд батареек.

Сеньорита Канталуппи подавила зевок и оторвалась от созерцания розового кончика карандаша.

— Что ж, немало места займут иллюстрации, — заметила она.

— Да-да! Иллюстрации на всю полосу!

— В таком случае у нас уже заполнено восемь полос.

— Точно. так я и думал.

— Я записываю, — сказала Марта Алисия. — Как это мудро!

Они погрузились в молчание.

Сеньорита Марта Алисия Канталуппи, кроме того, что была чрезвычайно квалифицированной секретаршей, имела тонкие щиколотки и в совершенстве владела искусством завлекательно подрагивать задницей, такой чудесной, что с ней мог сравниться только вид на Большой венецианский канал из отходящей от причала гондолы, обладала также доброй душой и чутким сердцем.

— Может, принести вам еще кофе? — спросила она.

— Хорошая мысль, — пробормотал сеньор Корреа.

Марта Алисия заварила еще чашечку и сказала:

— Не буду мешать вам работать. Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится, — и отправилась управлять работой редакции.

В самом конце своего пухлого ежедневника она нашла телефон доктора Альберто Суамареца из университета «Реал». Он ответил на третьем гудке.

Сеньорита Канталуппи сказала с вопросительной интонацией:

— Доктор Суамарец? — будто не знала, куда звонит, будто набрала номер наугад и теперь была страшно удивлена, что попала именно на него.

— Доктор Суамарец? Говорит Марта Алисия Канталуппи из офиса сеньора Корреа, журнал «Салон».

Послушав несколько секунд бормотание на том конце провода, она мелодично рассмеялась звуком, с которым сталкиваются два бокала игристого вина, и промурлыкала:

— Да-а-а-а-а, спасибо.

А затем деловым тоном объяснила, что, поскольку доктор Суамарец известен всем как специалист по творчеству сеньора Л. Э. Вальдеса, она решила (то есть сеньор Корреа решил) обратиться в первую очередь к нему. Необходимо его ученое мнение по поводу новой работы сеньора Вальдеса, которую они собираются публиковать у себя в журнале.

Конечно, она надеется, что доктор Суамарец понимает — дело чрезвычайно деликатное, строго конфиденциальное, поэтому лучше всего ему приехать к ним в редакцию и прочитать рассказ здесь. Поскольку рассказ занимает всего четыре страницы, она не думает, что объем рецензии должен превысить двадцать страниц.

О да, конечно, она понимает, что для столь важного человека оскорбительно вот так срываться с места и мчаться непонятно куда, но ей придется предупредить его, что статью они желают получить быстро — самое большее, через неделю.

Ну конечно, она согласна — сроки совершенно нереальные. О да, она знает, с кем разговаривает, и просит прощения за то, что отняла его драгоценное время, да, да, он прав, только полный идиот может написать что-то умное за такое короткое время, поэтому, как ни прискорбно, ей придется обратиться за помощью к доктору Сальгадо.

— Да, — сказал она, — я имею в виду именно ее. Доктора Селестину Сальгадо из Католического университета.

Нет, она не знает доктора Сальгадо лично и не представляла, что та, оказывается, вредная сука, но что же ей делать? Доктор Сальгадо с удовольствием согласится написать статью и за более короткое время. К этому моменту доктор Суамарец уже давно согласился на сотрудничество. Более того, он сам настоял на том, что приедет в редакцию в течение часа.

После этого сеньорита Канталуппи подняла трубку внутреннего телефона и набрала добавочный номер рекламного отдела. Она приказала рекламщикам аннулировать все проданные рекламные площади журнала на текущий месяц и заново продать их на двадцать пять процентов дороже. Затем позвонила в производственный отдел и приказала добавить в номер шестнадцать полос, потом перезвонила рекламщикам с информацией о том, что им надо продать эти дополнительные полосы за баснословные деньги. Пусть позвонят в «Луи Виттон», в «Мон Блан» или в отель «Империал» — короче, всем, кто торгует обычными предметами типа дамских сумочек или гостиничных номеров по баснословным ценам, и предложат им рекламные полосы по эксклюзивной цене.

Голос сеньориты Канталуппи совершенно утратил мягкость и приобрел жесткость конского волоса:

— Скажите им, что в этом номере мы публикуем последнюю работу сеньора Вальдеса. Скажите, что мы даем им время на размышление до конца рабочего дня — но только возьмите с них клятву держать информацию в секрете. Расскажите об этом всем и со всех возьмите обещание молчать. Вам понятно? Приступайте.

Она взглянула через стеклянную дверь в кабинет шефа. Сеньор Корреа сидел все в той же позе, опершись лбом на сцепленные ладони, тупо глядя в одну точку, пытаясь заставить мир перестать вращаться. Сеньорита Канталуппи, конечно, не подозревала, что его подмывало опустить руку под стол и пододвинуть поближе корзину для бумаг на случай, если он не сможет справиться с тошнотой. Наконец сеньор Корреа поднял голову и тоскливо взглянул на нее налитыми кровью глазами, и она поспешила к нему.

Она остановилась на пороге, чуть-чуть подавшись вперед и держась за ручку двери. На их языке это означало: «Я на секунду, задержаться не могу».

— Я тут подумала, — сказала она, — рецензии, что мы подготовили для этого номера — мы не можем передвинуть их на следующий месяц, они специально подбирались к этому. Книги-то все равно выходят, с сеньором Вальдесом или без.

— Да, — с трудом произнес он.

— Так что, оставим их?

— Хорошо.

— Я так и думала. — Она собрала разорванные страницы с его стола. — Сейчас мы быстренько переделаем макет. Да, по поводу иллюстраций, которые вы предложили. Хотите привлечь кого-нибудь со стороны или обойдемся нашими художниками?

Он посмотрел на нее глазами спаниеля, после недели в собакоприемнике потерявшего надежду найти хозяев, и ничего не ответил.

— Понятно, наши художники справятся, я тоже так думаю. Да, вот еще вопрос — критическая статья, которая должна сопровождать рассказ…

— Статья…

— Вы все еще хотите развернутую рецензию? А то я могу отменить визит доктора Суамареца.

— Нет, конечно, нет! Ни в коем случае! Это очень важно! Это та самая огранка, о которой я говорил вам. Мы не можем бросить им кость, ничего не объясняя. Мы сначала должны растолковать, что это не просто кость, а святые мощи, чтобы они не сгрызли ее, а преклонялись перед ней.

— Именно! Как тонко подмечено! Значит, у нас все практически готово. Поздравляю вас, сеньор Корреа, вы снова сделали это! К вечеру все материалы будут лежать на вашем столе. Вам останется лишь внести редакторскую правку. Это будет потрясающий номер!

— Только не сегодня. Я еду домой. Наверное, съел лишнего вчера в «гриле». «Гриль» уже не тот, что раньше, скажу я вам.

Сеньор Корреа снял пиджак с вешалки и, шатаясь, зашагал к лифту. В последний момент он передумал и пошел вниз пешком, по лестнице. Лестница показалась ему надежнее.

К двум часам дня телефон на столе сеньориты Канталуппи разрывался от звонков нетерпеливых рекламодателей, жаждущих знать, правда ли, что в следующем номере появится рассказ сеньора Л.Э. Вальдеса. Сеньорита Канталуппи стыдливо отсылала всех к главному редактору, который, к сожалению, был на совещании. В 2.40 позвонил отдел рекламы, чтобы сообщить, что все места проданы, и в этот момент Марта Алисия точно поняла, что скоро, очень скоро, она сама возглавит журнал «Салон».

Судьба дала ей шанс шесть месяцев спустя, когда сеньор Хуан Игнасио Корреа скоропостижно скончался, сидя на кресле в задней комнате дамской парикмахерской со спущенными до колен штанами. Малышка-любовница в ужасе скорчилась между его ног, а за спиной сеньора Корреа, прижимая к его затылку револьвер, стояла его законная жена. После недолгого траура, владелец журнала решил отдать должность главного редактора своему племяннику.

По дороге с заброшенного кладбища Катерина задумчиво сказала:

— Скоро придет лето.