Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем - Дженнифер Хартманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Эмма знала?
– Нет, – признаю я.
– Нужно было мне сказать.
Я прикрываю глаза и киваю.
– Мне казалось, это ложь во спасение. Я не думала, что ты так отреагируешь.
– Как – так? Будто мне не наплевать? Сюрприз. Мне не наплевать.
– Ты говорил… – я кусаю губу и отвожу взгляд. – Ты говорил, что не будешь меня любить. Я думала, что ничего не изменится. Мне просто хотелось снова быть друзьями.
Он не отвечает. Пока мы стоим в тишине, к обочине подъезжает белый седан. Водитель выходит и поглядывает на нас издалека.
– Это за мной. – Кэл вздыхает.
У меня застревает комок в горле.
– Ладно.
От нашей близости не осталось и следа. Она потухла, как окурок на асфальте. Кэл уезжает на такси вместо моего «фольксвагена», а я возвращаюсь домой, в свою постель, а не в его. Мой язык все еще помнит его поцелуй.
Я все испортила.
Он обходит меня, не говоря ни слова. В отчаянии я хватаю его за плечо и останавливаю.
– Кэл, постой. Не уходи вот так.
Он чуть поворачивается и неохотно смотрит на меня. Мускулы чуть подрагивают под моей ладонью.
– Увидимся на работе.
Я не могу с этим смириться и сжимаю его сильней.
– Прошу тебя. Мне так жаль. – Я подхожу ближе, вплотную к нему, и робко прижимаюсь щекой к его груди, размазывая слезы по его рубашке. – Прости меня. Я не хотела тебя ранить.
– Люси, мне надо идти.
Я поднимаю голову. Мои распахнутые глаза полны чувств. Я провожу рукой по его плечу и дотрагиваюсь до щеки. Он едва заметно расслабляется и прижимается к моей руке. Сделав судорожный вдох, я провожу большим пальцем по его подбородку.
– Мне очень жаль, – тихо повторяю я.
– Я знаю.
– Я все еще тебя хочу.
Он закрывает глаза, потом медленно открывает, будто смакует мысленно мое признание. Слова вырвались у меня сами по себе. Я не хотела говорить так прямолинейно, но это правда. С меня хватит лжи.
Кэл сглатывает и кладет руку мне на талию. Обхватывает меня пальцами, будто не хочет отпускать, будто тоже хочет остаться со мной.
– Я знаю, – повторяет он.
И все же он уходит.
На лице у него застыла гримаса боли. Кэл убирает руку, разворачивается, идет к машине и садится на заднее сиденье, захлопывая дверцу. Он даже не взглянул на меня на прощание. Я смотрю, как задние фары исчезают за углом. Мои внутренности перекручивает.
Я снова утираю слезы рукавом куртки Кэла, потом опускаю взгляд на землю и замечаю тлеющий окурок. Наклонившись, я подбираю его двумя пальцами и смотрю на вьющуюся тоненькую струйку дыма.
Может быть, Кэл прав. Я все сделала неправильно – пыталась держать его на расстоянии, пыталась провести черту между дружбой и чем-то большим, думала, что никто из нас не захочет эту черту перешагнуть.
Я была глупа и простодушна.
Я играла с огнем.
И теперь мне стало ясно…
Чем горячее пламя, тем быстрее оно гаснет.
Глава 20
Не то чтобы Данте никогда не играл роль администратора, но, когда я вошла в автомастерскую утром понедельника и увидела за приемной стойкой его и больше никого, я невольно приподняла бровь. Даже обе.
– Доброе утро. – Я надеюсь, что притворная бодрость в моем голосе прозвучит так же естественно, как звон бубенчиков над дверью. Мое сердце сжимается, когда я вспоминаю слова Кэла об их предназначении.
– Доброе, дорогуша. – Данте улыбается, встретив мой взгляд. – Ты всегда приходишь так рано?
– Да, чаще всего. Я жаворонок.
– И как тебе с этим живется?
Я пожимаю плечами и откидываю волосы назад.
– Нелегко, если я совсем не спала. – Обычно я использую не так уж много косметики, но в этот раз пришлось достать тональник, чтобы замаскировать темные круги под глазами. – А где Кэл?
– Болеет. – Данте опирается на стойку. – Грипп или что-то вроде того.
Во мне зарождается ужас. Сомневаюсь, что дело в гриппе.
– С ним все нормально?
– Думаю, да. Он просто написал мне прийти пораньше и обо всем позаботиться. – Он шевелит бровями, игриво, но не слишком. Я уже привыкла.
– А. – Мой голос слабеет, и я ничего не могу поделать. – Понятно.
Данте задумчиво прищуривается.
– Вы поссорились, голубки?
– Что? – вопрос застает меня врасплох, и ремень сумки соскальзывает у меня с плеча. Я наклоняюсь, подбираю с пола выпавший блеск для губ и заколки-невидимки и с трудом выпрямляюсь. – Что ты имеешь в виду?
– Что имею, то и спросил.
– Никакие мы не… Не голубки. Мы, кажется, даже не друзья, – сбивчиво отвечаю я, вспоминая лицо Кэла, исказившееся от боли. Оно стояло у меня перед глазами последние тридцать шесть часов. Кэл так и не написал мне, не позвонил. В воскресенье утром я оставила у него на автоответчике длинное лихорадочное извинение, но в ответ получила лишь ненавистное мне молчание. Мне пришлось отключить телефон, чтобы не отправить ему еще тысячу сообщений, будто сошедшая с ума любовница. – Короче, передай ему мои пожелания скорейшего выздоровления.
– Сама ему передай, – легко отвечает Данте, глядя на экран компьютера. – Наверняка он обрадуется.
– Сомневаюсь.
Он смотрит на меня с пониманием в глазах.
– Все же поссорились. Я так и знал. – Данте выпрямляется и сует в рот один из леденцов, которые оставляет повсюду Айк, будто мы в детском саду. – Вы переспали? Дай догадаюсь, он тебя соблазнил, потом не перезвонил, а теперь струсил. Вот козел.
Я заливаюсь краской и нервно грызу ноготь на большом пальце по пути в комнату отдыха, стараясь не встречаться с Данте взглядом.
– Нет. Он бы так не поступил.
– Еще как поступил бы.
Я стараюсь не реагировать на намек и искоса смотрю на Данте. Он одет в фирменную футболку, которая превратилась в майку благодаря отрезанным рукавам.
– В любом случае ничего такого не было. Я уверена, он просто заболел.
– Возможно. Но раньше он никогда не пропускал работу. Я подумал, что дело либо в тебе, либо в том, что сегодня придет Аллансон.
Я пожимаю плечами.
– Рой не так уж и плох. – Обходя стойку, я беру пульт от маленького телевизора, который Кенни подключил по моей просьбе месяц назад, и нахожу канал, где показывают «Проблемы роста». Закадровый смех совсем не сочетается с моим мрачным настроением. – Я испекла банановый хлеб, он в машине. Бери, если хочешь.
Данте потирает руки.
– Ты просто волшебница.
Отметив время прихода и убрав сумку, я приношу тарелку с банановым хлебом и ставлю на стол в комнате отдыха.