Дзержинский - Сергей Кредов

В июне—сентябре 1920 года Короленко отправил шесть писем красным вождям. Конкретный адресат — нарком просвещения Луначарский. Однако вопросы — явно не по ведомству Наркомпроса. Обращаясь по существу к Ленину (до которого слова писателя дошли), Владимир Галактионович, в частности, писал:

«Деятельность большевистских Чрезвычайных следственных комиссий представляет пример — может быть, единственный в истории культурных народов. Однажды один из видных членов Все-украинской ЧК, встретив меня в полтавской Чрезв. ком., куда я часто приходил и тогда с разными ходатайствами, спросил у меня о моих впечатлениях. Я ответил: если бы при царской власти окружные жандармские управления получили право не только ссылать в Сибирь, но и казнить смертью, то это было бы то самое, что мы видим теперь.

На это мой собеседник ответил:

— Но ведь это для блага народа.

Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу».

Письма Короленко к Луначарскому были опубликованы за границей в 1922 году уже после смерти автора. Они справедливо считаются ценнейшим свидетельством времени, а зачастую также неким «политическим завещанием» писателя, квинтэссенцией его размышлений в годы Гражданской. Последнее — неверно. В этом убеждаешься, когда знакомишься с дневниковыми записями Короленко.

О красном терроре Владимир Галактионович судит беспощадно и справедливо. Но — такая деталь: при большевиках Короленко имел пропуск в ЧК Полтавы. Он мог в любое время беспрепятственно пройти к руководителям чрезвычайки и изложить им свое ходатайство. Его там выслушивали. Нередко он обращался напрямую к главе правительства Украины Раковскому. Многим людям Короленко сумел помочь. При белых же он не помог... никому! В белой контрразведке, когда Владимир Галактионович пришел туда за кого-то заступиться, с ним даже не стали разговаривать. Более того, добровольческие власти готовились провести у него в доме обыск.

Поэтому Короленко и не обращался с посланиями к белым вождям. Не видел смысла.

Воздав должное пафосу «писем к Луначарскому», откроем дневниковые записи Владимира Галактионовича. Из них узнаем:

«1918 год. Январь. В Полтаве хозяйничает пришедший с красными войсками из Москвы бывший царский подполковник Михаил Муравьев. Местные советы для него не указ. Муравьев накладывает контрибуции на буржуазию. Взыскивает с “буржуев” 600 тыс. рублей в пользу солдатских вдов — общественность сомневается, что вдовы получат все эти деньги.

25 марта. Большевики постепенно покидают Полтаву. Оставшийся без власти город подвергается грабежам. Среди грабителей — много красногвардейцев. На улицах раздается стрельба.

29 и 30 марта. В город входят немцы и части гетмана Скоропадского. И тут же начинаются безобразия. Подозреваемых в большевизме заводят во дворы и расстреливают. Не успевших скрыться красногвардейцев приводят в юнкерское училище, страшно избивают нагайками, потом убивают. “Избивать перед казнью могут только истинные звери”. Возобновляются грабежи.

1 апреля. На заседании городской думы гласный Ляхович (зять писателя) приводит факты истязаний, произведенных над невинными людьми. Их арестовали, свезли в застенок, положили на стол, били шомполами (в несколько приемов дали до 200—250 ударов), заставляли проделывать “немецкую гимнастику” с приседаниями и кричать проклятия “жидам и кацапам”. Потом отпустили.

На заседании думы присутствует представитель гетмана. Он поправляет выступающих, когда они говорят: “военная оккупация Полтавы неприятелем”. Правильно отныне: “помощь дружественной державы свободной Украине”.

7 апреля. Зверства в застенке продолжаются. Истязаниям подвергнуты отец и сын по фамилии Заиц. Старик после экзекуции впал в тихое помешательство.

13 апреля. Немцы в городе стараются держаться прилично, но в деревнях грабят, и против них растет озлобление. В одном селе представителя “дружественной державы” мужики зарубили топором. Дом, где это произошло, снесен до основания».

До конца 1918-го в Полтаве жизнь протекает примерно в том же русле. Наступает 1919 год. В город возвращаются большевики. Отношение властей к Короленко улучшается, поскольку правительство Украины теперь возглавляет старый знакомый писателя, благоволивший к нему, Христиан Ваковский.

В харьковской меньшевистской газете публикуется расследование о проведенном петлюровцами еврейском погроме. Итог — около трех тысяч убитых и столько же раненых. «Целые улицы были превращены в кладбища», — сообщает газета. Погибло также около пятидесяти рабочих-христиан.

А в Полтаве сводят счеты. Расстреляны бывшие начальник карательного отряда и тюремный надзиратель... Когда писатель пытается облегчить чью-то судьбу, встречается с недоумением: как же так, ведь они убивали и пытали наших людей?

«22 марта. Вчера приходила бедняга Сподина с заплаканными глазами. Муж ее, почти инвалид, арестован. Был при гетмане комендантом в Миргороде.

23 марта. Захвачен целый выводок девиц, которые работали в осведомительном бюро. По большей части это простые переписчицы. Ко мне ходят родственники — матери, сестры... Просят, плачут. Мы в свою очередь справляемся в чрезвычайке. Кажется, особенно зверских намерений относительно этой группы не заметно».

Сильная сторона власти большевиков: стихийные грабежи прекращены. И если бы они имели представление о законности... Позднее Короленко запишет: «Большевики уже второй раз отлично “вступают”, и только после, когда начинают действовать их чрезвычайки, — их власть начинает возбуждать негодование и часто омерзение».

А летом 1919-го в Полтаве вновь другая по окрасу власть — белые. Долгожданная Добровольческая армия. О пребывании в Полтаве деникинцев свидетельствуют записи Короленко:

«Эти дни прошли в сплошном грабеже. Казаки всюду действовали так, как будто город отдан им на разграбление “на три дня”.

Бродский, бывший гласный, заявил, что его ограбили семь раз».

Стало обыденным явлением выбрасывание евреев с поезда на ходу. За каждым поездом оставались трупы выброшенных таким образом и разбившихся. Евреи совсем перестали ездить по железным дорогам.

В начале 1920 года писатель подводит итоги увиденному им при разных режимах:

«Добровольцы вели себя гораздо хуже большевиков и отметили свое господство, а особенно отступление, сплошной резней еврейского населения».

«Деникинцы вступили с погромом и все время вели себя так, что ни в ком не оставили по себе доброй памяти. Впечатление такое, что добровольчество не только разбито физически, но и убито нравственно».