Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание - Александр Шевцов (Андреев

Кроме того, наблюдатель может находиться под влиянием устойчивых позитивных иллюзий, связанных с его представлением об устройстве неба. Так, например, кольцо Сатурна в то время «видели» как 2 спутника. "Луну описывают согласно тем объектам, которые как считают, можно воспринять на ее поверхности" (Kastner), "Мэстлин увидел на Луне даже ручей" (Kepler); смотри так же записные книжки Леонардо да Винчи… "Если вы помните подробности наблюдаемых на Луне пятен, вы часто обнаружите в них большие изменения— в этом я убедился, зарисовывая их. Это происходит под действием облаков, поднимающихся от лунных вод…"<…>

Для того, чтобы значительное число телескопических иллюзий исчезло, потребовалось создание Н. Кеплером теории телескопического видения» (Там же, с. 58).

Для того, чтобы исчезло большинство иллюзий, связанных с видением тела, необходимо создание теории телесного видения, начало которой и закладывается сейчас в психологии.

Что такое анатомо-физиологический способ описывать тело, если сравнивать его с физикой небесных тел? Это высадка астронавтов на Луну. Вряд ли кто-то сравнивал ту посадку со взмахом хирургического скальпеля. Но после нее все предположения, сделанные с помощью телескопов и математики, обрели определенность. В астрономии родилась своя анатомия звездных тел. Если, конечно, эта высадка действительно была и все это не научная фальшивка, сфабрикованная НАСА в 1969 году, когда еще никакой полет на Луну просто не был возможен технически. В борьбе за власть в мире любые средства хороши, потому что победителей не судят.

Впрочем, даже если американцы и обманули весь мир, сделав себе рекламу самого развитого государства планеты, чтобы всего лишь усилить свое имперское положение, анатомия звездных тел все равно появилась с запуском первых русских спутников. И важно здесь то, что до этого вся астрономия была шарлатанством, вроде экстрасенсорики. И важно, что если мы перестанем затравливать иных ради власти и денег, то скоро из экстрасенсорики и психологии может родиться наука, делающая следующий шаг к истине тела. Их объединяет то, что они обе работают с телом без ножа. Но чем нож анатома лучше того, которым кроят тела народов? Простотой и надежностью решений. Каменный топор тоже надежное орудие утверждения истины…

Ладно, шутки в сторону. Но я собрался писать тело. Тело, образом которого люди описывают что угодно в мире, и даже сам мир… и оказывается, мне нечем его писать. У человечества нет языка для описания самого тела.

Глава 3. Где это, внутри чего я?

Когда о теле задумываешься мимоходом, кажется очевидным, что находишься внутри него. Это одна из физиологических иллюзий. Даже если я действительно нахожусь внутри своего тела, то, как я это ощущаю, связано не с тем, что я действительно знаю себя находящимся в теле. Это связано с тем, что органы восприятия направлены как бы из головы наружу, из чего у меня рождается ощущение, что я — за ними, то есть внутри головы или внутри тела.

Ощущение, что я воспринимаю внешний мир изнутри тела, на самом деле надо осознать как ощущение того, что я воспринимаю мир воспринимающей способностью своего тела. Она является принадлежностью тела и в каком-то смысле находится внутри него, хотя почти все воспринимающие поверхности вынесены на его поверхность. Впрочем, не все. Как вы знаете, у нас есть способность воспринимать и внутрителесные ощущения — интероцепция, как говорят психологи. Так вот, если обратиться к ней, то станет столь же очевидно то, что я воспринимаю внешнее изнутри тела, и то, что я воспринимаю внутреннее — снаружи!

Внешнее я воспринимаю множеством органов, поэтому оно хорошо изучено и понятно. По крайней мере, то, что меня обычно окружает. А вот то, что внутри тела — это сплошной ужас! Там где-то в темных и неизведанных глубинах может жить что угодно, и большая часть этого мрачного мира либо неприлична, либо опасна. И там, внутри, у современного человека гораздо больше смертельных врагов, чем снаружи. И самое страшное, они мне невидимы, но я вынужден с ними жить, да еще и носить их в себе! В битве с этими врагами изнутри я одинок.

И только медики, как пограничные войска, готовы встать на стражу и отделить меня от того, что внутри. Медики — это что-то вроде глубоководных ныряльщиков, обученных биться с тварями из тьмы. Это не всегда у них получается, но они не боятся, они всегда отважно бросаются в схватку. Наверное, потому, что ощущают себя неуязвимыми — ведь рискую-то я, и расплатятся они за свой риск моей жизнью. Впрочем, иногда мрак достает и их, и они подхватывают болезни своих пациентов. Но это опять же внешнее, это инфекции, которые снаружи.

Мои внутренние чудовища не переходят в других людей. И на медиков нападает не мое чудовище, а их собственное оживающее нутро.

Ужасом перед мраком внутреннего мира, который мы носим в своем теле, полно современное искусство. Если древние додумались самое большее до естественного порождения женщинами «неведомых зверушек» и полубожественных сущностей, то теперь мы сплошь и рядом порождаем опаснейших для всего человечества монстров неестественным способом — по типу паразитов.

В чем здесь Прогресс? Иначе говоря, куда мы продвинулись? В понимание, что тело стало нам совсем неведомо, а значит, может носить в себе любую угрозу нашей жизни и жизни вообще.

Что это значит? То ли древние лучше знали, что такое тело, то ли мы продвинулись от иллюзии, что знаем его, к пониманию его полной непознанности. Но если я внутри, то почему то, что внутри, снаружи от меня? Готовых ответов у человечества нет. И их, похоже, не удастся получить от какого-то благожелательного демиурга, заботящегося о своих тварях. Придется искать самим, а значит, исследовать и открывать действительность понемножку, удовлетворяясь маленькими вопросами и маленькими ответами. Поэтому вернусь к психологии телесности.

Александр Тхостов тоже сужает поле исследования от общего вопроса, что такое «мое тело», до узких, но дающих возможность поиска вопросов.

«Я достаточно легко и просто могу сказать, относится какой-либо феномен к иному или не-иному, то есть другими словами, это Я или не-Я.

Каждое совершающееся со мной событие, я могу непроблематично квалифицировать как случившееся со мной или сделанное мной. В первом случае я сталкиваюсь с независимыми от меня силами объективного мира, во втором — выступаю автором своего поступка. Граница, проходящая между этими событиями, и есть граница, отделяющая объект от субъекта» (Тхостов, с. 62–63).

Вот такова «ясная и, на первый взгляд, простая интуиция», как говорит Тхостов, которая лежит в основе нашего обычного способа думать о теле.

Иначе говоря, думая о том, как определить свое тело, мы начинаем думать о границе между телом и внешним миром, а она тут же перебрасывает нас в ощущение границы между мной и внутренним миром. Иначе говоря, привычное отождествление с телом играет с нами шутку и заставляет слипнуться два сходных понятия. Мазыки называли такое слипание «козой», слипнуться — «сказиться».

Коза — это одна из тех мифических «зверушек» вроде кентавра, которых порождает человек. В козе всегда срослись два понятия или два образа. Очень часто, когда мы в спешке хотим сказать два сложных предложения, мы начинаем с первой части первого, а заканчиваем, прилепив к ней концовку второго. Это и есть коза в мыслях. Соответственно, и в речи все исказилось. Или сказилось, как говорили старики. Но в речи-то это всего лишь оговорка и невнятица. А вот в сознании за этим стоят два слипшихся образа. И у того, что они слиплись, есть причина, например, спешка. Если найти причину, можно понять, почему твой язык так ошибается, и убрать ее, тем самым познав себя и «очистив». Это относится и к простым оговоркам и к слипаниям понятий.

Когда мы проводим границу тела как границу себя, мы не можем двигаться в познании, потому что не можем последовательно продолжить одно рассуждение. Коза все время подменяет нам рог на копыто. Мазыки видели козу своего рода слипшимся крестиком из рогов и ног — X. Линия от рога в ногу кажется очень естественной и ты, начиная с рогов, вдруг застаешь себя говорящим о копытах. Рога и копыта надо разделить, хотя бы в целях чистоты рассуждения. Поэтому сделаем допущение, что я — это не тело, а Я. А тело — это мое тело. Пока мы рассуждаем, мы рассуждаем теми понятиями, что у нас есть. Значит, такое разделение вполне естественно. С ним разрушается и очевидность того допущения, которое Тхостов называет «интуицией о границах меня». Он тоже ее разрушает как психолог.

«Эта простая и очевидная интуиция сразу же становится запутанной, если мы зададимся несколькими простыми вопросами. Что служит критерием различения этих событий? Устойчива ли эта граница, что ее определяет и как она устанавливается?