Снова на Луне - Борис Карлов

— Но она может пить воду, которую для неё набирают из-под крана, а большего и не требуется. Вообразите, за час до нашей встречи я с лёгкостью выучил своего попугая произносить текст нашего нового и — должен признать — великолепного гимна!

После того как массовое применение гипнотического порошка было признано абсолютно безвредным, им начали обогащать не только продукты, но и водопроводную воду. Теперь оболванивающий дурман послушания с полной гарантией настигал любого, даже самого дерзкого коротышку.

— Текст нового гимна? Попугаю?.. — Пупс скептически поморщился.

Жулио этого не заметил и в порыве вдохновения протрещал, подражая своей учёной птице, Гимн подлунных коротышек, восхваляющий силу, мудрость, скромность и имя Великого Правителя.

В предвкушении одобрительной реакции Жулио поднял глаза, да так и застыл с открытым ртом: на лице его сиятельства не было привычной благодушной улыбки, брови его были насуплены. Рассердить его сиятельство здесь, в этом кропотливо воссозданном оазисе беззаботности и душевного отдохновения, было делом немыслимым, и последствия столь нелепого промаха могли быть для виновника ужасными.

Жулио всё понял и сделался белым как бумага, он умоляюще посмотрел на Спрутса, надеясь обнаружить в нём поддержку, но встретил в его взгляде только отстранённую враждебность. Мало того, улучив момент, Спрутс быстрым, выразительным жестом полоснул пальцем себе по горлу.

Бедняга пошатнулся, на его лице отразилась такая гамма мучительных переживаний, что Пупс не выдержал и расхохотался.

Отсмеявшись и вытерев глаза, он дружески похлопал Жулио по плечу:

— Господин Жулио, вы мне чрезвычайно симпатичны и будьте впредь осмотрительнее.

Ведь только что я мог сгоряча сделать что-нибудь совершенно непоправимое, после чего бы непременно раскаялся. Ваш идиотский промах едва не поставил меня в трудное положение.

Прощённый и счастливый, но всё ещё оцепеневший, Жулио с грохотом отодвинул стул, упал на колени и стал покрывать поцелуями руку его сиятельства.

— Ну, полно, полно. Забыли. Ау! Господин Жулио! Я сказал — забыли.

Натянуто улыбаясь, Спрутс изо всех сил пнул своего секретаря под столом ногою, на ощупь схватил его за шиворот и оттащил от сиятельной руки.

В кабинет заглянул официант и осведомился, не желают ли господа ещё чего-нибудь заказать. Пупс распорядился принести разных кушаний, а также пузырёк валерьянки «для господина со слабыми нервами».

Вместе с заказом в кабинете появился хозяин ресторана?

— А, господин Красавчик! — приветствовал его Пупс. — Рад вас видеть, присаживайтесь к нам.

— Пожалуй, я не смогу, господин Пупс, сегодня дел позарез…

— Ну вот, как всегда, ни у кого для меня нет времени, — надулся его сиятельство.

— Впору запереться у себя дома и никуда не ходить.

— В другой раз обещаю иметь с вами брудершафт, господин Пупс. А сейчас не расстраивайтесь: вот-вот будет ваш любимый аттракцион; я нанял вчера одного смышлёного коротышку — обещаю, будет посмотреть чего-то особенного.

Подобная развязность была вполне в духе Красавчика, а поскольку этот проныра отлично понимал, чего желает в «Весёлом клоуне» пресыщенная душа его сиятельства, он и не думал переменить тон своих скупых, будто нехотя процеженных сквозь зубы реплик. Этот по-своему несчастный коротышка едва ли не больше всех переживал свершившиеся перемены. Ведь с некоторых пор его любимое ремесло налётчика потеряло всякий смысл, поскольку теперь он мог легко и открыто облапошивать находящихся под действием порошка сограждан. Время от времени, чтобы успокоить нервы, он делал шумный налёт на какой-нибудь банк и, разрезав бронированный сейф, брал оттуда какую-нибудь символическую мелочь — сотню-другую фертингов.

Но зато какое удовольствие испытывал он, кропотливо разрабатывая план операции, подолгу простаивая с секундомером за витриной расположенного напротив банка кафе или изучая хитросплетения сигнализации по выкраденной подкупленным электриком схеме и, наконец, — о радость! — отстреливаясь холостыми патронами от полицейских во время бешеной погони по ночным улицам Давилона.

Начальник полиции, разумеется, всегда был в курсе предстоящего налёта и предупреждал своих подчинённых, чтобы они как-нибудь случайно не ранили или, чего доброго, не догнали и не арестовали любимчика его сиятельства.

После этого Красавчик ходил довольный, будто кот, наевшийся сметаны, пока зуд снова не охватывал его и не заставлял искать новых приключений.

На лице выпившего целый пузырёк валерьянки появилась улыбка, и Пупс поглядывал на него с одобрением. Он очень не любил подле себя серьёзных или огорчённых чем-то коротышек.

На сцене установили декорации, и начался аттракцион «Резиновый клоун», который не имеет смысла описывать, поскольку внимательный читатель прекрасно помнит его незатейливое содержание.

Возвратившись домой в прекрасном расположении духа, Пупс увидел в прихожей чучело попугая, державшего в клюве записку следующего содержания: «Раб Вашего Сиятельства нижайше умоляет принять от него эту птицу, которая более никогда не дерзнёт произнести даже звука, способного вызвать недовольство Вашего Сиятельства». Пупс погладил чучело по спинке и сказал: — Хорошо, хорошо, я верю.

Ты не дерзнёшь. Но твой бывший хозяин… С лёгкостью покусившийся на основы основ… на величие нашего гимна… Чего ещё от него ожидать? Это вопрос…

Простить — не значит забыть.

Уже после того, как его сиятельство забрался в кровать, позвонил Бигль, ныне занимавший должность Тайного министра. В его подчинении находились все полицейские управления и все особо секретные агенты подлунного мира.

— Простите, что беспокою вас в столь поздний час, господин Пупс.

— Всё в порядке, Бигль, говорите, я вас слушаю.

— Минуту назад получено интересное сообщение: агент Тихоня, который, как вы помните…

— Да, да, я помню.

— Он сообщает об успешном внедрении.

— Отлично работаете, Бигль. Эти трое — опаснейшие преступники; нам необходимо знать всё, что у них на уме.

— Но это ещё не всё.

— Что же ещё?

— Он утверждает…

— Ну, говорите!

— Он утверждает, что они знают все.

— Что?!

— Мерзавцы как-то всё пронюхали и теперь не жрут наши продукты. Берут воду прямо из лужи, а еду из леса.

— Нет, этого не может быть!

— Увы, мой повелитель, увы.

— Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай… Но что же, они намерены бежать?

— Сейчас он это пытается выяснить, ваше сиятельство.

— Хорошо, хорошо, надо подумать.

— Спокойной ночи, господин Пупс. Я не сомневаюсь, что вы примете верное решение.

Его сиятельство положил трубку, сел на кровати и крепко задумался.

На сцене вновь появляются столь зловещие фигуры, что г-н Пупс в сравнении с ними кажется нам просто милашкой

На северо-восточной, самой дальней оконечности полуострова Клушка, в лесной болотистой местности, кишащей комарами и гнусом, располагался посёлок так называемых «ссыльных доброхотов» — коротышек, имевших преступное прошлое, но под действием порошка раскаявшихся и добровольно явившихся в полицию.

Ссыльные жили в бревенчатых избушках и работали на заготовке клюквы, которая произрастала здесь круглый год. Каждый поселенец должен был каждый день собрать и сдать ведро клюквы. А если кто-то не выполнял норму, то долг его накапливался, и в конце недели за него рассчитывались остальные.

Бежать отсюда было некуда, потому что с трёх сторон полуостров окружала вода, а путь в глубь материка преграждали непроходимые болота.

По воскресеньям в посёлок прилетал грузовой вертолёт. Он забирал большой металлический контейнер с клюквой, а взамен оставлял продукты питания и ширпотреб. Посадочная площадка находилась на единственной здесь сухой каменистой возвышенности. Единственным коротышкой, представлявшим здесь власть, был разжалованный когда-то за нерадивость полицейский Пфигль. Он ненавидел свою работу до такой степени, что время от времени специально наедался предназначенных для поселенцев обогащённых порошком продуктов. И тогда ему всё становилось безразлично. Большую часть остального времени он спал.

Самую большую и крепкую избу в посёлке занимали Жмурик, Тефтель и Ханаконда.

Мощное преступное сообщество, которое они называли «семьёй», было полностью разрушено. При них остались только два охранника да некстати для себя подвернувшиеся Мига и Крабc, которых в последнее время буквально на каждом шагу преследовали неудачи. Теперь оба прохвоста вместе с охранниками, которых звали Хорёк и Губошлёп, были при Ханаконде чем-то вроде прислуги. Они прибирались в доме, мыли посуду и собирали норму клюквы не только за себя, но и за своих шефов. Жмурик и Тефтель хотя и не ходили в лес, но сидели целыми днями за переборкой ягод. Ханаконда ни к какой работе не прикасался. Он только слушал радиоприёмник и постоянно о чём-то напряжённо думал.