Репутация плохой девочки (ЛП) - Кеннеди Эль

— Э-э, да, — говорит он, пряча свой страх за настороженной улыбкой. Некоторым парням нравятся горячие, пугающие, а у некоторых есть чувство самосохранения. — Я играю на бас-гитаре.

Он симпатичный, в стиле панк-рок Disney Channel. Ребенок, который вырос с родителями, которые поощряли его творческие начинания и ставили тарелку со свежеиспеченным печеньем, пока он делал домашнее задание.

Я никогда не пойму хорошо приспособленных.

— О. — Плотоядная ухмылка Трины превращается в гримасу. — Ну, нет, еще один идеалбный.

Тем не менее, мы принимаем приглашение, хотя бы потому, что это ближайший туалет, который не требует предварительной покупки.

Вместе мы с Триной стоим в очереди в темном коридоре, увешанном концертными фотографиями в рамках и граффити. Пахнет дешевым спиртным, плесенью и потом с запахом духов.

— Ты понимаешь, что, вероятно, сглазила этого бедного парня, верно? — Я говорю ей.

— Пожалуйста.

— Серьезно. Ты только что повесила на него десять лет плохого настроения. Что, если он должен был стать следующим великим американским басистом? Теперь он собирается закончить тем, что будет пылесосить плинтусы на автомойке Spit Shine.

— Миру нужны басисты, — говорит она.

— Пол Маккартни играл на басу.

— Это все равно, что сказать, что Санту можно трахнуть. Это отвратительно, Жен.

Шесть женщин, спотыкаясь, выходят из туалета с одним унитазом. Мы с Триной идем по очереди. Она брызгает водой на лицо, пока я писаю. После того, как мы обе закончили и вымыли руки, Трина достает из сумочки маленькую пудреницу. Под ней маленький пластиковый пакетик с белым порошком. Она окунает палец, чтобы набрать немного в ноготь, и втягивает его в нос. Берет другой в другую ноздрю, затем размазывает излишки по зубам, высасывая их досуха.

— Хочешь шишку? — Она протягивает пудреницу мне.

— Я в порядке.

Кокаин никогда не был моим пороком. Я много курила и пила, как моряк. Но я никогда не соблазнялась более сложными вещами.

— О, да ладно. — Она пытается сунуть это мне. — Я ничего не сказала всю ночь, но твоя трезвость начинает становиться помехой.

Я пожимаю плечами.

— Я думаю, у тебя достаточно кайфа для нас обоих.

Большие глаза-блюдца умоляют меня.

— Давай же. Совсем немного.

— Но тогда кто помешает тебе пойти домой с некоторыми продавцами автомобилей средних лет?

— Ты верно подметила, Уэст. — Отступая, она щелкает закрывает пудреницу и кладет ее в сумочку.

Каждому свое. Я не осуждаю Трину. У всех нас есть свои механизмы преодоления трудностей, и я не в том положении, чтобы винить кого-либо за их недостатки. Только не я.

— Итак, эта твоя трезвость, — размышляет она, когда мы выходим из туалета и находим хороший столик для шоу. — Ты серьезно об этом?

Я медленно киваю.

— Да, я так думаю.

На самом деле, я довольно горжусь собой. Целую ночь вместе, и я еще не запрыгнула на стол или не угнала велотренажер. Я все еще хорошо провожу время, ни разу не выпив. Это прогресс.

Достав из сумочки фляжку, Трина кивает.

— Тогда выпьем за это. Пусть твоя печень принесет тебе много лет здоровья и процветания.

Черт возьми, если Трина сможет принять новою меня, может быть, еще есть надежда. Может быть, я действительно смогу добиться этого изменения, и я не просто обманываю себя. Наша вечеринка увеличивается во время концерта. Группа друзей, с которыми мы учились в средней школе, проходит мимо нашего стола и подвигает несколько стульев. Некоторых, таких как Колби и Дебра, я не видела годами. Когда вторым актом вечера оказывается кавер-группа 90-х, исполняющая один хит-чудо, все сходят с ума, все поют невнятные, слегка неправильные тексты на пределе наших легких. Мы все задыхаемся и охрипли к тому времени, когда Трина и остальная часть группы выходят на улицу в патио для курящих, пока я нянчусь с ее сумочкой в баре и заказываю очень большой стакан воды со льдом.

Я достаю свой телефон, чтобы найти пропущенное сообщение от Эвана ранее ночью.

Эван: Ты еще не просила об освобождении под залог. Хороший знак?

Я должна признать, что он был прав. Встреча с Триной оказалась обнадеживающим опытом. Вряд ли катастрофа, которую я придумала, была в моей голове. Но я определенно не собираюсь говорить ему об этом. Эвану не нужно никакого потакания моему самолюбию.

Я: Мы на 95-й с одноглазым охотником за головами и его питомцем росомахой по горячим следам. Отправляй закуски.

Когда я чувствую, как чья-то рука похлопывает меня по плечу, я впечатлена, что Эвану удалось нас выследить. Но потом я оборачиваюсь и встречаюсь с темным плиссированным полиэстером униформы помощника шерифа и пузом Расти Рэндалла.

— Женевьева Уэст. — Он хватает меня за запястье и грубо дергает его за мою спину. — Вы арестованы.

У меня отвисает челюсть.

— Серьезно? За что?

Меня стаскивают со стула, я пытаюсь встать на ноги. Люди вокруг нас отступают, некоторые достают свои телефоны, чтобы записать. Вспышки камеры ослепляют меня, пока мой мозг пытается понять, что происходит.

— Хранение запрещенного вещества. — Он заламывает мне другую руку за спину, где металлические наручники впиваются в кожу. Помощник шерифа Рэндалл хватает сумочку Трины, роется в ней, пока не вытаскивает пудреницу и не открывает ее, чтобы показать пакетик с кокаином.

— Это даже не моя сумочка! — Я кричу, моя голова кружится от инстинктивного желания убежать, или драться, или… что-то еще. Я в отчаянии смотрю на дверь в дымящийся внутренний дворик.

Обхватив рукой мои бицепсы, он наклоняется близко к моему уху и шепчет:

— Надо было уехать из города, пока у тебя был шанс.

ГЛАВА 28

Женевьева

Снаружи меня прижимают к машине Рэндалла, лицом к окну, пока он проводит своими толстыми потными руками по моим рукам, ребрам и ногам.

— Тебе это просто нравится, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Извращенец.

Он вытаскивает мой телефон, ключи и удостоверение личности из карманов и бросает их на крышу машины с сумочкой Трины. — Знаешь, в чем твоя проблема, Женевьева? Ты не ценишь осторожность.

— Что, черт возьми, это значит?

— Это был только вопрос времени, когда ты снова облажаешься. — Его пальцы расчесывают мои волосы, как будто у меня там припрятаны иголки и, может быть, охотничий нож. — Я же сказал тебе, у меня повсюду глаза.

— Тогда твои стукачи еще тупее, чем ты.

Он жестоко усмехается.

— И все же ты в наручниках.

Когда он заканчивает обыскивать меня, я пытаюсь понять, как кто-то должен был знать о кокаине. Человек, у которого Трина купила его в городе? Удачная догадка? Оба варианта кажутся одинаково маловероятными. Но тогда, кто знает, какие сомнительные сделки заключил Рэндалл? Этот человек настолько испорчен, насколько это возможно.

Тогда мне приходит в голову, что в любой момент ночи, когда мы с Триной были разлучены — в то время как одна из нас пошла в бар, чтобы выпить еще по одной или в туалет в одиночку, она могла быть перед любым количеством свидетелей. Достаточно одного из них, чтобы увидеть нас вместе.

Он достает пластиковый пакет из багажника своей машины и бросает туда мои вещи и сумочку Трины. Затем, с болезненной ухмылкой, он открывает заднюю дверь и толкает мою голову вниз, чтобы запихнуть меня на заднее сиденье.

— Извини за запах, — щебечет он. — У меня не было возможности убрать тут после того, как последнего парня вырвало.

Пока я жива, я буду помнить его садистскую улыбку, когда он захлопнул дверь. И если это будет последнее, что я сделаю, я сотру это с его самодовольной физиономии.

В офисе шерифа я сижу на пластиковом стуле у стены в конце узкого коридора с пьяными и нарушителями общественного порядка, проститутками и другими взбешенными жертвами сегодняшней драrи.