Мы из спецназа. Лагерь - Андрей Щупов

- Все, Натовец, ухожу! Одно слово - и сваливаю…

Жалости Чибис не вызывал, но ясно было, что сопротивляться он не собирается. Так во всяком случае рассудил Игнат и ошибся. Стоило ему на мгновение отвлечься, как вороватым движением противник извлек из кармана разрядник. Боковым зрением Игнат заметил блеск металла, но опоздал. По телу резануло острой болью, в глазах обморочно помутилось. Игнат даже не заметил, как осел на пол. Что-то творилось с ним, и он абсолютно не мог понять, каким же образом этот сморчок умудрился его свалить.

- Ну как, понравилось? - над ним склонилась угреватая физиономия. - А я могу и добавить!

К плечу Игната протянулось устройство с парой сияющих шипов, и уже через мгновение ослепительная дуга с треском соединила крохотные рожки, попутно пронзив и тело подростка. Отчасти это напоминало ожог, но отличалось более резкой болью. Словно некто наотмашь стегнул кожаной плетью. Игнат дернулся, и сознание рыбкой выпорхнуло вон. Впрочем, он тут же пришел в себя - и конечно, снова разглядел над собой глумливую физиономию Чибиса.

- Классная штука, верно?… Я ведь так всю ночь могу тебя поджаривать. Сдохнуть не сдохнешь, а кайф получишь по полной. И скучать не будешь, слово даю! Специально для тебя сеанс устрою. Соображаешь, какой? - Чибис мотнул головой в сторону лежащей на полу Алены. - Сделаю эту сучку во все дыры. Прямо на твоих глазах. И заметь: это не я, - Любаша так решила.

Игнат кое-как заставил себя разлепить враз пересохшие губы.

- Пошла она… - он с яростью выплюнул с полдюжины слов, которые в обычной жизни себе не позволял. Делать это, конечно, не стоило, потому что личико Чибиса тотчас перекосилось.

- А вот это ты зря, мандавохин! За Любашу я тебя накажу. Сначала по-свойски, а потом и по-настоящему. - Чибис остервенело пнул Игната. Ударил кулаком в ухо и, разбежавшись, пнул еще раз.

- Мне ведь по барабану, что с тобой станет. Лишь бы кони не двинул, врубаешься? Надо ведь показать тебе, как мы кувыркаться с ней будем…

Разговаривать с этим выродком было бесполезно, и все же Игнат поинтересовался:

- За что ты ее?

- Это ты у Любаши спроси… - Чибис шагнул к Алене, поочередно погладил ее маленькие грудки. - По мне так буфера лажовые, даже помацать нечего. Но напоследок и такую можно пофаловать. Ей же все равно кранты.

- Как это?

- А так. Сегодня же гости приехали, - под них и положат. И Таньку с Лизкой, и эту лахудру.

- Тварь! Я же тебя убью потом! Поймаю и придушу!…

- Да ну? - шагнув к Игнату, Чибис покрутил перед его носом разрядником. - А это видал, говнюк? С такой штукой, хрен, ты меня возьмешь! Тут любого урыть можно - хоть даже гусака с Костой… И девка твоя сразу отключилась. А всего разок и приложился…

Конечно, надо было сдержаться, но, видимо, изумление, проступившее на лице Игната, заставило Чибиса обернуться. Он сделал это вовремя, - ожившая «девка» как раз замахивалась табуретом, собираясь опустить его на голову своего обидчика. Скорее всего, Чибис сумел бы отвести удар, а то и свалить очнувшуюся Алену, но в этот миг сработала правая нога Игната. Кувыркаясь, выбитый из рук разрядник полетел в угол, и отныне судьба Чибиса была решена. На этот раз он и пощады просить не стал, - только прикрылся руками, пытаясь защитить лицо и виски. Разумеется, это его не спасло. Табурет ухнул вниз и снова поднялся, а в следующий миг пришедший в себе Игнат зверем набросился на насильника. Это походило на затмение - то самое, что именуют в судах состоянием аффекта. Игнат бил Чибиса руками и ногами, разбивая кожу в кровь, не стесняясь пускать в ход все подручные предметы. И когда противник перестал уже быть противником, превратившись в окровавленный, шепеляво постанывающий куль, подросток деловито прошел в угол и, подобрав разрядник, вернулся к Чибису, ударив его электрической дугой в грудь. Алена к тому времени успела уже одеться и горящим взором наблюдала за сценой расправы. Дурак тот, кто именовал их детьми! - никакими детьми они уже не были! Возможно, не были и людьми. Любого правозащитника увиденная сцена привела бы в ужас, однако на губах Алены блуждала жестокая улыбка.

- И мне разок дай! - плотоядно шепнула она. - Он же, гад, трахнуть меня хотел!

- Трахнуть - не самое страшное, - ты слышала, что он сказал про гостей?

Алена молча кивнула, нетерпеливо протянула ладонь. Игнат не стал ей перечить, покорно протянул рукоять разрядника. Тельце Чибиса дважды содрогнулось от искристых молний, после чего принесенным полотенцем ему крепко-накрепко связали руки. Бухающие за окном раскаты салюта по-прежнему работали на них, в коридоре никого не было. И все же следовало поторапливаться. Волоком Игнат перетащил Чибиса в свою прежнюю комнату, запихал под кровать.

- И что теперь? Будем уходить? - Алена взглянула ему в лицо, и на секунду Игнат растерялся.

- Ну? Что молчишь?

- А как же Таня? - пролепетал он.

- А как же мы? - немедленно отреагировала Алена. - Или хочешь, чтобы нас обоих здесь кончили?…

Как бы то ни было, но поспорить им не удалось. Заоконный рокот смолк, и тотчас на лестнице послышались голоса. Пока это возвращалась мелюзга, но в скорости могли и подойти ребята постарше.

- Пошли! - Игнат решительно забрал у Алены разрядник.

- Куда?

- По ходу разберемся. Сейчас важно выбраться отсюда. А там либо спрячемся где-нибудь, либо попробуем отыскать Капитана…

Глава 10

Фейерверк фейерверком, но какая пьянка без музыки? Конечно, у Стакана, оператора Папы, имелось море магнитофонных записей, но гости желали живого голоса, и потому после очередной пышной здравицы Папа велел звать Дуста. Ждать долго не пришлось, - уже через пяток минут Дуст сидел среди гостей, держа на коленях академическую гитару, и в паузах между песнями успевал лихо опрокидывать в себя рюмки с дорогим коньяком. Дело представлялось привычным, и ничего оригинального он не выдумывал - просто перебирал плетеную сталь шестиструнки, гнусаво вытягивая любимые Папины песни.

Собственно, голосок у Дуста был не самый знаменитый. Ни басом, ни тенором назвать его было нельзя, но в этой среде профессионального голоса никто и не требовал. Здешний люд ценил совершенно иное, ставя во главу угла шарм и фасонистость. Песня должна была либо веселить, либо выжимать слезу, а у Дуста с этим, как ни странно, получалось очень даже неплохо. Гнусавые интонации его трогали слушателей, а тексты и впрямь вызывали порой слезы - это признавали все: и Папа, и Любаша, и братва. Приоткрыв рот, внимал Дусту и заметно охмелевший Ларсен. Слов песен англичанин почти не понимал, но за живое брала тоскливая мелодия, и сердце трогал щемящий голосок голос подростка.

Крутит стужа тела,

Сводит руки от боли,

Где-то перепела

Зарываются в снег.

И уснуть на ходу,

Умереть на бегу,

Я мечтаю под стрекот

Бело-черных сорок.

Песню вьюга поет

Про снега и про то,

Как подруженька вьет

В одиночку гнездо.

Я живу только тем,

Что однажды вернусь,

Без фанфар и сирен,

Лишь ждала б только пусть.

Мы вгрызаемся в бор,

Рубим в щепки тайгу,

За спиной разговор

Кто-то гонит пургу.

Проморожены глотки

Мы слегка не в себе,

Кто тоскует о водке,

Ну, а я о тебе…

Эх, парок-чифирок,

Мы поделим, браток,

Разольем по крови,

Оживем на чуть-чуть.

Вспомним мать и отца

Вспомним школьных дружков,

Всех подруг и врагов

Под ударник оков…

Словом, все струилось и текло по заранее оговоренному сценарию. Пили водку, пели песни, вели базар за жизнь и вмеру гоготали. Встрече удалось придать благонравный вид, и даже охрана, расставленная вдоль стен, вопреки обыкновению была обряжена в цивильные костюмы. Видно было, что ни галстуки, ни пиджаки стриженным ребяткам не пришлись по вкусу, однако ради англичанина стоило потерпеть. Разумеется, заморский гость восседал в центре стола, и та же Любаша с медоточивой улыбкой умело подливала ему, не забывая могучей своей грудью тереться о плечо соседа. Впрочем, как заметил Папа, Ларсену это не слишком нравилось, чего никак не желала замечать сама Любаша. Тем не менее, вор был доволен. Все намеченные темы успели перетереть, и даже парочка старых должников вернула обещанные проценты. Сам Папа в свою очередь сумел улестить угрюмого Вана, обиженного за отнятые киоски на кольце Эльмаша, одолжив на неделю компанию молодых девочек. При этом застолье шло своим чередом, англичанина потихоньку доводили до нужной кондиции, а старые товарищи один за другим незаметно покидали территорию лагеря. Еще немного, и можно было окончательно расслабиться. Впрочем, для Папы расслабление не означало ни попоек, ни затяжных оргий. Как говорится, не те годы и не тот интерес. Ну, а за процедурой вербовки Ларсена мог легко проследить и Коста. Недостатка в людях у него не было, с лихвой хватало и опыта…