Дикая полынь - Цезарь Солодарь

Мистер Бурман взволновался. Всю жизнь он писал в своей газете статьи по еврейскому вопросу, и расстаться с этим вопросом ему было бы больно.

— Но ведь в России есть евреи? — сказал он осторожно.

— Есть, — ответил Паламидов.

— Значит, есть и вопрос?

— Нет, евреи есть, а вопроса нету…

Из купе вышли совжурналисты, из соседнего вагона явилось несколько ударников, пришли еще два иностранца… Фронт спора был очень широк — от строительства социализма в СССР до входящих на Западе в моду мужских беретов…

Мистер Хирам Бурман стоял, прислонившись к тисненому кожаному простенку, и безучастно глядел на спорящих. Еврейский вопрос провалился в какую-то дискуссионную трещину в самом же начале разговора, а другие темы не вызывали в его душе никаких эмоций…"

Читатели, конечно, узнали строки из "Золотого теленка", сатирического романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова.

Очень многое в этом романе — плоды неистощимой фантазии талантливых сатириков. Но диалог американского сиониста Бурмана с советским журналистом Паламидовым принадлежит к непридуманным эпизодам. Подобного американского публициста Ильф и Петров встретили в апреле 1930 года в специальном поезде, который вез на пуск Турксиба советских и иностранных журналистов и гостей.

Об этом рассказывал поэтессе Зинаиде Николаевне Александровой и мне советский прозаик Арон Исаевич Эрлих, друживший с Ильей Арнольдовичем Ильфом и Евгением Петровичем Петровым еще со времен совместной работы в "Гудке":

— Принося в "Гудок" очерки о пуске Турксиба, Евгений Петров частенько делился с гудковцами своими меткими наблюдениями над пассажирами специального поезда. Очень смешно описывал Петров американского журналиста из сионистов, которого прозвал провинциалом из местечка Нью-Йорк. А Ильф утверждал, что тот корреспондент отважился поехать на открытие новой советской магистрали с единственной целью: вдохновиться на какую-нибудь сенсацию по "еврейскому вопросу" в духе среднеазиатской экзотики. Живой прообраз Хирама Бурмана был, рассказывали Ильф и Петров, не столько удивлен тем, что в Советском Союзе нет "еврейского вопроса", сколько разочарован, даже обижен этим. Словом, как сказано в романе, расстаться с этим вопросом американцу было больно…

Ох, многим, очень многим борзописцам было больно расстаться с "еврейским вопросом" в Советской стране за десятилетия, что прошли со дня встречи замечательных наших сатириков с сионистским писакой из Америки! И те, кто не может просуществовать без пресловутого "вопроса", продолжают упорно и методично придумывать и раздувать его.

Под диктовку главаря координационного комитета сионистских организаций Бельгии Зусскинда, являющегося президентом, руководителем, шефом многочисленных советов, лиг, объединений и прочая, и прочая, антверпенские сионисты выпустили обширный манифест о "еврейском вопросе" в Советском Союзе. Это совпало с наивысшим пиком активности брюссельского филиала хулиганской "Лиги защиты евреев", созданной небезызвестным террористом Кахане.

Достойную отповедь разнузданной клевете дала Антверпенская федерация Коммунистической партии Бельгии в специальном обращении к жителям своего города:

"То, что в Европе не были уничтожены все евреи, так это благодаря победоносным советским армиям, освободившим их из концентрационных лагерей.

Может быть, кое-что прояснит и тот факт, что Советский Союз был одной из первых стран, признавших Израиль де-юре и де-факто. Однако это признание не означало, что Советское правительство могло когда-нибудь поддержать агрессивную политику израильского правительства.

Ясно только одно: истеричная антисоветская пропаганда, проводимая американским раввином Кахане и нашим Зусскиндом, действует, как бумеранг. Народу Израиля нужна политика дружбы с советским народом, а также с другими народами, в том числе с бельгийским".

И все же бельгийские и голландские сионисты лихорадочно мечутся в поисках "еврейского вопроса". И, не найдя, придумывают.

Зачем же, однако, придумывать, если на нашей планете есть страна, где "еврейский вопрос" — наболевший, жгучий, тревожный, с подлинно расовыми отгенками — реально существует. И день ото дня обрастает, как снежный ком, все новыми и новыми конфликтами, катаклизмами, трагедиями.

Какая же это страна?

Та, где власть в руках сионистов.

— То, что я сейчас скажу, на первый взгляд может показаться чудовищным, но Израиль раздирают, да, да, именно раздирают и ранят дикие противоречия самого острого "еврейского вопроса". Я убедилась в этом еще до войны 1967 года, когда переехала из Голландии в Израиль.

Моей собеседнице сейчас тридцать один год, хотя выглядит она гораздо старше — глаза тусклые, потухшие. Восемнадцатилетней девушкой, со всем пылом юности впитав в себя сионистские убеждения, она однажды резко выступила на собрании молодых сионистов одной из еврейских общин Амстердама:

— Мы все твердим и твердим: надо жить на родине отцов, надо возродить и укрепить страну предков, надо все силы отдать священной земле Израиля! Все слова, слова. Когда же начнутся дела? Как же мы сагитируем других, когда сами остаемся в Голландии! Я решила показать пример: уезжаю в Израиль!

Послышались дружные рукоплескания.

— Кто со мной?

А вот этот вопрос встретили томительным и гнетущим молчанием. Даже юноша, которому незадолго до того был отдан первый в жизни поцелуй, юноша, слывший самым красноречивым оратором общины и еще вчера под звездами уверявший девушку, что не мыслит своей жизни без нее, даже этот юноша, несколько минут тому назад казавшийся ей самым близким и дорогим человеком на свете, молчаливо смотрел отрешенным взглядом куда-то в сторону.

А после собрания остывший поклонник пытался образумить девушку:

— Ты привыкла к благам цивилизации. Ты не выдержишь жизнь в палатках.

В ответ он услышал:

— Теперь-то я уж обязательно поеду. И в значительной степени назло тебе!

Девушке устроили торжественные проводы. Родители подруг, втайне косясь на нее, задарили девушку подарками. Богатый коммерсант, в текстильной фирме которого служил ее отец, пообещал ей периодически присылать в Израиль денежное вспомоществование.

Она поселилась в Иерусалиме и, хотя по своему образованию и склонностям могла рассчитывать на более высокооплачиваемую работу, сразу же согласилась пойти медицинской сестрой в инфекционное отделение госпиталя. Ее обнадеживали радужными перспективами: ведь она принадлежит к уважаемой прослойке ашкенази — выходцам из Европы. А ее дети будут уже совсем привилегированными израильтянами — сабрами: они ведь родятся в Израиле. И девушка…

Почему я не называю ее по имени и фамилии?

Не могу. Дал ей слово. Впрочем, не уверен, что при нашем знакомстве девушка не назвала вымышленное имя, настолько боится сейчас сионистов. Бежавшая обратно в Голландию из "страны предков", она причислена амстердамскими сионистами к ренегатам и находится под их неослабным подозрением. Владелец фирмы, где она работает, и без того намерен избавиться от нее, посмевшей разочароваться в сионизме, да еще и в самом Израиле. Вот почему она согласилась встретиться со мной только в Гаагеблаго не так уж далеко от Амстердама.

И не в отеле, не у своих родственников, а на глухой улочке близ памятника Свелинку — известному композитору XVI–XVII веков. В тот апрельский полдень дул холодный зимний ветер, вперемешку с дождевыми каплями падали неправдоподобно продолговатые снежные хлопья, но я не решился предложить своей собеседнице укрыться в кафе: там бы у нас разговора совсем не получилось.

Моя новая знакомая проявила себя в Израиле усердной, как она о себе говорит, экзальтированной сионисткой. Закрывала глаза на бытовые невзгоды, на очень многое, что ей не нравилось в Израиле, — уж очень оно расходилось с ее пониманием человечности и гуманизма.

Главное, ей удалось необратимо вырвать из своего сердца молодого амстердамского, как она говорит, сиониста "на словах". Воспоминания о его велеречивых призывах посвятить жизнь "земле предков" вызывали в ней горький смех, ибо она уже знала, что пылкий проповедник счастья на "родине отцов" благополучно поступил на юридический факультет Амстердамского университета.

К девушке в Иерусалиме пришла настоящая любовь. Действительно взаимная. Девушка всем сердцем чувствовала, что смуглый работящий юноша, неизменно встречающий любую неприятность ослепительной улыбкой, в ней души не чает. Но…

КАК РАСТОПТАЛИ ЛЮБОВЬ

Нет, нет, он не обманул девушку. Не оказался краснобаем и пустозвоном. Не отказался разделить с ней тяготы жизни в неблагоустроенной тогда еврейской части Иерусалима.

Почему же новые друзья девушки, пожилые и молодые, назойливо уговаривали ее навсегда забыть о существовании полюбившегося ей юноши? Почему вдруг ею так заинтересовались профессиональные и добровольные свахи, оглушившие скромную медсестру ворохом блестящих кандидатур в мужья? Почему из Голландии посыпались письма от амстердамских друзей и родных: он недостоин тебя, забудь его, не калечь себе жизнь! Почему амстердамский коммерсант, у которого служил отец, прекратил присылку денежного пособия?