Сполохи детства - Степан Калита

— Не думал, что такое бывает, — поведав мне о происходящем, констатировал Серега.

— Да его лечить надо! — заметил Олег Муравьев. — Совсем дурак.

Вадим женился на шлюхе. Родился ребенок. Он оказался кавказских кровей. Черненький. Стало понятно, что это сын азербайджанца Фарида, грузчика с рынка. Фарид стал появляться поблизости все чаще, требовал, чтобы ему разрешили общаться с сыном. Вадим то ли из ревности, то ли по каким-то другим соображениям, был категорически против. В результате однажды Фарид ткнул его ножом. Но не убил, а только ранил.

В процессе лечения выяснилось, что у Вадима гепатит. Разумеется, им наградила мужа любимая жена. Вылечили. Хотя лечение продлилось около полугода. Монин пожелтел, и еще больше осунулся. На него было страшно смотреть. Ходил он, сильно сутулясь, будто его прижимал к земле тяжкий груз.

Дома у Монина творилось черти что. Пока он сидел с ребенком и ругался с вечно пьяной бабушкой ребенка, мама Катя продолжала гулять. Влюбленного в нее мужа она не ставила ни в грош. Вскоре Катя объявила, что опять беременна. Кто был отцом очередного ребенка, оставалось только догадываться. Вадиму нравилось думать, что он. Но родившаяся девочка снова оказалась черненькой. Вновь объявился Фарид. Все время порывался поговорить с Вадимом по-мужски, говорил, что хочет воспитывать своих детей.

Кончилось все внезапно. Вадим пришел с работы, застал жену в постели то ли с этим самым Фаридом, то ли с другим азербайджанцем, ушел в соседнюю комнату и там застрелился. Его отец был военным и хранил дома табельное оружие.

— Жил дураком — дураком помер! — выразил общее мнение Олег Муравьев.

Для Кати со смертью мужа ровным счетом ничего не изменилось. Она была все так же красива, васильковые глаза нисколько не потускнели, и голосок звучал так же тихо — как будто в этом теле помещалась очень крохотная душа, невыразительная, не способная ни на сильные эмоции, ни на крик. Она была еще очень молода, и продолжала самозабвенно блудить. Вскоре она родила еще одного ребенка. А потом куда-то уехала с новым кавалером. Детей они забрали с собой.

У меня Катя всегда вызывала отвращение. Она напоминала мне амебу. Оболочка хороша — реснички, губки, грудки, гладкие формы, а внутри пустота, в теле плещется мутная жидкость несформированной личности. Водянка души. Вожделеть такое тело, конечно, можно, когда ты совсем юный отрок с вечно встающим некстати членом. Но мне никогда не нравилось то, что принадлежит слишком многим. Пользоваться Катей сродни пользованию общественным туалетом. Можно. По необходимости. Но неприятно. Я счел, что у меня нет необходимости в общественной Кате. Нет необходимости ни в одной общественной девушке. Овладевая девушкой, я предпочитаю овладеть не только телом, но и душой. Человек для меня привлекателен лишь в гармоничном единстве души и тела. Но в молодости, повторюсь, в нас так сильны порывы плоти, что я, в общем-то, никого не осуждаю. Я не ханжа, и сам грешен. А кто без греха, тот, скорее всего, живет правильно, только зря.

В советское время считалось, что всякому ребенку полагается иметь хобби. Ребенок без хобби — существо неполноценное и, скорее всего, со временем разовьется в неполноценную личность, лишенную интересов. Человек без хобби равно человеку без интересов. Стандартный набор хобби советских граждан — марки, значки, открытки, календарики, реже — нашивки, наклейки. Собиратели монет представляли отдельный, элитарный, класс. Монеты — это же фактически валюта. А за валютные операции можно запросто загреметь. И все равно собирали. И обменивались между собой. Фарцовщики постоянно соприкасались с нумизматами. Сливали добытую попрошайничеством валюту. И оттого было не очень приятно, когда какой-нибудь взрослый дядя, взяв тебя за плечо в окрестностях Птичьего рынка, вкрадчиво интересовался: «Монеты, значит, собираешь? А ну, выворачивай карманы. Я тебя видел возле гостиницы „Космос“». Нумизматы были у оперов под колпаком. И ты, зажав в кулаке монетку Австро-Венгрии, которую только что сменял на шри-ланкийскую рупию с мужиком и буйволом, замирал от страха. И лепетал: «У меня только марки. Я марки собираю, дяденька». Собирать марки не возбранялось. И даже приветствовалось. «Точно марки?» «Точно». Хотя и честных собирателей монет не трогали. Особенно, если коллекционировали они не доллары, а, к примеру, юбилейные рубли.

Увлекались собирательством на моей памяти многие ребята младшего и среднего школьного возраста. Стали настоящими коллекционерами — единицы. К этому ведь тоже нужно иметь особый талант и предрасположенность. Много лет спустя я побывал в квартире настоящего коллекционера. Когда-то мы с ним учились в параллельных классах. На стеллажах до потолка стояли альбомы с марками и монетами. Он скрупулезно собирал их годами, изучал историю той или иной серии марок, интересовался происхождением монет. Регулярно ездил на толкучку на Таганке у магазина «Нумизмат» (известное, между прочим, место) и там покупал, выменивал все новые и новые экземпляры для своей коллекции. Смысл жизни для этого типа свелся к собирательству. Со своей женой, между прочим, он познакомился там же, у «Нумизмата». Они прожили вместе лет пять или шесть. Потом она вдруг поняла, что если уйдет, то для него ничего не изменится. Все так же он будет погружен в свое хобби. А ее отсутствия, пожалуй, не заметит вовсе. Для женщины это весьма печальное осознание — ведь лучшие из них отдают себя полностью мужу и детям. Попробовала… ушла… Он никак себя не проявил. Вернулась ненадолго. Устроила ему скандал. Он скандалу удивился. Ушла опять. И уже не возвращалось. Он поделился со мной ощущением, что когда жена ушла, почувствовал облегчение. Она, видите ли, ему мешала, обитала в его коллекции недостаточно аккуратно, и он все время опасался, что она случайно, или даже нарочно, выкинет что-нибудь ценное. Несчастная женщина, полностью одобряю ее решение.

Помню, когда я вручил свою коллекцию монет младшему брату, сделал ему царский подарок, с меня словно сняли тяжелый камень. Любая вещь — груз, лишающий тебя свободы. Коллекция — собрание вещей, целая темница свободы. Младший брат не оценил. Он явно не готов был лишаться свободы. И раздарил в свою очередь коллекцию своим друзьям.

Я посоветовал упомянутому мной коллекционеру избавиться от коллекций (их у него было несколько), чтобы наладить свою жизнь. Он поначалу отнесся к этой идее с ужасом. По сути этот шаг лишал его смысла жизни. Но, видно, он так намаялся к тому времени в одиночестве, к тому же, сам успел осознать, что в его жизни не все ладно, что согласился со мной. Покупатель нашелся быстро. Заплатил очень хорошие деньги. Мой знакомец даже купил сороковой москвич и маленький дачный домик. Но через некоторое время (прошло два или три месяца) снова стал собирателем. На сей раз — пивных банок. Импортного пива тогда было мало, и банки были редкостью. Когда я видел его в последний раз, весь сарай на дачном участке был забит разнообразными пивными банками. Чувствовалось, что он собирается заняться этим делом всерьез.

— А ты неисправим, — сказал я.

— Что делать, — он пожал плечами.

В общем-то, в склонности к коллекционированию нет ничего дурного. Очень достойные, умные люди были одержимы этой страстью. Хотя мне коллекционирование представляется обыкновенным инстинктом. Так сорока, заядлый коллекционер, тащит в гнездо блестящие предметы.

В детстве редкий мальчишка не является обладателем какой-нибудь коллекции ценностей. В разные годы они менялись. Помню, что как-то летом везде таскал с собой мешок с пробками от бутылок — для игры «в пробки». Особенно ценились пивные, на которые был нанесен рисунок. Еще мы играли «в плитки». Три белых можно было обменять на две голубых или одну фиолетовую. Однажды в чужом районе я набрел на целое здание, чей фасад украшали фиолетовые плитки. Я стоял, открыв рот, при виде такого богатства и не мог поверить в удачу, словно Алладин перед пещерой с сокровищами. Я принялся поначалу царапать облицовку ногтями, пытаясь отколупать хотя бы одну плитку, но они сидели плотно. Тогда я, побродив по округе, обнаружил ржавый гвоздь, и дело пошло на лад.

На следующий день я продемонстрировал пацанам пакет с фиолетовой плиткой — целое состояние. Они принялись расспрашивать меня, где я взял такое богатство. Но я держался стойко, никому не раскрыл секрет. Плитки я наменял, раздарил и просто проиграл всего за неделю. Когда богатство приходит легко, с ним и расстаешься так же легко. В чем мне еще предстояло убедиться в будущем — но тогда речь уже шла об иной, не мальчишеской, валюте — реальных деньгах… Я снова наведался к удивительному зданию, и опять притащил целый пакет плитки. Я ощущал себя человеком широчайшей души, способным на самые щедрые поступки. Взял и подарил сразу десять фиолетовых плиток Сереге. Он едва не прослезился от счастья.