Улица милосердия - Дженнифер Хей

class="p1">Она почувствовала удовлетворение и какой-то странный восторг. Он намеренно избегал камер видеонаблюдения. Для Клаудии это было равносильно признанию вины.

Но триумф длился недолго. Что они в итоге выяснили? У фотографа не было никаких особых примет: белый парень в бейсболке «Рэд cокс» – самый бостонский фенотип из всех возможных. Да она пятьдесят раз на дню видела этого парня.

– Теперь мы знаем, кого искать, – сказал Луис. – Когда он появится в следующий раз, я его встречу.

ВПЕРВЫЕ ЗА МНОГИЕ МЕСЯЦЫ КЛАУДИЯ УШЛА С РАБОТЫ РАНО. Она чувствовала себя грязной, перекачанной кофеином, отчаянно нуждающейся в душе. Забрав машину из подземного гаража под Бостон-Коммон, она присоединилась к дорожной схватке в вечерней пробке, в очередной раз вспомнив, почему она всегда делала выбор в пользу метро.

Вокруг нее пыхтела и гудела катастрофа ежедневного затора. На переходе забуксовало электрическое инвалидное кресло. Раздраженный водитель налег на клаксон. Вождение в Бостоне чем-то напоминало видеоигру, закрытую систему со своей собственной внутренней логикой. Улицы заминированы скрытыми ловушками: битое стекло на дороге, открытые люки, пешеходы-камикадзе. На островке посередине дороги плакал какой-то человек. Вполне понятная реакция на происходящее.

Зазвонил телефон, и она почти было решила не брать трубку. Звонил незнакомый бостонский номер.

– А, Стюарт! – сказала она, услышав его голос. – Я не узнала номер.

Они разговаривали только вчера, но казалось, что прошло уже так много времени.

– Я в лабе. – Судя по голосу, он куда-то торопился. – Слушай, Нора только что звонила. Знаю, что это очень внезапно, но, может, ты свободна в субботу? Она хочет поменяться выходными.

Подобные разговоры между ними стали привычными: сложности с установленным порядком опеки, нескончаемые переговоры с его бывшей. Жизнь у него была со сложностями, и если они хотели регулярно заниматься сексом, приходилось быть организованными.

– Не могу, – быстро ответила она. – Мне надо в Мэн. Проверить мамино жилье.

Она и так уже дважды откладывала поездку из-за двух северо-восточных монстров, а теперь была даже рада этому поводу отказаться. Двенадцать часов назад она вылезла из постели другого мужчины. Ей нужно было прийти в себя.

Оказавшись дома, она надолго засела в душе. Струи воды били по коже, как иголки. Она представляла себе гладкое лицо Тимми, лицо незнакомца. Когда он открыл ей дверь, он уже был как будто голый.

Первую половину вечера она помнила достаточно живо. Великолепная машина, мигающие огни светофоров. Глухой стук стеклоочистителей, ритмичный, как сердцебиение; тысячи снежинок, тающих на стекле. То, что случилось позже в полумраке его спальни, отпечаталось в памяти не так четко, но покалывание водяных струй подбросило ей пару определенных догадок.

Его лицо оказалось не таким гладким, как на вид. Ей уже доводилось сталкиваться с коварством светлой щетины. Вся ее грудь была расцарапана, и бедра. И живот.

Ее кожа помнила все.

В ТУ НОЧЬ ОНА ДОЛГО ЛЕЖАЛА БЕЗ СНА. Она с тоской думала о купленном у Тимми пакетике травы, так, наверное, и оставшемся на диване, где она его забыла. Ей нужно было всего лишь написать ему «Привет, не спишь?», и через тридцать минут она бы уже могла курить бонг и смотреть его огромный телевизор. Через тридцать пять минут она могла бы быть у него в кровати.

В конце концов она махнула рукой на попытки заснуть и включила телевизор. Там снова полным ходом шло «Время и место».

Эпизод был что надо. Удовлетворительный со всех сторон. Жертва была не только матерью четверых детей, но еще и любимой всеми учительницей воскресной школы. Активистка прихода, верная жена, мать, соседка и подруга. И тем не менее ее добродетельность ее не спасла. Муж выжал из нее дух подушкой с супружеского ложа. Как оказалось, он был человеком сомнительных пристрастий, патологическим игроком и имел интрижку на стороне с гораздо более молодой и явно не самой добродетельной женщиной.

«Жертва не вела рискованный образ жизни», – сказал детектив отдела убийств.

Жертва не осмеливалась выходить в темное время суток без сопровождения мужчины. Она не пила, не принимала наркотики и не водилась с теми, кто был в этом замечен. И она уж точно ни разу в конце затянувшейся зимы, в судорожном приступе одиночества, тревоги, всепоглощающей печали и нетрезвом состоянии не трахалась со своим поставщиком травки.

Ни разу.

Клаудия села в машину к Тимми, не взяв с собой телефон. Ей хотелось исчезнуть вместе с ним. Она хотела, чтобы ее никогда не нашли.

Если бы завтра кто-то ее придушил, ее бы не показали во «Времени и месте». Уж в этом она была абсолютно уверена.

Лютер жил в каркасном доме в северной части Бейкертона – одноэтажной коробке, державшейся вместе благодаря дешевому пластиковому сайдингу с текстурой, имитирующей дерево. Виктору эта конструкция казалась такой же хлипкой, как киоски с мороженым. Единственной деталью, достойной внимания, был крепкий деревянный пандус, ведущий к входной двери.

Он припарковал фургон и вышел, размышляя над тем, насколько стальные яйца нужно иметь, чтобы жить в доме, который просто кричит на весь мир, что внутри живет инвалид – человек, неспособный перемещаться по этому самому миру на своих двоих, чье выживание полностью зависит от стула на батарейках. Когда грянет апокалипсис, пандус станет источником опасности. Зная об этом, Лютер предпринял необходимые меры. Когда-то давно он провел Виктору экскурсию по своему арсеналу, где было достаточно оружия, чтобы экипировать небольшую армию.

У Лютера яйца определенно были стальные.

Входная дверь была чуть приоткрыта, москитная – закрыта на щеколду. Виктор слышал жужжание кресла, пока Лютер катился к двери. Он уже был в разгаре беседы. Типичный Лютер. Ты просто включал его, как радио. Ясно было, что разговор в любом случае состоится, не важно, есть в комнате кто-то еще или нет.

Сегодня речь шла о вирусе Эболы, который создала в лаборатории Нью-Мексико фармкомпания «Пердью». Он ненадолго замолк, чтобы отметить присутствие Виктора.

– Ты следишь за этой брехней? – риторически спросил он, распахнув москитную дверь.

Виктор вошел. Лучше было дать ему немного выговориться. У Лютера было очень темно, шторы опущены до самых подоконников, некоторые предметы мебели расставлены так, чтобы могло проехать кресло. По периметру комната была в три ряда уставлена картонными коробками. Будучи завсегдатаем госпиталя для ветеранов, Лютер подружился там с одним медбратом и уже долгие годы запасал дома лекарства, шприцы, хирургические маски и резиновые перчатки.

– Сначала состряпают вирус, а потом – вот те на! – тестируют на нас и нам же продают лекарство!

Лютер был помешан на инфекциях