Восемь глав безумия. Проза. Дневники - Анна Баркова

— Это, кажется, называется макиавеллизмом. Сейчас я пущу в расход и палача.

Гынгуанцы, выползавшие из шалашей, падали перед Жаном Донне, прижимаясь лицом к земле.

— Идите и соберите всех людей. Я скажу вам важное и нужное. Приходите все сюда. Быстро!

Гынгуанцы проворно побежали по шалашам. Бегали и ползали они с фантастической скоростью.

Все еще хохоча, Драуши вышел из шалаша.

— Готов! Как он визжал, ну, как он визжал! Он валялся по земле, он корчился от страха. Он умолял оставить ему жизнь и убить змею. Каков? Я с ужасом верующего возмутился: «Как! Убить милостивую и грозную богиню! Навлечь ее гнев на весь гынгуанский народ! Опомнись, великий жрец, ты впал в нечестие, тебе придется искупить его в объятиях богини…»

Драуши даже присел от хохота.

Внезапно став серьезным, он конфиденциально шепнул:

— А эту стерву-богиню я тоже того… Она может и на нас наброситься. Конечно, ее можно было бы подарить или продать нашим белым друзьям, но с этой сволочью трудно ладить, она очень коварна, а народ наш <—> крайне темный народ. При любом реакционном выступлении эту мерзавку могут использовать.

— Хорошо сделали. Вы вообще человек сметливый и остроумный.

— Хотите посмотреть на великого жреца? Распухший, с высунутым языком… Вот все они таковы, эти попы, и черные, и белые. Толкуют о богах, о жертвах, а сами с своим богом стараются не сталкиваться близко…

Он снова захохотал.

— Да! Самое главное. Дней через десять прибудет делегация.

Мой радист связался с ними. А через неделю мы получим красный материал для торжественной манифестации и для украшений. Каковы темпы?

Он с наивной хвастливостью заглянул в глаза Жану Донне. Тот невольно отвел взгляд. «Жаль уничтожать этого дураковатого паренька, что-то детское в нем есть, но… очень уж идеен и бдителен».

Он досадливо нахмурился, пока Драуши болтал что-то. — Еще радист. Я совсем забыл о нем. Белый. Трус, болтун, пьяница, распутник, мелкий негодяй! Прикончить!

Гынгуанцы бежали, прыгали и ползли отовсюду.

— Что это? — с испугом и удивлением крикнул Драуши и схватился за свой наган.

— Да так. Маленький митинг, — успокоил его Жан Донне.

Неизвестно откуда тяжело выпрыгнул У-Дарь.

— Воины! — зычно пролаял он. — В поход!

— Да нет. Просто небольшое народное собрание.

— А-а! — недовольно проворчал У-Дарь. — Говорильня? Ну, это не мое дело.

Он круто повернулся и пошел прочь, но тут же замедлил шаг, видимо, какая-то мысль зашевелилась под его толстым, крепким черепом. Он вернулся.

— Я останусь. Я поставлю вопрос о жизненном пространстве на всенародное голосование. Я поведу армию на племя Ай-Вай.

— Черт знает, где это племя… да и существует ли оно. По всей вероятности, это выдумка Рчырчау. Это он уверял, что боги покровительствуют племени Ай-Вай, и оно очень много пьет, ест и спит, потому что почитает Давилию-Душилию и совершает человеческие жертвоприношения. Это вранье, — объяснил Жан Донне.

— Как не существует! Не капайте мне на мозги. Племя Ай-Вай на три луны ходьбы отсюда, — запальчиво крикнул У-Дарь, — и вообще не суйтесь в дела министерства обороны. Ваше дело — портить бумагу, обмениваться нотами с Ай-Вай, а мое дело — добыть для Гынгуании территорию… Наша страна слишком бедна, развернуть промышленные предприятия негде, и нет материальных возможностей… Война с Ай-Вай доставит нам эти возможности… Я вчера беседовал с министром промышленности торговли обо всем этом. Там, где живет Ай-Вай, есть высокие деревья с очень вкусными плодами. Там много красивых женщин… Мы заставим айвайцев работать, и мы построим у них социализм…

— Гынгуанцы! — заорал У-Дарь собравшимся разрозненным кучкам мужчин и женщин. — Объединяйтесь! Внимание!

— Он взбудоражит нам весь народ, — тревожно шепнул Драуши Жану Донне. — А делегация едет, а мы должны вплотную заняться важнейшими государственными делали.

Рука Драуши все еще сжимала ручку нагана. Жан Донне глазами указал ему на эту ручку и значительно сощурился.

У-Дарь величественно обозревал собравшихся, повернувшись спиной к своим собеседникам. Драуши выхватил наган и приложил дуло к тупому затылку министра обороны.

Испуганная толпа шарахнулась в сторону от грянувшего выстрела и сбилась в одну кучу. Настал момент и для Жана Донне вторично воспользоваться своим браунингом.

Драуши без звука рухнул рядом со своим политическим врагом.

— Народ! — мощным голосом крикнул Жан Донне гынгуанцам, сбившимся еще теснее и с боязливым ужасом смотревшим на происходящее. — Народ, не бойся! Для тебя наступит более легкая жизнь. Здешние боги и вожди все умерли. Больше здесь нет богов. Поэтому я уведу вас отсюда к другим богам, великим и добрым. У вас будет, что есть, и у вас будет вода, чистая, очень вкусная вода.

При последних словах гынгуанцы кучей начали приближаться к Жану Донне, хотя еще очень опасливо.

Какая-то согнутая чуть не пополам старуха хрипло спросила:

— А там нас не будут жарить в пищу богам?

— Нет, те боги не любят жареных гынгуанцев, они любят живых, а еще они любят зеленый лес, хлеб и плоды, которые я привозил вам. Помните?

Толпа одобрительно заурчала. Желудки гынгуанцев, очевидно, были памятливы и благодарны. Но дряхлая женщина выразила подозрение:

— А ты не заведешь нас и не бросишь нас в жертву Рчырчау?

— Рчырчау мертв. Разгневанная богиня Давилия-Душилия убила его и умерла сама.

Толпа содрогнулась от ужаса.

— Чего вы испугались? Давилия-Душилия была плохая богиня. Ее смерть — для вас большое счастье. Теперь мы пойдем к очень славным богам. Это двадцать дней пути отсюда… Далеко. Но мы доберемся. Мы можем терпеть голод, холод. Мы можем мчаться, как стрела из лука, а если нужно, ползти, как черепаха. Берите ваших детей, еду, если она есть у вас, и пойдем. Я не так давно нашел это место. Оно далеко от всего и от всех. Тамошние боги ждут нас.

— А белые? Они отыщут нас. Они прилетят на своих железных богах-птицах.

— Я знаю белых. Я сумею солгать им. Я буду очень много лгать. Я спрячу вас в лесу и встречу белых. Скорей! Да! Выкопайте большую яму, мне нужно уложить туда двух людей и три ящика, большую, большую яму.

Не в нравах гынгуанцев было спрашивать, что это за люди и что за ящики. Они принялись за работу покорно и весело. Только один старик с лукавыми, острыми глазами, морщинистый, с движениями, полными небрежного естественного достоинства, спросил:

— А ты останешься с нами? Ты привык к белым людям, и ты уедешь к ним. Племя погибнет, потому что потеряет страх перед вождем и перед богами.