Вызывной канал - Антон Санченко

Но что тут думать? Трясти надо. Грузиться то-есть. Кэп с Джончиком у одессита на борту, бухгалтерией занимаются. А мы тем временем трюм да танки топливные запрессовываем. До рассвета управились, побратались с одесситами маленько, и разбежались.

Были б мы более тёртыми калачами на тот момент, можно было бы и с Джоном работать. Это ж игра такая увлекательная: кто кого в дураках оставит. Ты хозяина, или наоборот. Без нервов, улыбаясь, как они это могут:

— А можно стулья утром, а деньги вечером?

— Можно, но деньги вперёд.

Он за каждые десять долларов трясётся, если десятку эту тебе отдать нужно. Так же и разориться недолго, это ж не в кабаке штуку за вечер оставить. А ты топливо сэкономленное в Югославии, или там, в Грузии, сдай, вернёшь с лихвой.

Он с зарплатой тянет восьмой месяц, всё денег у него именно на тебя не хватает. А ты сядь рядком на крышке трюма: выгрузки не будет, пока не будет стульев.

С "Советской Украины" народ вон полмесяца в Александрии на причале в палатках жил, ни на какие обещания выплатить всё в Одессе не вёлся, но своего добился. Одиннадцать месяцев рейса — и на дядю-начальника вкалывать, чтоб ему было чем за черепицу турецкую для дачи расплатиться, и с чем в санаторий-профилакторий, за деньги управы на Канарах отгроханный, после кабинетно-трудового подвига смотаться? Ищите негров помоложе, чем дядюшка Том.

И без психов, с улыбочкой. Телевидение можешь пригласить местное, прессу. Если в цивильном порту — то и профсоюзного бога. Они там — не чета боровам нашим зажравшимся. Докеры первыми выгружать судно откажутся, если узнают, что братья-пролетарии в дураках остаются. Если от хозяина твоего добро на выгрузку получено, значит деньги за фрахт уже в кармане.

Они "Двенадцать стульев", должно быть, как прежде "Капитал" Маркса изучают, закон стульев исполняют неукоснительно. А нет, даже судно с молотка пущено будет, и расплатятся с тобой совсем не по смешным окладам, по которым тебя нанимали, а по полной программе, как с филиппинцем каким-нибудь. Или даже — как с греком.

Но чаще не доходит до этого, расплачиваются. На понятном языке с ними экипаж заговорил. А до этого — то слышимость по радио отвратительная была, то капитан с забалковским акцентом по-английски говорил, не поймёшь его.

Но это — в цивильном порту. И — от кэптэна многое зависит. Хотя, если хлопцы все свои, проверенные, будь ты трижды грек, или свой, но у хозяина на откупе, — ничего ты с толпой не сделаешь. Запрись в каюте и пускай пузыри капитанской трубкой, как Гена крокодил. Хозяин — он далеко, и в офисе. А ты — на борту. Могут и зашибить.

Долго нас, дураков, учить надо, чтобы такая ясность мысли возникла. Так что за науку Джону — спасибо. Как от битого под Нарвой Петра — Карле Двенадцатому. По полному курсу всего за девять месяцев обучил.

В общем, задним умом — все мы грамотны. А вот средним, хотя бы…

Одним словом, выгрузились мы, провернули свой русский бизнес: рыбу подешёвке пихнули, чтоб на эти деньги мясо втридорога потом купить.

С топливом — та же история. На тонну надули механики Джона, когда он нашим топливом два своих сейнерка бункеровал.

Все собой довольны. Джон полста штук заработал, мы по пятьдесят долларов в карман положили.

Ещё и скандал получился. Рефик с Драконом, как самые хитронарезанные — впотай, три мешка зубана совсем уж налево, мимо нас, которые с обычной резьбой, из порта выносили, да не вынесли. Повязали их на проходной.

Джон и об улыбочке своей резиновой забыл: подрывают его монополию. Он-де всё сомневался, откуда у конкурента всё время рыба — на треть его рыбы дешевле. А теперь всё ему ясно.

А тут ещё пошла нас малярия косить одного за другим. Мерзкая болезнь, доложу вам. Даже ради больничного листа не пробуйте. А нам не до больничных: ни слова в контракте о медицине нет, оказывается. В случае полной потери кормильцев обещано семьям выплатить в рублях. Но до полной потери доводить дело нам что-то не очень хотелось. К тому ж, путешественник этот, ВЛКСМом оплаченный, зарплату нам платить — тоже клялся, прежде чем дыру эту на карте Африки нами заткнуть.

Другой путешественник, МИДом оплаченный, как от чумных от нас шарахается, всё с Москвой консультируется. Консул же.

А Москва к нам уже никакого отношения не имеет. Да и делов в МИДе — невпроворот: русскоязычное население Прибалтики от ущемления в правах спасают. Не до малярии. Это — в Минздрав.

Загнулись бы мы с Вальком, наверное, пока Москва его консультировала, да управа от нас по радио отмахивалась: первыми нас прихватило. Хорошо, что у них доктора — высокооплачиваемые, и на дорогой кабак с варьете им хватает.

Это пусть остальным нашим, как убеждённым атеистам, стыдно будет: их какой-то христианский госпиталь пользовал, католический к тому ж. А я гордо заявляю: тем, что живу ещё на этом свете, и баланду с вами сейчас травлю, обязан я проститутке Ленке, трижды вами, блядями, охаянной: за то что Родине нашей припадочной, Союзу вашему нерушимому, изменила; за то, что честной шлюхой, а не подстилкой проходимца комсомольского стать решила; и за то, что "чурок черномазых", а не вас, арийцев ёбанных, обслуживать ей пришлось, СПИДу ворота в Третий Рим ваш между ног своих открывать.

Что-то опять сорвался я, похоже. Вы то тут при чём?

Очухался я. То ли уже в раю, то ли ещё в аду — не пойму. Ударная доза квиноформа. Перпендикулярное пространство изучаю. Двоится все в глазах. И чтобы рукой до носа достать, четыре часа, — полную вахту, — тянуться приходится.

Вроде как чёрт чумазый надо мной склонился. Но — в белой хламиде, у топок шуровать не практично. Улыбается, чертяка, зубы белые.

Госпиталь все-го лишь, оказывается.

Прибежала сестричка, тоже чумазенькая, стала меня в курс дела вводить. Эту кнопку нажать — спинка кровати поднимется. Эту — дежурную сестру вызовешь. Это — телевизор. Это — свет приглушить. Это — кондиционер настроить.

Тяжкое это дело, оказывается. В кнопках запутаться можно. Особенно с кондишкой: вечно то стужа лютая, то пекло в палате.

Что предпочитаете на обед? Меню под нос суют. Да неси уже, чего есть. Приносят. Чего только нет! А я возьми и ляпни: а бургундское? Не до жрачки мне. А она смутилась, сейчас, не беспокойтесь, с лечащим врачом проконсультируюсь, можно ли вам. И убежала.

А что они, черти чумазые, делают, если бургундского на складе не оказывается? Представил я, как они самолёт из-за меня в Бургундию снаряжают, и стало мне дико неудобно. Только вернулась сестричка, я ей, с порога прямо:

— Да пошутил я, мисс. Верните самолёт назад.

Когда смотрю, а это и не сестричка никакая. Ленка.