Сексуальная жизнь в Древнем Риме - Отто Кифер

Сам Проперций в любви был весьма женственным (в обычном смысле слова), например (ii, 5):

Я не сорву у тебя одежды с лукавого тела,И затворенных дверей не разломает мой гнев;Рвать заплетенных твоих волос не решусь в раздраженьиИли же вред наносить грубым тебе кулаком.Гнусных сражений таких пускай деревенщина ищет,У которого плющ не украшал головы.Так напишу я, чего ты во всю свою жизнь не изгладишь:Цинтия мощна красой, Цинтия в слове легка.Верь мне, хотя ты в душе и говор молвы презираешь,Цинтия, этот тебя стих все заставит бледнеть.

Такова любовь Цинтии и Проперция. Она – гордая любовница, и его счастье заключается всего лишь в наслаждении ее благосклонностью, пусть она и не обещает вечной любви. И он принимает дар счастья почти что смиренно, в то время как случаи его неверности доводят ее, несмотря на ее собственное вероломство, до крайнего гнева. Поэт с большим реализмом описывает подобную сцену: из нее истинный характер их любви виден яснее, чем из любых наших объяснений (iv, 8). Цинтия на некоторое время уехала, хотя, как верно заключает поэт,

Ради Юноны, не то ради Венеры скорей.

Как-то раз он решает развлечься без своей верной возлюбленной и приглашает на обед двух симпатичных девушек легкого поведения:

Их-то вот пригласить, чтобы ночь скоротать, я решилсяИ в неизвестные мне тайны пуститься любви.Было в укромной тени для троих единое ложе.Спросишь ты, как мы легли? Я находился меж двух.

Есть все, что нужно, для веселой трапезы, и виночерпий Лигдам готов разливать доброе вино. Но огни горят тускло, настроение мрачное – Проперций не может избавиться от мыслей об отсутствующей Цинтии. Вдруг

…внезапно крюки зазвучали хрипливо на стойках,И из передней в дому легкий заслышался шум.Без замедления дверь раскинула Цинтия настежь,Не разукрасив волос, но и в сердцах хороша.Кубок тотчас упал у меня из ослабнувших пальцев,И побледнели уста, уже касаясь вина.Взорами блещет она и, как женщина сможет, бушует,Зрелище вышло вполне, город, что взят напролом.

Девушки в ужасе убежали, преследуемые разъяренной Цинтией, которая изодрала им волосы и выгнала вон. Затем она возвращается и нападает на Проперция:

И злорадной рукой мне поражает лицо;

Метку на шее кладет и кровавит меня укушеньем,Бьет особливо она по виноватым глазам.Но как уж руки она утомила моим истязаньем,Вытащен был и Лигдам, что притаился левейСпинки кровати; и стал умолять моим гением слезно.Нечего делать, Лигдам, был я в плену, как и ты.Но воздеянием рук наконец-то добился я мира,Как допустила едва тронуть колени онаИ сказала: «Коль ты проступку желаешь прощенья,Слушай, какой уговор будет в законе моем.Ты ни в Помпейской тени гулять разрядившись не должен,Ни, как посыплют песком форум, манящий по нем.Шею назад обращать наверх берегися театра,Иль чтоб лектика тебя стала открытая ждать.Прежде всего же Лигдама, виновника всей этой свары,Надо продать; на ногах цепь он двойную влачи».Ею указан закон, я сказал: «Покорюся закону».И рассмеялась она, данною властью гордясь.Тут она каждое место, что тронули пришлые девы,Все окуривши, порог чистой омыла водой,И приказала мои сменить все покровы, и триждыСамой моей головы серным коснулась огнем.И затем, как уж все одеяла сменила постелиИ кровать, – на одном ложе вступили мы в бой.

Такова была их любовь. Проперций предстает перед нами до абсурда преданным любовником – рабом, причем рабом восхитительной, но неверной куртизанки. Однако несмотря на все это, он был счастлив. И, что самое важное, остался хозяином своей страсти. Временами он отчетливо сознает, что его обманывают. И в этом трагедия его любви; но она превратилась бы в жалкую и удручающую интрижку, если бы поэт позволил себе сломаться. Он твердо стоит на ногах, пусть его ревнивая любовница надолго запретила ему приближаться к ней – очевидно, после аналогичного разоблачения. (Но конечно, у нас нет никаких сведений об этом случае.) Он сильно страдает от разлуки (iii, 16, 9):

Так-то я раз согрешил и на год целый был изгнан;Немилосерды у ней руки никак до меня!

Через год Цинтия смилостивилась, и их роман продолжался в целом пять лет. Но Цинтия оставалась властной любовницей, раздающей свои милости когда пожелает и кому пожелает. Например, однажды по ее капризу Проперций, вызванный письмом, отправился посреди ночи к ней на виллу в Тибуре (iii, 16). Поэт проделал опасный путь во мраке, радуясь, что увидит ее, и даже тому, что если по пути он погибнет, то его похоронит возлюбленная. Хотя порой он сам бывал неверен, ревность одолевала его не меньше, чем его любовницу (ii, 6, 9):

Юных картинки голов, имена их меня оскорбляют,Нежный и в люльке пока мальчик безгласный еще.Мне обидно, когда мать тебя много целует,Даже сестра, и с тобой если подруга заснет.Все оскорбляет меня; я робок, прости же за робость.Я и в туниках, бедняк, подозреваю мужчин.

Он разделяет опасения Цинтии, что законы Августа о браке могут вынудить их жениться или расстаться, потому что брак знаменитого поэта с проституткой был практически невозможен. В действительности же никто из них вовсе не помышлял о свадьбе (ii, 7, 1):

Что указ отменен, ты, Цинтия, рада, наверно,Плачем вдвоем мы давно после повестки о нем,Как бы он нас не развел; хотя развести двух влюбленных,Против желания их, даже не может Зевес.Цезарь великий меж тем. Но Цезарь велик под оружьем;Будь покорен и весь свет, все для любви он ничто,Ибо скорее бы дал срубить эту голову с шеи,Чем бы свой пламень я стал ради невесты губить.Как бы женатый прошел у твоей я запертой двериИ на измену свою, плача, взглянул бы назад?Ах, какого тогда тебе, Цинтия, сна бы напелаФлейта моя, что была б горестней смертной трубы!Где для отечественных триумфов детей мне доставить?Никому из моей крови солдатом не быть.Если бы в лагерь моей отправлялся я подлинно девы,Не довольно б мне быстр Кастора конь был большой.Этим-то слава моя заслужила подобное имя,Слава, что даже дошла до бористенских жильцов.Нравишься ты мне одна, пусть один тебе, Цинтия, нравлюсь.Будет мне эта любовь крови дороже родной.

Если бы Цинтия была той истинной любовью, которую так искренне желает поэт, она бы не стала (i, 2, 1)

…ходить разукрасивши кудриИ волновать на груди косскую тонкую ткань…

Поэт горько укоряет ее за непостоянство – и она наслаждается этими упреками, как наградами ее красоте, не принимая их близко к сердцу. Он говорит (i, 2, 3):

Или к чему волоса обливать оронтийскою миррой?

И заграничных убранств блеском себя выставлять?Что прирожденную прелесть губить покупным украшеньем,И своим не давать членам блистать их красой?Верь мне, наружность твоя ни в каких не нуждаетсясредствах.Наг ведь Амур, никаких сам он не любит прикрас…Та, что мила одному, дева нарядна вполне…

Заслуженно знаменита прелестная элегия i, 3, так как в ней описывается спящая Цинтия:

Цинтию я увидал, дышащую мягким покоем,И подпиравшую чуть голову слабой рукой;Как я, Вакха вкусив, тащил охмелевшие ноги,И на рассвете несли мальчики факелы мне.К ней, покуда еще не совсем потерявши сознанье,Мягкое ложе сдавив, замышляю прилечь;И хоть пылом двойным обуянного нудили сильно,Тут Амур, там Либер, мощные два божества,Попытаться слегка подкинуть лежащей объятьяИ с лица у руки нежно унесть поцелуй;Но владычицы я не дерзнул нарушить покоя.Уже испытанной мной в ярости брани страшась,Но смотрел на нее я также, очей не спуская,Как Инахиды рога странные Аргус стерег.И затем стал снимать венки со своей головы яИ на твои возлагать, Цинтия, тут же виски.То забавлялся свивать я волосы, что растрепались,То в пригоршни рук ей яблоки тайно влагал.Неблагодарному сну я все расточал приношенья,Все приношенья не раз круто катились с груди.

Наконец, девушку пробуждает лунный свет. Она рассказывает, что в отсутствие любовника ревновала и злилась, потом убивала время за прядением и игрой на лире, а в конце концов, выплакавшись, заснула. Поэт оставляет нам догадываться, каким образом был заключен мир.

В другом стихотворении он приходит к Цинтии рано утром, посмотреть, одна ли она спит (ii, 29, 23):

Шло уж к заре, и хотел увидать я, она тут одна лиСпит; и на ложе была Цинтия точно одна.Я изумился: ее никогда не видал я прекрасней,Хоть в пурпурной когда даже тунике была.И ходила отсель сны сказывать девственной Весте,Как бы в них ей или мне не заключалось вреда.Так увидал я ее от сна пробужденную только.О, что значит одна прямо в себе красота!

Но его приход оказался нежеланным. Цинтия в ярости от его подозрений и шпионажа, она уклоняется от его поцелуев и убегает. Вероятно, именно так начинались многие ее припадки гнева.