Милорадович - Александр Бондаренко

Кажется, «комплекс Аустерлица» прошел и в Санкт-Петербурге…

Признавая собственную вину, Милорадович подчеркивал, что его подчиненные воистину действовали безукоризненно. Позже он писал Аракчееву:

«Здесь слух, что офицеры, отличившиеся при взятии ретраншаментов под Журжей… не будут награждены. Я осмелюсь донести Вашему Сиятельству, что они совершенно заслуживают внимания и тем более надеялись награждения, что Его Сиятельство, господин генерал-фельдмаршал, рассматривая, исследуя наиподробнейше сие дело, отдал отменно-лестный для корпуса приказ и обещал исходатайствовать им оныя»[761]. Это и есть истинное благородство…

25 марта корпус генерала Милорадовича возвратился в Бухарест.

«В апреле 1809 года силы обеих воюющих армий были численно почти равны: около 80 тысяч человек с той и другой стороны. Но русские были закалены в боях, довольно хорошо снаряжены и состояли, при Главнокомандующем Прозоровском, под начальством таких вождей, как Кутузов, Милорадович, Марков[762], Воинов[763], Исаев, Платов, Засс[764] и французский эмигрант Ланжерон. Турецкая же армия, за исключением небольших регулярных частей, представляла собой какой-то сброд, а начальствовавший над нею великий визирь Юсуф[765], известный главным образом по тем поражениям, какие нанес ему Бонапарт во время Египетской кампании, был уже 80-летним стариком»[766].

Несмотря на это, «…не прошло и месяца после неудачи, как главные силы русской армии, под непосредственным начальством князя Прозоровского, 19 апреля штурмовали крепость Браилов, но штурм окончился полной неудачей, и войска наши понесли огромные потери. Новая неудача нашего оружия вызвала со стороны императора Александра I по поводу ведения войны в Турции вообще, и в частности относительно штурмов, ряд соображений… Государь советовал, миновав крепости, переправиться на правый берег Дуная, перенестись за Балканы и у ворот Константинополя предписывать условия мира. "С тех пор как переходят Альпы и Пиренеи, Балканские горы для русских войск не могут быть преградой!" — писал император Главнокомандующему»[767].

Совет государя — это приказ, требующий неукоснительного выполнения.

«Князь Прозоровский в половине июля приступил к необходимым приготовлениям для перехода через Дунай и составил новое расписание армии… Резервный корпус под начальством генерал-лейтенанта графа Ланжерона расположился в Валахии для охраны княжества от набегов со стороны турок в то время, когда главная армия будет оперировать за Дунаем. Корпус генерал-лейтенанта Милорадовича — в составе 12 батальонов, 2 полков кавалерии, роты конной и ½ роты батарейной артиллерии — сосредоточился у Обилешти с целью поддержки войск Ланжерона и стоявшего у Слободзеи отряда генерал-майора Жилинского[768], на случай вторжения турок в Валахию»[769].

Да, Прозоровский — не Михельсон: один корпус он оставлял для охраны княжества, другой — для поддержки охраняющих… Уж очень осторожен!

Из Петербурга казалось, что стоит лишь изменить тактику действий, — и окажешься у ворот Константинополя, а здесь, за Дунаем, в первую очередь приходилось решать иные проблемы. 18 июля Милорадович докладывал князю: «В лагерях, вообще в расположении моем умножаются болезни, большей частью лихорадки и горячки. Возможные предосторожности взяты и, сходно с повелением Вашего Сиятельства, поделаны выгодные шалаши и с нарами; пища прекрасная и квас в изобилии, равномерно учения нет, кроме неумеющих, и то слегка. Я сам лишь избавился от тяжкой болезни и чрезмерно ныне ослаб. Я приемлю смелость покорнейше просить Ваше Сиятельство повелеть купить у маркитантов водки для корпуса. Я бы сим не утруждал, но у меня ни собственной, ни экстраординарной суммы нет…»[770]

«Отправился я для осмотра конной артиллерии в Молдавской армии под начальством отличного долголетием фельдмаршала князя Прозоровского… Военные действия были прекращены на некоторое время. Я был свидетелем перехода войск в лагерь при Катени, знаменитый зарождением ужасных болезней в войсках и истреблением большого числа оных. Никакие убеждения не сильны были отклонить от занятия убийственного сего лагеря. Войска делали марши не более 15 верст и редко употребляли на то и менее десяти часов, ибо устроенные в большие каре и в середине оных имея тяжелые обозы, медленно двигались они, по большей части, без дорог. Фельдмаршал не переставал твердить, что он приучает войска к маневрам. Подверженные нестерпимому зною, войска очевидно изнурялись, и фельдмаршал, вскоре переселившийся в вечность, отправил вперед себя армию не менее той, каковую после себя оставил»[771].

«Приближаясь к могиле, почтенный военачальник приветствовал еще императора с завоеваниями; не слагал с себя лежащего на нем бремени; продолжал отдавать отчеты в своих военных распоряжениях и за несколько часов до кончины отправил курьера в Санкт-Петербург, но с трудом мог подписать имя, сказал посланному: "Когда ты будешь представлен военному министру, а может быть, и государю, объяви, что я умираю. Меня в то время не будет уже на свете. Рассказывай, что видел; лишнего не прибавляй".

Князь Прозоровский скончался в лагере, за Дунаем, близ Мачина, сохранив память до последней минуты своей жизни: читал сам отходную»[772].

Ситуация совершенно уникальная: на театре военных действий умирает от старости второй главнокомандующий… Кажется, Александр Павлович уж слишком увлекался «бабушкиными» генералами — славными героями давно прошедшей эпохи. Хотя маститый старец не достиг за Дунаем никаких успехов, государь «…в знак признательности к полезной Отечеству службе князя Прозоровского повелел всей армии носить три дня военный траур»[773].

«В августе 1809 года умер Прозоровский, и на место его поступил князь Багратион, друг и приятель Безака[774], который при нем еще более усилился. Все части военного управления и гражданское ведомство княжества лежали на его ответе, и все шло как нельзя лучше. Князь Багратион занимался только исключительно ведением войны. У него было не более 19 тысяч войска, и он действовал очень успешно»[775].

Милорадович писал князю Багратиону 21 августа: «Я имел честь получить записку Вашу с восхищением… Почтенный князь! я принимаю с благодарностью начало дружеского поведения Вашего, чувствую, что Вы для меня даете случай валахам отличиться и так с пользою службы и прежним Вы благодеяния народу и одолжение (?), искренно Вас любящего. Таким способом лестно быть у Вас. Одна теперь моя забота, что я не успею и догнать Вас, так скоро ведет Вас слава и так известна Ваша к ней дорога! От души Вас поздравляю и имею честь быть с истинным почтением и непоколебимой преданностью…»[776]