Без названия - Автор Неизвестен

Новое всегда лучше как бы забывать, а потом опять вернуться к нему, и происходит удивительное: новое становится хорошо освоенным старым! А все потому, что оно успело прийти в равновесие с прошлым опытом, можно сказать — улеглось…

И мое астральное тело тоже улеглось теперь во мне, и я был твердо уверен, что не так уж и далеко то время, когда память астрального тела, мой скромный астральный опыт, понадобится мне для совершенства.

Однако требовались консультации. Я боялся натворить чего-нибудь неисправимого, и потому, сегодня, решил, что обязательно позвоню Ивану.

Эта тишина, которая сформировалась вокруг меня в последнее время, честно сказать — нравилась мне. Нравилась своим спокойствием и беззаботностью человеческих отношений.

Но вскоре мне предстояло разочароваться в своем блаженстве, ибо, как я потом буду понимать, тишина, или затишье в жизни, это первый признак, что ты на неправильном пути! Это значит, что ты не мешаешь, что ты серенький, неопасный, тепленький! Что ты не зажигаешь спичек, не включаешь ночник души своей и не обнажаешь тем самым шевелящийся мрак чудовищных теней!

Постольку поскольку я занимался литературой, у меня и среда общения вычерчивалась своеобразная.

Однако в последние полгода я абсолютно перестал ходить на какие-либо литературные скопища нашего города. Только иногда меня навещал мой старый приятель, прозаик и поэт, — Павел Мечетов. Ему нравились эти занудливые, графоманские объединения и он приносил оттуда вести суетливой простоты.

Сегодня как раз был день одной из таких наших литературных аудиенций. Обычно мы встречались у меня дома: перетасовывали книги на моих книжных полках в поисках ответов на причудливые вопросы, возникающие у нас.

В этот раз мы встретились у меня в кинотеатре: сидели, пили чай, слушали тихую музыку, спорили по обыкновению, размышляли, обменивались чтением своих литературных опытов…

— Ты прав, конечно, Сергей, — рассуждал Паша. — Любовь, как говорил Бэкон, лучше отстранять, отличать от главных дел, основных в жизни занятий. — Паша всегда начинал с того, что соглашался со мной, а потом… — Да, — продолжал он, — любовь должна дополнять, а не доминировать!.. Но!.. Может ли любовь быть наполовину?.. Можно ли на какое-то расстояние отодвинуть свои чувства в сторону, а потом, по желанию, возвратить их обратно?.. Не кажется ли тебе, что чувства либо есть, либо их нет, а поскольку и любовь тоже — чувство, то, значит, она тоже: либо существует, либо нет!

По-моему, невозможно любовь где-то оставлять, забывать на какое-то время или отбрасывать ее; как бы не пришлось потом потратить времени больше на ее поиски или возвращение, нежели выиграть свободы от нее на сотворение больших дел? А? Как ты думаешь?

— Я полагаю, что ты прав, Паша, но прав — однобоко, искривленно как-то, — сказал я.

— Почему же? — возразил Паша.

— А вот почему: любовь — это состояние, ты согласен? — спросил я, ибо памятовал о том, что в разговоре с Мечетовым всегда необходимо иметь представление о его платформе, иначе можно было уйти в такие дебри, что и не отыщешь друг друга.

— Да, — согласился Мечетов, — любовь — это состояние, но состояние, сформированное из чувств, из комплекса чувств!

— Хорошо, — сказал я, — идем дальше… Зачем же смотреть на любовь так спектрально, я сказал бы — не по-литературному, Паша! Ведь, смотри: к чему же свою любовь привязывать, определять навек среду ее обитания?! Она ведь и так выродиться может, или привести к сумасшествию, или ограничить!.. Такая любовь — горе и невзгоды! Пожалуй, при такой любви из постели-то не выберешься, и от ее губ не оторвешься, молчать будешь, и дальше ее груди — ничего не увидишь! Мне кажется, Бэкон прав: надо научиться отодвигать любовь, а я уточнил бы по-своему! Любовь надо уметь переносить с объекта на объект.

— Ну, это оправдание для разврата, — возмутился Мечетов.

— Послушай, Паша: мы сейчас не будем с тобою, если ты не возражаешь, углубляться в подобные, я считаю, мелкие переносы любви. Это, я тебе скажу, кому как вздумается — заниматься развратом или еще чем… Давай-ка остановимся поближе к Бэкону! Согласен?

— Ну, давай! — согласился Мечетов.

— Бэкон имел в виду, — продолжал я, — отстранение любви от главных дел, а главное дело для человека, по большому счету, это все-таки путь к истине, не правда ли?

— Согласен, — сказал Мечетов.

— Так вот, — уверенно заговорил я дальше. — Я и определяю, что надо научить свою любовь переносить от конкретного, любимого человека и превращать эту любовь в устремленность к истине. Любовь — это энергия устремленности, ее очарование!

— Ну, хорошо! — вмешался Мечетов. — Ты отвел свою любовь от любимого человека, а он, этот человек — раз, и все, его нет, ушел, предположим, и навсегда!

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Паша, — сказал я — И сейчас постараюсь тебе объяснить, почему я так думаю…

Да, конечно же, я согласен, что если любимого человека, словно куклу, отвергать и привлекать по своему желанию, то это мало к чему хорошему приведет… Но здесь необходим бумеранговый такт! Запустил бумеранг, а пока он возвращается, мало того, что он успеет сделать что-то важное поразить необходимую цель, ты, ко всему прочему, имеешь полное ощущение, что этот бумеранг принадлежит лишь тебе, и он обязательно вернется, и ты даже знаешь когда, и все это радует тебя, но у тебя есть свободное от него время и восторг встречи — впереди!.. Ты меня понимаешь, Паша?

— Начинаю понимать, но как это будет выглядеть на практике, так сказать, в жизни?! Говорить-то хорошо и легко! У меня вон трое детей, и куда их и жену забумерангивать, и как?! — спросил Мечетов и, тяжело вздохнув, добавил, — писать не дают.

Мы немного помолчали. Я посматривал на Пашу, а он на меня.

Паша на два года был моложе меня, но, действительно, чудотворец, не иначе, — уже имел троих детей!

Выглядел он измученно, но был подвижен в жестах и мимике… Сам невысокого роста, но широкоплечий. Вечно в старых одеждах, еще бы, зарплата у него сто рублей, — охранник на заводе: работа — сутки на трое, «один к трем» — как любил шутить он.

Глаза у Паши голубые, лицо острое, а лоб размашистый и высокий. Паша — поляк по деду.

Раздался телефонный звонок. Я извинился перед Мечетовым и поднял трубку.

— Алло… — услышал я тихий голос Ани.

«С чего бы это вдруг она позвонила?..» — подумал я.

— Алло — отозвался я. — Здравствуй, Аня!

— Здравствуй, Сережа… — медленно проговорила она, что не было похоже на ее тон общения, и я немного насторожился.