Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Не желательно, — виновато улыбаясь, произнес Матейс ван Лон. — Зато весной мы все с радостью отправимся в новый поход.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, — сказал я. — Но тогда нам придется задержаться в Ла-Рошели еще на недельку. Я меня здесь есть кое-какие неотложные дела.

— Яна женить? — улыбнувшись уже весело, поинтересовался он.

— И это тоже, — ответил я.

— Ради такого дела парни потерпят, — уверенно произнес Матейс ван Лон.

Венчание проходило в доме купца Жана де Бетизи. Сперва пастор окрутил старшую дочь и Пьера де Ре, а потом католический священник — Женевьеву и Яна ван Баерле. Во время свадебного пира «мошенники» сидели рядом и мило трепались. Обоим неплохо перепало, так что злиться на конкурента было не из-за чего. Мошенники предпочитают воевать чужими руками. Они же не дураки, знают цену своим байкам.

37

Зима прошла скучно. Даже на охоту не ходил. Леса вокруг Сэндвича порядком проредили, а в тех, что остались, охотиться было запрещено. Проводил время с Моник и дочкой. Этого оказалось недостаточно. Наверное, от скуки я и полез на Женевьеву. Впрочем, уверен, что не обошлось и без ее действий, пусть и пассивных. Если женщина хочет тебя, уловишь это на подсознательном уровне. Благодаря хорошей акустике на постоялом дворе, я знал, что с мужем у нее сексуальные отношения складывались неважно, а она была в курсе, как все хорошо у нас с Моник.

Началось всё в первое воскресенье после Рождества. В Англии подданные королевы, не зависимо от вероисповедания, обязаны были ходить на воскресную службу к пастору. После чего католики шли к своему священнику. Нас это не касалось, поскольку считались подданными князя Оранского, но дамы все равно придерживались ритуала. Хоть какое-то разнообразие в однообразной семейной жизни. Женевьеву после службы Ян ван Баерле провожал на постоялый двор, а потом шел с сестрой и нашей служанкой на католическую. Я не ходил на обе. Именно в тот день черт дернул меня зайти к невестке. Может быть, услышал зов ее тела. Их служанка куда-то испарилась, хотя пришла вместе с хозяйкой со службы. Женевьева была в одной рубашке. Могла бы одеться, а потом только разрешить мне войти в комнату, но решила не делать ненужную работу. С фигурой ей не повезло. Сестрам де Бетизи достался один комплект красавицы на двоих. Тело отошло старшей. Поэтому, наверное, Женевьева стояла у кровати, куда не падал свет из окна. Я хотел было извиниться и выйти, но почувствовал, что неслучайно застал ее, по меркам этой эпохи, раздетой. Она не сопротивлялась, не изображала жертву, молча подчинялась мне. В ее бездействии была уверенность человека, который знает, что и зачем не делает. Раскрывалась сначала медленно, не доверяя мне, а потом распробовала и пошла за мной смело и все быстрее. Была в ней ненасытность в наслаждении, что не вязалось с тонким, хрупким телом. Мы расстались с ней минут за десять до возвращения Яна и Моник. Уже минут через десять после их прихода, стало слышно, как Женевьева отрабатывает с мужем приобретенное со мной умение наслаждаться.

Моник сразу догадалась, кто был виновником таких перемен. Если до этого она недолюбливала невестку, то теперь ненавидела, причем тихо, не проявляя открыто эмоции. Обычно так ведут себя перед нанесением смертельного удара. Женевьева это поняла. При встрече дамы очень мило улыбались друг другу.

Был и положительный момент. Теперь Ян стал постоянно забывать о сестре. Как и положено мужу, он единственный на постоялом дворе, а может, и во всем Сэндвиче, не подозревал об изменах жены. Весь мир для него уменьшился до размеров хрупкого тела Женевьевы. Моник пришлось перераспределить на меня и дочь любовь и ласку, которые раньше тратила на брата. Большая часть досталась дочери, но кое-что перепало и мне.

Месяца через полтора после Рождества я проснулся из-за кошмара. Обычно я помню, что снится. Не всё, кончено, а самые яркие эпизоды и сюжет, который всегда страдал полным отсутствием логики, последовательности. На этот раз не мог вспомнить ничего, кроме чувства смертельной опасности, так и не исчезнувшего вместе с неприятным сном. Затем понял, что эмоцию эту генерирует лежавшая рядом Моник. Она тоже не спала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Всех убьешь или Яна пожалеешь? — спокойным тоном спросил я.

Моник вздрогнула испуганно, будто заговорил покойник, хотя, уверен, знала, что я проснулся. Видать, я правильно угадал ее желания.

— Мы можем расстаться, если ты хочешь, — произнесла жена виноватым тоном, будто обвинил ее в супружеской измене, а не в чем-то более страшном. — Я уеду к маме в Роттердам.

Впрочем, убийство мужа — предел супружеской измены.

— Я не собираюсь с тобой расставаться. С чего ты взяла?! — удивился я.

Она не ответила. Может быть, обвинив меня в связи с Женевьевой, она сделала бы эту связь легальной, что ли. Ведь пока что все на уровне догадок. Как ни странно, мы с любовницей ни разу не попались, хотя порой вели себя очень неосмотрительно.

— Когда ты выходила за меня замуж, ты ведь знала о моих отношениях с твоей матерью. Тебе это не мешало, — сказал я.

— Это ведь мама, — произнесла она таким тоном, словно измена с ее матерью таковой не являлась.

— Не важно, кто. Или ты заполняешь всего мужчину, или свободное место займет другая. Ты не стала бороться, отдала излишки любви брату и продолжила так делать даже после того, как мы уехали из Роттердама, — поделился я своими наблюдениями.

— Разве грешно любить брата?! — возразила она.

— Нет, но ему надо отдавать только то, что не поместилось в мужа, — сказал я.

Несмотря на все обвинения в адрес мужчин, женщины прекрасно понимают, что в развале семьи виноваты сами. В женитьбе всегда виноват мужчина, а в разводе — женщина. Обвинения — это поиск причины, которую надо устранить, чтобы семья восстановилась. Судя по дальнейшим действиям Моник, она нашла причину. Мы позанимались любовью так бурно, с такой жадностью, будто не виделись несколько лет.

— Давай переедем в Лондон, — предложила жена, когда мы немного успокоились.

— Если будешь и дальше продолжать также страстно, то это будет ни к чему, — заверил я.

— Я не потому, — молвила Моник, хотя я понял, что именно потому. — Там не так скучно, как здесь, товаров красивых больше.

В Сэндвиче она уже скупила все мало-мальски красивое. С любой прогулки по городу ее служанка тащила ворох всяких вещей, по большей части абсолютно не нужных. Следом на постоялый двор подтягивались продавцы с ее расписками. Я сделал ошибку, оплатив их в первый раз. Теперь у моей жены неограниченный кредит во всех лавках города.

— Друид мне рассказал, что скоро в Англии начнется война пострашнее той, что сейчас идет в Голландии. Он не сообщил, когда она начнется. Может быть, после нашей смерти. И еще он сказал, что после того, как Голландия освободится от испанцев, она превратится в богатую и сильную страну, — рассказал я. — Так что давай держаться от Лондона подальше, а к Роттердаму поближе.

— Мама говорит, что это не друид тебе рассказал, что это ты — колдун, — заявила Моник.

— Я — не колдун. По крайней мере, не в том смысле, как ты думаешь. Просто умный, образованный и много знающий человек, — возразил я.

— А если и колдун, ничего страшного, — произнесла жена.

Будь не таким, как все — и женщины будут любить тебя вопреки всему.

38

В начале марта я занялся фрегатом. Корабль стоял в сухом доке. Его проконопатили, покрыли борт смолой, а потом начали наносить мазь грязно-белого цвета. Состояла она из серы, сала, свинцовых белил, масла буковых орешков и рыбьего жира, смешанных в определённой пропорции, которую корабелы держали в тайне. Жучки-древоточцы, правда, не ведали, что эта мазь вредна им. Сколько бы ее не наносили, все равно при плавании в теплых морях доски обшивки быстро становились пористыми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

День был теплый, солнечный. Я стоял на краю котлована, наблюдал, как внизу рабочие макали в чан, подвешенный над небольшим костерком, большие кисти на длинных рукоятках и наносили мазь на подводную часть фрегата. Мазь воняла так, что даже на приличном удалении от котла меня подташнивало. Мое присутствие на краю котлована гарантировало, что рабочие не схалтурят. Стук копыт оторвал меня от этого приятного во всех отношениях мероприятия.