Дикая охота короля Стаха. Оружие. Цыганский король. Седая легенда - Владимир Семёнович Короткевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да и я могу почти так же кричать.
И он закинул голову — вены вздулись у него на шее — и начал выть, то понижая, то повышая голос. Последний раз я услышал крик дикой охоты: нечеловеческий, страшный, демонский.
— Роман! — рыдал и голосил он. — Роман! Роман! Авой! Месть! Мы придем! Роман в последнем колене, выходи!
Голос его покатился над Волотовой прорвой куда-то далеко, начал перекликаться с эхом, заполнил собой весь простор. У меня мороз прошел по спине.
А Стахевич захохотал.
— Ты не вышел тогда, Белорецкий. Ничего, на твоем месте другой подох бы от ужаса. Вначале мы подумали, что ты испугался, но на другой день случилось почти непоправимое. Свецилович нарвался на Ворону, который ездил для вербовки новых охотников и припозднился. И это было аккурат возле стежки, что ведет в пущу, к нашему тайнику. А потом мы проследили, что он встретился с тобой, Белорецкий, в лесу. И хотя он не сказал тогда тебе ничего (это было видно по твоему поведению), мы поняли — с ним надо кончать. Дубатовк послал Свециловичу письмо и выманил из дома. Половину людей направили к трем соснам. А вторая половина — три старых охотника и новички — поехала к Болотным Ялинам. Сам Дубатовк спешился тогда и подкрался к тебе сзади. Но ты успел уже сделать несколько выстрелов, и наши необстрелянные компаньоны бросились наутек. И еще диво: ты так накостылял Дубатовку, что он до сих пор не может ездить верхом, сидит дома. Он и сегодня дома, так что берегитесь, хлопцы. А тебя, Белорецкий, он хорошо тогда объегорил. Ты и очухаться не успел, а уже подсаживал его на коня. Зато со Свециловичем нам повезло. Ворона дождался его, спросил: «Раскрыл диких охотников?» Тот плюнул в сторону Вороны. Ворона выстрелил. И тут появился ты, стрелял в нас, одному прострелил руку. А потом ты избил станового, и тебя вызывали в уезд не без нашей помощи. Ты, наверное, не знаешь, что тебя должны были арестовать, а потом кокнуть по дороге. Но ты, дьявол, оказался слишком ловким, тебе повезло, и письмо губернатора заставило судью отказаться помогать нам. Он на коленях умолял Дубатовка, чтоб тебя быстрее пристрелили. Кстати, когда Ворона стрелял в Свециловича, он применил такую хитрость, которой ты никогда не разгадаешь.
— Почему же? — равнодушно сказал я. — Дубатовк вырвал из журнала у Яновской несколько листов, и из них сделали пыжи. Вы думали, что если я вырвусь живым из ваших лап, то на основании всего этого буду подозревать Бермана.
Скрюченными, похожими на когти пальцами Стахевич царапал грудь.
— Дьявол! — задыхаясь, прохрипел он. — Не нужно было нам связываться с тобой. Но кто мог подумать? Вот они, не думающие, лежат сейчас здесь, как торбы с дерьмом.
Потом снова начал говорить:
— И вот еще одна наша ошибка. Следили за тобой, а за холопами и Рыгором перестали. А они добрались к нам, к убежищу, к потайным стежкам… И даже возле креста Романа тебе повезло, мы убили цыпленка, выпустив тебя из лап. Убили на скаку, не останавливаясь. Кокнули — и дальше. И лишь потом пошли проверить. И даже здесь нарвались на тебя, как дураки. А потом исчез Гарабурда, и мы решили не возвращаться в эту ночь домой, пока не добудем тебя. Вот и добыли…
— Довольно, — сказал я. — Слушать противно. И хотя ты достоин петли — мы не убьем тебя. Мы дали слово. Потом разберемся и, если ты будешь очень виноват, передадим тебя в губернский суд, а если нет — отпустим.
Я не успел окончить, как Стахевич вдруг оттолкнул двух мужиков, вырвался и с необычайной быстротой побежал к коням. Караульного ударил ногой в живот, вскинул тело в седло и с места взял в намет. На ходу он обернулся и крикнул издевательским тоном:
— Жди еще губернского суда! Я к Дубатовку, он на вас, быдло, всю шляхту округи поднимет, всех на месте положит. И тебе, хамло столичное, не жить, и шалаве твоей. А ты, дурной Михал, знай — это я твоего брата стоптал, то же и тебе будет!
Михал повел в воздухе дулом длинного ружья и, не целясь, нажал на спуск. Стахевич молча, как будто так и надо было, кувыркнулся с седла, несколько раз перевернулся на земле и затих.
Михал подошел к нему, взял за уздечку коня и выстрелил Стахевичу прямо в лоб. Потом сурово сказал мне:
— Иди вперед, атаман. Рановато ты с ними добрым стал. Доброту — прочь. Обойдется без марципанов цыганская свадьба. Иди, мы тебя догоним. Иди по дороге к Холодной лощине. И не оглядывайся.
Я пошел. И в самом деле, какое я имел право миндальничать. Если бы этот бандит добрался до Дубатовка — они б всю округу залили кровью. А Дубатовка нужно быстрее брать. Нужно взять сегодня же ночью.
Сзади послышались стоны и вопли. Там добивали раненых. Я хотел обернуться — и не мог. Щипало в глотке. Но разве они не поступили бы с нами еще хуже?
Мужики догнали меня на половине дороги к лощине. Мчали на дрыкгантах с вилами в руках.
— Садись, атаман, — добродушно сказал Михал, указывая на коня. — С этими покончили. А прорва-матушка никому не расскажет…
Я, как только мог спокойнее, ответил:
— Ну и ладно. А сейчас быстрее к Рыгору. Потом вместе с ним пойдем на дом Дубатовка.
Мы домчали до лощины в мгновение ока и там застали самый конец той же трагедии. Рыгор сдержал слово, хотя с пойманными участниками охоты не расправились, как с конокрадами, а просто убили. Перед Рыгором лежал на спине последний из живых — совсем молоденький шляхтич. Я бросился к ним. А тот, поняв по моей одежде, что я не крестьянин, вдруг закричал:
— Матулька! Матулька! Меня убивают.
— Рыгор, — взмолился я, — не надо его убивать, он совсем еще молод.
И я уцепился в его плечо, но тут меня схватили сзади за руки.
— Прочь! — гаркнул Рыгор. — Уведите его, этого оболтуса! А они детей из Ярков шкодовали? Те с голоду сдыхали… с голоду! Человек есть, по-твоему, не имеет права?! У него матулька! А у нас матулек нема?! А у Михалового брата не было матульки? А у тебя ее нету, что ты такой добрый?! Слюнтяй! А ты знаешь, что этот вот «хлопчик молодой» сегодня Сымона, Зоськиного брата, застрелил?! Ничего, мы им учиним, как в песне, «Вавкалакову ночь»[47].
И Рыгор,
