Царские забавы - Евгений Сухов

— Так вот тебе за то награда!

Царь размахнулся и что есть силы ткнул Василия Грязного посохом в лицо. Острый конец сковырнул глаз, который липким сопливым комком упал на пол.

Бояре в испуге замерли.

— За что, государь?! За что?! — прикрыл ладонями лицо Василий Григорьевич.

— Это тебе за службу верную! — хохотал Иван Васильевич. — А теперь добейте Ваську, полно ему мучиться.

Уцелевший глаз Василия Грязного с ужасом взирал за тем, как Малюта Скуратов неторопливо вытащил кинжал из ножен и стал приближаться к нему спокойным шагом.

— Нет… — шептал Грязный. — Нет! — Казалось, он позабыл про боль и продолжал отступать в самый дальний угол, и когда спина натолкнулась на крепкие руки бояр, которые не смели принять в свой круг отверженного, Васька Грязный неожиданно распахнул кафтан и показал пальцем на сердце. — Вот сюда бей, Григорий Лукьянович.

— Не беспокойся, Василий, не промахнусь, — усмехнулся Скуратов-Бельский и что есть силы ударил кинжалом в грудь Грязному.

Рухнул на пол Василий Грязный. На одного государева любимца во дворце стало меньше.

— Оттащите смердячую падаль во двор, — распорядился самодержец.

Рынды ухватили Василия Грязного за ноги и поволокли прочь из царских сеней.

— Хлипкий оказался женишок, — усмехнулся Иван Васильевич, — от одного удара свалился. Что мне теперь холостому делать, бояре?

— Что изволишь, батюшка. Ты наш господин, мы твои холопы, — дружно заверили бояре самодержца, не смея смотреть в его глаза.

— Невест поеду выбирать! — объявил громко государь. — Все ли готово, Григорий Лукьянович? — спросил он.

— Все выполнено в точности, государь, — отозвался холоп, — как ты и наказывал.

— Тогда со мной поехали, бояре, может быть, вы мне поможете невесту выбрать. Моих-то девок, что я отбираю, все травят, а у вас, должно быть, глаз легкий. А я за эту милость вам низенько в ноженьки поклонюсь.

У Красного крыльца стояло две дюжины саней. Царские сани были особенно нарядны — расшиты красным и желтым цветом; оглобли напоминали вытянутые шеи диковинных птиц; борта резные, выкрашены синей глазурью и походили на гребни застывших волн.

Уселся Иван Васильевич на меховую подстилку и поманил к себе перстом Владимира Ростовского.

— Ты теперь для меня, Владимир Семенович, вместо родственника остался. Слышал я о том, что ты крестным отцом у Марфы Васильевны был?

— Верно, государь, тебе сказали, — вздохнул князь Ростовский. — Был я у царицы крестным отцом. Мы с Василием Собакиным приятели большие.

— Садись подле меня в сани, как-никак крестный батюшка самой царицы!

— Спасибо, государь, за честь великую! — обомлел князь от радости.

— И ты, Малюта, рядышком устраивайся, — ласково обратился Иван Васильевич к любимцу. — Самые красивые невесты за московскими посадами встречаются, а потому дорога у нас будет долгая. Веселить нас, князь, историями будешь, — расхохотался государь.

Передернуло от страха Владимира Ростовского от такого соседства, но полы шубы откинул, приглашая Малюту присесть, и Григорий Лукьянович опустился рядом с князем.

Самодержец продолжал:

— Слышал я, Владимир Семенович, что ты некогда до баб был охоч. Прежде чем свою женушку сосватал, немало девиц перепортил. Чего ты примолк, князь, или брешет народ?

Князь Ростовский попытался улыбнуться:

— Случалось такое по молодости, Иван Васильевич, чего греха таить!

— Выходит, в бабах ты толк понимаешь, князь. Вот ты мне и посоветуешь, какую из боярышень к венцу подвести. А может, у тебя еще одна крестница есть? Ха-ха-ха!

— Нет у меня более крестниц, Иван Васильевич. А за доверие спасибо… Только сумею ли я с этой честью справиться?

— А чего здесь справляться? Та баба, которую ты хотел бы к себе в постель уложить, ты ее мне присоветуй. Ха-ха-ха!

Сани, погоняемые возничим, медленно выехали с царского двора и, шурша полозьями по серой земле, потащились по московским улочкам.

— Смею ли я, государь, — попытался убрать улыбку князь, а она прилипла к его лицу, словно комок весенней грязи. От дурного предчувствия похолодело все внутри.

— Кому же сметь, коли не тебе, Владимир Семенович? Ты в Нижнем Новгороде воеводой бывал?

— Было такое, государь, — согласно кивал Владимир Семенович. — Потом занедужилось мне тяжко, вот ты мне и разрешил в свою отчину удалиться.

— Батюшка твой тоже воеводствовал? — прожигал взглядом Ростовского князя Иван Васильевич.

— И батюшка в Нижнем Новгороде кормился. Уже не одно столетие наш род верой и правдой государям русским служит, Иван Васильевич.

— Что верно, то верно, — сделался государь серьезным. — И отец твой, Семен Ростовский, несмотря на мое малолетство, почитал меня за своего батюшку. Правда, подзатыльники иной раз давал, но это за дело… Нерадивым я был в отрочестве, Владимир Семенович.

Поежился Ростовский князь, заподозрив худое, а сани, брызгая весенней грязью во все стороны, уже спустились с Кремлевского бугра, миновали Китай-город и заспешили по владимирской дороге в сторону охотничьего дворца государя.

Неспроста государь завел разговор о Семене Ростовском. Своеволен был покойный батюшка, все по-своему норовил повернуть, а малолетнего Ивана и вовсе за царя не почитал.

Иван Васильевич не мог запамятовать того, что когда-то Семен Ростовский отказался целовать крест на верность царевичу Дмитрию, а потом осмелился поддержать опального Владимира Старицкого, и только чудо позволило всему роду избежать царской опалы. Семен Ростовский рвал тогда на себе волосья, назывался «поганцем» и «псом смердящим», ссылался на природное малоумие; видно, не знавшее границ самоуничижение престарелого князя позволило молодому царю проявить великодушие и умерить справедливый гнев.

Князья Ростовские были сильны своей родовитостью, даже лишенные удела, оставались крепки. Как корневища огромного дуба, были они разлаписты и могучи, словно им принадлежало не только место, где громадиной возвышался необъятный ствол, но и поднебесная округа.

Не считаться с князьями Ростовскими — значило накликать на себя гнев не только древнейшего рода, но и многих великокняжеских фамилий, с коими они сплели единую крону, состоя в близком родстве.

Глянул милостиво Иван Васильевич на Ростовского князя, а от такого погляда у Владимира Семеновича кожа на спине пошла пупырышками. Не забыл ничего государь, помнил все до малейшей обиды: родной дядя Владимира Семеновича сносился с литовскими послами, а потом и вовсе перебежал в Ливонию вместе со всеми своими людьми. Видно, не мог простить Иван Васильевич Ростовским князьям их великую знатность, когда Ростово-Суздальские земли были куда знатнее самой Москвы.

Кони весело бежали по дороге, они застоялись в долгом ожидании государя и его гостей.

Загородный дворец остался по правую руку, а потом совсем спрятался за сосновым бором.

Кони промчались мимо.

— Слышал я о том, Владимир Семенович, что ты будто бы знал, что Марфа Васильевна была хворой, — вернулся к прежнему разговору государь.

Ростовский князь перепугался всерьез:

— Помилуй, Христа ради, государь! Не ведал я об этом. Наговор все это лихих людей на мою верность. Разве я посмел бы?! Если бы заприметил чего неладное в Марфе Васильевне, так сразу бы тебе поведал. Марфу Собакину я с колыбели знаю, не водилось за ней никакой болести! Бывало, как придешь к Собакиным, так она все резвится, как щенок. На месте усидеть не может, все юлой вертится. Разве такая девица может быть хворой?

Смолчал государь, а кони уводили царский поезд в неведомость.

Добрых пять верст проехали в тишине, а потом Иван Васильевич спросил:

— А знаешь ли ты, Владимир Семенович, куда мы направляемся?

— Мне ли, холопу, царскими делами интересоваться? Куда прикажешь, Иван Васильевич, туда и поеду. Мы люди подневольные, московским государям служим.

— Складно отвечаешь, Владимир Семенович, — улыбнулся Иван, — доволен я твоим ответом, а только мы ведь в гости едем. И угадай к кому?

— Не могу знать, Иван Васильевич, хочу только сказать тебе спасибо за честь, что с собой на веселье надумал взять.

— К тебе мы в гости едем, Владимир Семенович… Не ожидал?

— Не ожидал, государь.

— Что ты нахмурился, Владимир Семенович? Или, может, гостям ты не рад? Ох, князь, а все к себе зазывал, — печально укорил государь, — а как я пожелал появиться, так ты и сказать ничего не можешь. Приеду, а ты меня со двора выставишь, вот срам тогда будет для русского царя! — беззлобно улыбался Иван Васильевич.

— Да я рад, Иван Васильевич! Рад несказанно!..

— Хм…

— …Как же мне не радоваться своему государю?! Только неожиданно для меня твое появление.