Журнал Наш Современник №10 (2002) - Журнал Наш Современник

В эту же пору Мамин пробует писать рассказы, публикуя их в журналах “Сын Отечества”, “Кругозор”. В рассказах оных, опирающихся на фольклорный материал, уже ощущаются зачатки тех художественных принципов, которые будут питать дальнейшее творчество писателя: опора на народно-поэтическую фактуру, широкое использование пословиц и поговорок — в этом смысле первые маминские рассказы, хотя и не принесли автору литературного успеха, послужили хорошим прологом к его будущим этапным произведениям.

3. Уверенный взлет

Только золотая посредственность довольна собой, а настоящий автор мучится роковым сознанием, что мог бы сделать лучше...

Д. Н. Мамин-Сибиряк. 

Черты из жизни Пепко.

В 1876—1877 годы в жизни Дмитрия Наркисовича происходят весьма существенные перемены: он охладевает к естественным наукам (“Я слишком дорого заплатил за скромное желание сделаться непременно мыслящим реалистом”, — заметит он позднее), принимает решение уйти из Медико-хирургической академии и переводится на юридический факультет университета. Однако долго изучать юриспруденцию ему не довелось: тяжелая болезнь (плеврит; а сначала подозревали туберкулез) вынуждает его взять по совету врачей отпуск, и 23 июня 1877 года Дмитрий Мамин выезжает на Урал, в Нижнюю Салду, куда переехали его родители. Здесь, на крупном демидовском заводе, вчерашний студент и репортер, испробовавший себя и на беллетристическом поприще, поправив здоровье, как бы заново начинает (при содействии друга Наркиса Матвеевича и управителя завода, широко образованного инженера К. П. Поленова) по-настоящему изучать, а не созерцать, как это бывало прежде, быт и нравы уральской жизни, именно изучать , опираясь на собственные неплохие знания социологии и экономики. Только благодаря дотошному “обследованию” тогдашней уральской действительности и откроет он вскоре “неведомую” всероссийскому читателю “целую область русской жизни”, как заметил потом А. М. Горький.

Но такое “открытие” еще чуть впереди, а пока будущий летописец Урала — в поисках работы, чтобы обеспечить более или менее сносное материальное положение родственников: зимой 1876 года в возрасте пятидесяти лет умирает Наркис Матвеевич, и все заботы о содержании матери, младшего брата и совсем юной сестры ложатся на плечи Дмитрия Наркисовича. О возвращении в Петербург для продолжения учебы теперь не могло быть и речи.

Не найдя постоянного места в Нижней Салде, он отправляется в Нижний Тагил, а затем в Екатеринбург (в марте 1878 года), где в течение пяти лет будет заниматься репетиторством, давая частные уроки “по двенадцать часов в день”, как вспоминал впоследствии. Однако несмотря на большую занятость, он не прекращает работу над своими новыми литературными произведениями: пишет роман “Омут” (роман не был опубликован, но некоторые его событийные ситуации перейдут потом в роман “Горное гнездо”), сюжетной основой которого послужили факты личной биографии, в частности, трудная история его женитьбы на тридцатилетней Марии Якимовне Алексеевой, замужней женщине, матери троих детей, знающей литературу, наделенной тонким редакторским чутьем. Мамин познакомился с ней в Нижней Салде, горячо полюбил ее и получил взаимность. Много позже писатель признавался: “Я слишком многим обязан Марии Якимовне во всем, а в моих рассказах добрая половина принадлежит ей”.

Почти одновременно с работой над романом “Омут” Мамин перерабатывает роман “Семья Бахаревых” и интенсивно трудится над очерками и рассказами для московской газеты “Русские ведомости”, от которой получил предложение быть корреспондентом по Уралу. Этот период можно считать вторым и довольно успешным выходом Мамина на литературную дорогу. Именно в это время псевдоним “Д. Сибиряк” становится неотъемлемой частью его литературного имени. Осенью 1882 года редакция журнала “Дело” принимает его повесть “Максим Бенелявдов” и роман “Приваловские миллионы”, который публикуется в журнале с января по октябрь 1883 года.

То, что этот период имел исключительное значение в его творческой судьбе, Мамин-Сибиряк неоднократно отмечал сам. Его художественная проза и публицистика, перед которыми распахнулись двери столичных журналов и газет, можно сказать, пропитаны тревожными проблемами горнозаводского края той пореформенной поры, пронизаны любовью к отчей земле, к народу, населявшему эту землю. “Родина — наша вторая мать, а такая родина, как Урал, — тем паче”, — восторженно писал он брату Владимиру. И любовь к родине большой — России — немыслима для Мамина без сыновнего чувства к родившей и как бы заново воскресившей его уральской земле, где, как опять же не без гордости заметил один из героев романа “Три конца”, сложилась особая “заводская косточка”. И писатель находил представителей этой “косточки” не только среди непосредст­венно заводских инженеров и мастеров, но и среди рабочих приисков, лесозаго­товителей, сплавщиков и даже бурлаков — то был действительно своеобычный “разнообразный человеческий материал”...

Особенно концентрированное выражение жизненные наблюдения и взгляды Мамина-Сибиряка этого периода получили в романе “Приваловские миллионы”, над которым он работал в общей сложности десять лет, если вести отсчет от студенческого романа “Семья Бахаревых”. В этом первом крупном произведении на примерах судеб героев — уральских купцов-заводчиков Привалова, Бахарева, буржуазных дельцов новой формации типа Ляховского, Половодова дается убедительная картина развития капиталистических отношений в России второй половины XIX века со всеми ее противоречиями и особенностями. Естественно, одна из самых коренных проблем, волновавшая Мамина всегда, — это народ, его роль в жизни страны, тревожные раздумья о бесправной доле трудового люда, о загубленных дарованиях, исковерканных судьбах в паразитическом мире капитала. Да, я, грешный, несмотря на возрождающиеся ныне в России капиталистические (или рыночные, как их еще “величают” сегодняшние “реформаторы”) отношения в нашем обществе, называю эту тенденцию паразитической, как, впрочем, обозначал ее еще 130 лет назад и Д. Н. Мамин-Сибиряк.

Возможно, моя точка зрения на первый маминский роман кому-то покажется чересчур “идеологизированной”. В частности, не совсем убедительным, могут возразить мне, выглядит заявление о главенствующей роли народа — ведь непосредственные представители трудового люда занимают в романе вроде бы весьма второстепенное место, появляются эпизодически. Но я смею утверждать, что объективно именно народ — главный герой “Приваловских миллионов”, потому как все размышления, помыслы, думы автора да и главных героев о народе.

Скажем, Сергей Привалов, стремящийся получить в свои руки наследственные заводы, вовсе не нацелен на личное обогащение; напротив, он, чувствуя себя “должником” народа, всерьез озабочен стремлением расплатиться с последним, как-то: разделять прибыль, получаемую от заводов, между рабочими и крестьянами, обслуживающими эти заводы. И хотя столь благородные идеи капиталиста-народника неизбежно терпят крах (в обществе, вступившем на путь хищничества, филантропические приваловские попытки “вернуть долг народу”, естественно, не могли осуществиться — хочу обратить на это особое внимание нынешних апологетов “рыночного капитала”!), как не дают ощутимых реальных результатов и другие его попытки оказать помощь трудящимся в духе народнических проектов, появление в литературе фигур такого типа говорило прежде всего о том, что озабоченность лучших, честнейших представителей из племени “собственников” судьбою народа — не случайная прихоть, а осознанное понимание ими, что именно народ является подлинным хозяином жизни и страны. Вот о чем не мешало бы постоянно помнить и современным “новым русским”, “прихватизировавшим” народное богатство! Это была, если хотите, “национальная особенность” именно русского капитализма. Характерно, что даже противник Привалова, пропагандист “свободного капитала” Константин Бахарев, тоже исполнен желания избавить народ от невежества, нищеты, готов признать в коллективных формах труда перспективу обновления жизни в лучшую сторону. Это был совершенно новый взгляд в литературе на взаимодействие движущих сил общества, и в этом заключается, бесспорно, новаторский характер маминского романа, к сожалению, почти не замеченный тогдашней критикой, литературной общественностью (исключение, пожалуй, составил Глеб Успенский, давший в письме к брату высокую оценку “Приваловским миллионам”). Именно в этом, на мой взгляд, состоит особая, исключительная актуальность романа для нынешней российской действительности, его “вечная” злободневность в будущем. Причем не просто для специалистов-литературоведов, но и для широкого читателя: роман щедро насыщен народной фразеологией, полон иронии, пропитан народным здравым смыслом, а характеры героев напрочь лишены романтического флера.