Ярослава и Грач (СИ) - Дмитриевна Алёна

На глаза выступили слезы. Григорий поспешно вытер их рукавом и сжал губы. Рядом с могилой отца было свободное место. Мать купила сразу два участка, чтобы лечь рядом с мужем, когда придет ее время. И Грач вдруг задался вопросом: почему она терпела все это? Не только до смерти отца, но и после не сказала ни слова против него. Не попыталась что-то изменить. Простила ему уход сына. Неужели так сильно любила? Вряд ли о такой жизни она мечтала до замужества. Память до сих пор хранила ее иссушенное, мокрое от слез лицо, на которое он боялся смотреть весь путь до их дома от общежития, где жил Андрей. Она никогда не пользовалась косметикой, волосы укладывала гладко, собирала в низкий пучок на затылке. Носила широкие кофты и блузки, длинные юбки, скрывая худобу. И словно пыталась стать как можно незаметнее. Уйти в тень. А что, если она все понимала, и стыдилась того, что не смогла ничего с этим поделать? От того и пряталась от мира? И почему братья увидели это и поняли, а он — Григорий — нет? Он ведь тоже жалел ее, так почему принял сторону отца?

А вот Яра, его девочка, молодец. Смогла вырваться. Потому что она всегда была сильнее, чем сама о себе думала. И разве не очевидно, чью сторону примет Майя, когда подрастет и поймет, что и почему произошло?

— Молчишь… — рыкнул Григорий. — Вот ты умер, и все для тебя закончилось, а нам с этим жить. А вдруг ты меня слышишь? Или тебе все равно? Каким ты вообще был? Я же, выходит, ничего о тебе не знаю… Яра незадолго до того, как уйти, просилась на какую-то лекцию по искусству. Лекция вечером была, а я ее не пустил. Сказал, что не успеваю с работы. Хотя мог уйти вовремя, или даже чуть раньше, и она бы на нее попала. В общем, Яра осталась дома и потом еще несколько дней на меня обижалась. Я думал: пустое. Подуется и успокоится, не впервой же. Ты про нас так же думал, да? Пройдет время, и мы успокоимся. Все пустое. Все неважно. Так вот, пап. Сорок лет прошло, а ничего не успокоилось. Все болит. И я понятия не имею, хотел бы ты все изменить или нет. Но даже если да, ты уже не можешь. Тебя нет. И теперь точно ничего не будет. И я, кажется, понял, о чем пыталась сказать мне Яра, когда все твердила про кирпич, который может упасть на голову. Но я-то пока жив, и я могу.

На березу опустилась птица. Крикнула пару раз, взглянула на того, кто впустую сотрясал здесь воздух, и улетела. Гриша протяжно выдохнул, помял рукав кофты.

— А если бы ты пошел за Андреем?.. Наступил бы себе на горло и извинился… Попытался бы понять… Может быть, все иначе бы сложилось? А если бы я все понял еще тогда и принял бы не твою сторону, а их… Как бы тогда все было? Меня это мучит. И надо бы отпустить Яру, но я знаю, что если не пойду, если не попытаюсь, это тоже будет меня мучить. И Майю, возможно, тоже. И она задаст мне однажды тот же вопрос. И я не хочу, чтобы она росла рядом с каким-то непонятным мужиком. И я обещал Яре и себе, что позабочусь о них. Кто я буду, если не сдержу обещания, а?

Григорий поднялся с лавки. Снова наклонился и выдрал еще один сорняк, до этого укрывшийся от его глаз. Выкинул его подальше.

— Пойду я, пап. Меня дочь ждет. Спи себе, если спится.

Он вышел за оградку, закрыл калитку и ушел, ни разу не оглянувшись.