Мир приключений. 1984 год - Александр Кулешов

Гм, режиссер, тот самый… Может, и правда где-то он его видел, и, кажется, не раз… В исполкоме, наверно? А вдруг этот человек — его судьба и осуществится давняя мечта играть в театре! Интересно, надо с ним поговорить. Но как же Наташка, что с ней случилось?..

— Вы, очевидно, кого-то ждете? — словно угадав смятение Андрея, снова нарушил молчание незнакомец. — Смотрите, стемнело уже. Видно, не явится ваша пассия… Женщины — народ неверный, легкомысленный! — Он помолчал. — А мне почему-то кажется, я даже уверен в этом, что мы с вами подружимся, — заговорил он снова. — Кстати, у меня есть к вам, так сказать, просьба личного характера. Да что мы? Народу здесь многовато, побеседовать нам как следует не дадут. Может, спустимся пониже? О, вы, я вижу, струсили, юный Нат Пинкертон? — воскликнул он, заметив колебание парня.

— Ну вот еще, чего мне трусить! — пробасил Андрей, поднимаясь.

Он еще раз осмотрелся: нет, не видно Наташи… Теперь-то уж наверняка не придет — действительно совсем стемнело.

— Пойдемте. — И он решительно, не оглядываясь, зашагал вниз.

Когда они ступили на пустынную, обсаженную кустарником дорожку, снова раздался хрипловатый голос режиссера:

— Вот сюда, мой юный друг, сюда. Здесь удобная скамеечка, прямо прелесть…

Андрей почувствовал, как его мягко, но настойчиво тянет вниз рука незнакомца, и опустился на невидимую в темной пахучей влаге густого кустарника низкую скамейку. И тут его вдруг охватила тревога. Черт-те что! Какой-то странный тип, утверждает, что режиссер, и знает его, даже знает, где Андреи работает, а он-то и размяк и, как баран, идет за ним в темноту, в безлюдное место. Еще кокнет его тут — сколько уже раз было с другими… Андрей машинально нащупал в кармане наган.

— Да не бойтесь вы, ради бога! — воскликнул, заметив его движение, незнакомец. — Ничего я вам не сделаю. Говорю же, что хотел бы потолковать с вами об одном сугубо личном деле.

Режиссер вдруг перешел на негромкий шепот, но речь его по-прежнему текла свободно, без запинки. “Как хороший докладчик на митинге”, — подумал Андрей.

— …Театр, знаете, теперь, в такие-то времена, дело крайне сложное. Но я добьюсь своего обязательно. Театр — мое призвание! Мне, как и вам, наверное, без искусства жизни нет! Положитесь на меня, если у вас есть актерские способности, я открою перед вами путь в святой храм искусства. Вы даже представить себе не можете, какое наслаждение творчеством ж чет вас. А успех? А слава? У вас будет все! У вас будут деньги! Вы еще очень молоды и не представляете себе, какую власть дают человеку деньги. А я умудрен опытом, я знаю… Это же тот самый рычаг, которым Архимед собирался перевернуть мир. Человек с деньгами — князь, царь, бог! Вы мне сразу понравились, Андрей, и я хочу дать вам немного этой власти. Так сказать, авансом под ваш талант. Смотрите: у меня здесь две тысячи… — Сверкнул фонарик, и Андрей увидел на коленях режиссера внушительную пачку кредиток. — Две тысячи! Берите! На обзаведение театральным гардеробом. Я, знаете ли, человек широкий. Правда, мне бы хотелось, чтобы и вы оказали мне в благодарность пустяковую услугу… — Он помолчал. — Если бы вы могли, Андрей, добыть для меня пять — десять штучек чистых бланков губернской чрезвычайной комиссии с круглой гербовой печатью в левом нижнем углу, я был бы вам очень признателен. У вашего начальника в столе наверняка много таких лежит, он и не заметит, что нескольких не хватает, а меня бы вы очень одолжили…

Андрей молчал, ошеломленный. Вот гад! Схватить его за горло?.. Но ведь Андрей тут один, а режиссер — дядька сильный, это видно, да и в кустах, может, еще кто-нибудь сидит, его помощнички… Ну, идиот! Полный, круглый идиот, куда полез-то!

— Знаю, знаю… Вы, наверно, решили, что я какая-то контра крупная, — заговорил, не дождавшись ответа, незнакомец. — Нет, нет! Я, мой юный друг, действительно режиссер, обыкновенный режиссер, и нам с вами предстоит еще хорошо поработать вместе в театре. Просто сейчас я оказался в несколько затруднительных обстоятельствах: дело в том, что мой родной брат недавно арестован за мелкую спекуляцию, и я очень боюсь, что вдруг его в суматохе расстреляют, ведь белые подступают к Симбирску — скоро здесь такая будет заварушка!

Андрей продолжал молчать.

— Ну как? Может, мало за такую услугу я вам дал? Извольте — добавлю пятьсот.

Андрей сидел как парализованный — ни двинуться, ни слова сказать.

— Ну, три тысячи? Хорошо?.. Пять! Подумайте только, какие деньги — и за пустяк! Берите! — С этими словами он положил на колени Андрея увесистую пачку и встал. — Теперь договоримся конкретно, — сказал он жестким, не похожим на прежний — заискивающий — голосом, — завтра, не позже полудня, принесете бланки в Колючий садик. Там около будочки — помните, где раньше торговали шипучкой, — есть дуплистая липа. Чтобы вы не ошиблись, — на одном из ее сучков будет висеть бечевка. Положите бумажки в дупло, и мы квиты. И вот еще что не вздумайте финтить или доложить там своему начальству. Я, знаете ли, ужасно не люблю, когда со мной такие шутки играют! Надеюсь, вы понимаете? Ну пока, желаю успеха. — И с этими словами он исчез, словно растворился во тьме.

Андреи продолжал сидеть в каком-то оцепенении Все произошло так неожиданно, что он не мог прийти в себя. Рука механически нащупала плотный пакет. Деньги! Значит, он, начинающий чекист, принял деньги — взятку?.. Та-ак! Теперь никто не поверит ему, скажут: “Продался, гад, контре”.

Он тихонько вытащил из кармана спички, прислушался — никого. Зажег одну. Да, деньги, настоящие деньги! И все — сторублевые бумажки. Андрею вдруг стало холодно. Никогда, никогда еще за всю его шестнадцатилетнюю жизнь не было у него в руках такой суммы. А хорошо бы братьям и сестрам всем одежду и обувь купить. И себе галифе, красные, суконные, и сапоги хромовые. Вот бы девчонки смотрели! А Наташка уж прибегала бы на свидание как миленькая. Не то что сегодня. Андрей с ужасом спохватился о чем он думает? Это же взятка! Самая настоящая взятка! Чекисты — стражи революции. Так ему Лесов еще при первом знакомстве сказал. А он-то, хоть и курьером, но в ЧК! Какой же он страж? Деньги взял и эту контру не задержал!

Режиссер? Врал, наверное. Да и зачем ему бланки? Про брата чего-то, спекулянта, плел. У, вражина!.. Как же быть? Пойти домой, с отцом матерью посоветоваться? Нет! Отец и так косится: “В Чеке работаешь, а кто позволил?” И бабка с дедом сразу же на батину сторону станут. Ничего они в его работе не понимают. Мать? Ей, бедной, и без того худой ребята мал мала, полна куча, а она еще теперь красным директором на швейной фабрике стала. Батя и на это сердится, неграмотная почти, а в начальство лезет. Да еще бабка все твердит, что большевикам скоро каюк и всю семью за мать да за Андрюшкину Чеку постреляют. Нет, домой нельзя!