Темные тропы - Мэтью Гэбори

– Кто мог бы достать меня здесь, в этом городе?

– Темные Тропы могут проникать повсюду, Януэль. Даже в открытом море.

Внезапно у Януэля возникла дерзкая мысль.

– В таком случае подари мне путешествие. Ты же пилигрим. С помощью ваших молний я мог бы оказаться в Каладрии еще до заката солнца.

– Это не так просто.

– Почему? – Януэль склонился к нему с загоревшимися глазами.

– Требуется время, чтобы ты смог передвигаться с помощью молнии, время, необходимое для тренировки тела, которое подвергнется испытанию. И в любом случае орден откажет.

– На каком основании? Я думал, они хотят меня защитить. Наилучшее средство для этого – открыть мне двери вашего храма!

– Нет, Януэль. Не создавай себе никаких иллюзий. И в особенности не стоит недооценивать наше влияние. Между каладрийцами и нами существуют сложные и двусмысленные отношения, засоренные заговорами и предательством. Пилигримы подобны фениксийцам. Мы ревниво бережем наши тайны и нашу свободу. Остальное – дело дипломатии. Мое присутствие здесь ничего другого не означает. Одна из услуг, оказываемая среди прочих, и ничтожная пешка, передвигаемая по шахматной доске Миропотока. Ничего больше. Сегодня я оказался с тобой, потому что они этого захотели. Завтра я могу исчезнуть.

– Но осознает ли орден, какова ставка в этой игре?

– Я надеюсь.

– Они посылают тебя, чтобы ты меня защищал, и отказывают мне в молнии. Как я должен это понимать?

– Никак.

На несколько мгновений повисло неловкое молчание.

– Хорошо, – заключил Януэль, делая вид, что встает, – останемся при своем…

– Нет, – прервал его капитан, – постой! Януэль остановился в нерешительности. Сердце твердило ему, что необходимо стереть воспоминания о прошлом, забыть слезы матери, забыть ту ночь, когда харонцы ворвались в фургончик, не встретив сопротивления, забыть также и то, что этот человек, возможно, был единственным, кого любила его мать. Просто принять эту неожиданную поддержку, которую ему предлагали каладрийцы. Конечно, эта помощь должна была исходить всего лишь от пожилого человека с поседевшими волосами, но значило ли это, что ему нельзя доверять? Чего он опасался? Человека или ордена, который стоял за ним? Или, быть может, это была просто гордыня, убежденность в том, что он сумеет исполнить свой замысел с помощью тех, кого он выбрал сам.

На секунду он закрыл глаза и увидел во тьме лица Шенды, Чана и даже Фареля, соединенные вместе. Он любил их всей душой, они были его опорой, его корнями… Каждую секунду он боялся их потерять, потому что однажды он уже потерял ту, которая значила для него больше всего на свете. Хотя он и принял смерть своей матери как неизбежность, ощущение того, что он не сумел ее защитить, накрепко засело в нем; и в эту самую минуту в этом маленьком трактире он страшился вновь открыть свое сердце, отдаться душой и телом нетронутому братскому чувству, какое он испытывал к капитану Соколу. Страшился еще и потому, что не хотел вновь потерять его.

– Прости меня, капитан, – тихо сказал он.

– За что?

– Я не поблагодарил тебя за то, что ты здесь, рядом со мной.

– Пустяки, – пробормотал заметно смущенный капитан.

– Мне хотелось бы познакомить тебя с моими спутниками, – расщедрился Януэль.

– Я не знаю…

– Ты хочешь остаться в тени?

– Ты не дал мне времени об этом сказать. Есть некоторые важные детали, в которые я должен тебя посвятить.

– Я тебя слушаю.

– Прежде всего, у меня есть для тебя вот это. Он знаком подозвал к себе одного из каладрийцев.

Монах-воин подошел к их столу и положил на него нечто завернутое в черный шелк и формой напоминающее меч.

– Мне дала его твоя мать, – сказал Сокол. – Ей хотелось, чтобы его передал тебе именно я, когда сочту тебя способным владеть. им. Когда я уходил от вас, то засомневался, забирать ли его с собой, но потом… я сказал себе, что у меня будет предлог в один прекрасный день вернуться к вам. – Он положил руку на шелк, скрывавший оружие, и продолжил: – Я предполагаю, что этот меч ей доверили Волны. Я улучил момент показать его кузнецам ордена, и все сошлись на том, что фактура его… уникальна. Иными словами, я думаю, что это один из мечей Сапфира.

Януэль почувствовал спазм в горле и сглотнул слюну. Легенда о Сапфире была неотделима от истории Миропотока. В ней упоминались пять мечей, выкованных первыми людьми, пять мечей, закаленных в первобытных ручьях и ставших вместилищем Разящего Духа. Каждая битва Истоков разрешалась от бремени Разящим Духом – таинственной сущностью, которая вбирала в себя грохот, свирепость и силу этих титанических столкновений между Хранителями.

Легенда…

– Я знаю, о чем ты думаешь, – серьезно сказал капитан. – И уверяю тебя, что легенда не лжет. Твоя мать предупредила меня: всякий, кто помимо тебя попробует воспользоваться этим мечом, рискует неминуемо от него погибнуть. Один друг попытался… Его буквально искромсало невидимой силой изнутри на мельчайшие части в тот же миг, едва он сжал рукоятку. Останки рассеяло по всей округе. Все, что осталось от него, я схоронил в ларце размером с мой кулак, и с той поры я уже никогда не пытался проникнуть в тайну этого меча. Я считаю, что только Волна вправе им владеть. Волна или избранник, то есть ты. – Он умолк и прошелся рукой по скрытому контуру оружия. – По крайней мере я надеюсь, что это так, – добавил он с легким беспокойством. – Я полагаюсь исключительно на суждение твоей матери. Если она ошибалась, ты умрешь.

Януэль кивнул. Его ладони были влажны.

– Я ничего не знаю о его могуществе, – заверил капитан. – Я не знаю, существует ли в действительности Разящий Дух, или он давно уже умер, за неимением возмолсности служить владельцу, и будешь ли ты в состоянии в противном случае подчинить его себе. Дело тут, должно быть, в том, что этот меч живой. Я это услышал, малыш. Когда им завладел мой покойный друг, я услышал вздох, как будто исходящий от тысячи Грифонов. Он был как шорох, казалось выходивший из земли, и от него обезумели все животные в округе и чуть было не рухнула соседняя ферма. Я знаю только одно, Януэль. Мне было поручено сторожить этот меч, пока не придет его час. Мне кажется, он настал.

Януэль благоговейно коснулся бахромы, отсрочивавшей край ткани, и раскрыл оружие. Меч обнажился. В нем было более двух с половиной локтей в длину, и, судя по размеру рукоятки, он был двуручным. Лезвие слегка загибалось к концу и было прорезано наискось бегущими миниатюрными бороздками, в которых струилась голубоватая влага, подчиненная закону челночного движения.

– Первичные струи… – шепнул Януэль. Искусно вырезанная головка эфеса воспроизводила нескольких Хранителей, сплавленных воедино и увенчанных господствующим над ними Фениксом, чье пламя обвивалось вокруг рукоятки. Невероятной древностью веяло от четырех ее ответвлений тончайшей работы, параллельных лезвию. Четыре рукоятки для четырех других мечей Сапфира.