Жизнь против смерти - Мария Пуйманова

— Да ведь это не папа. Ничего подобного, — сказал он, возвращая фотографию. — Вы его, видно, перепутали с Радецким.

— С кем? — быстро переспросил незнакомец.

— Не знаю, кем он был. Какой-то австрийский генерал или еще кто-то. Барборка всегда так говорит, когда кто-нибудь здорово напутает.

— Ах ты, маленький зубоскал! — сказал человек, пряча злобу под наигранной шутливостью. — Так знай же, — торжественно и поучительно продолжал он, — что эту фотографию дала мне твоя бабушка.

Но на эту удочку Митя тоже не клюнул.

— Ну да, бабушка, как же, — холодно возразил он, — у нас нет ни одной папиной фотографии.

— Вот это замечательно! А почему?

— Мы разорвали их в клочки, — со смаком сказал Митя. — Мы на него сердиты. Уехал, бросил нас здесь…

— А вам тут не нравится? — тотчас привязался к слову незнакомый человек.

— Нет, почему же… Но будь я взрослый и будь у меня сын, я бы его не бросил, уверяю вас. Мы живем в Чехии, а он в Америке, какое нам до него дело… Всего хорошего!

Митя сам удивлялся тому, как он сумел все это придумать и наврать, и ему совсем не было стыдно за эту ложь — наоборот, он сразу смекнул, что это за тип, — в таких делах у чешских школьников уже был некоторый опыт. Когда гитлеровцы оккупировали Прагу, около школ стали прогуливаться приветливые господа; они охотно заговаривали с детьми: «А что, мальчик, говорит твой папа насчет того, что Гитлер захватил нашу республику?», «Не помнишь ли, девочка, что вчера передавало московское радио? У меня, как назло, не было времени послушать». Или: «Молодцы эти парашютисты, здорово Гейдриха отделали. Дома у вас их тоже небось хвалят?»

Эти потрепанные «добрые дяди» вслух говорили все, чего не смел сказать простой чех, а когда ребенок, проникшись доверием к человеку, который обратился к нему на родном языке, выбалтывал что-нибудь лишнее, за отцом в ту же ночь приходили гестаповцы. «Добрые дяди» получали по полсотни крон за донос. Родители стали предостерегать своих детей, и дети в протекторате привыкли отвечать: «Наш папа не интересуется политикой».

Случай с Митей был сложнее, но материнская выучка сказалась и тут. Мальчик возвратился домой в приподнятом, боевом настроении, торжествуя, что ответил на атаку атакой и вел себя правильно. Однако дело на этом не кончилось, — это было только начало. Как же поступить, к кому обратиться за помощью, ничего не выдав? Бабушке и не заикнешься: она все равно не даст совета, только зря ее расстроишь. Митя совершенно так же, как когда-то в детстве его мать Елена, терпеть не мог паники и переполоха и всегда боролся с ними. Мозг его, возбужденный опасным единоборством, напряженно работал, как говорится в детективных романах. После некоторого раздумья Митя постучал к Станиславу.

— Можно поговорить с тобой с глазу на глаз, дядя?

Станислав покосился на ручные часы, лежавшие на столе.

— Только быстро, — сказал он. — Я скоро ухожу.

Митя сразу взял быка за рога — так, по крайней мере, ему казалось.

— Дядя, — сказал он, — если я получу в школе похвальный лист, ты дашь мне за это немного деньжат?

Станислав не удержался от улыбки, хоть и знал, что это непедагогично. Ну и продувной мальчишка!

— Еще неизвестно, получишь ли ты похвальный лист. И будут ли у меня к тому времени деньги — тоже не ручаюсь.

— Тогда знаешь что, — предложил Митя, — дай-ка ты мне эти деньги сейчас, а когда я получу похвальный лист, мы будем квиты.

— Ишь ты какой делец! — пошутил Станислав и насторожился. — Сколько ж тебе надо?

Митя подошел ближе.

— Не знаешь ли, сколько стоит билет в Улы? Третьим классом туда и обратно? Двадцать монет с гаком у меня есть, но этого не хватит. Мне не хочется у тебя просить, да, понимаешь, суббота, и все наши ребята…

— Да, твоих денег не хватит. А кто туда едет?

— Видишь ли, дядя, я не могу сказать всего. Я дал честное слово. А кстати, нет ли у тебя расписания поездов? Дело не ждет.

— Ну вот что, хватит! — рассердился Станислав. — Или ты мне немедленно скажешь, в чем дело, или не получишь от меня ни гроша.

— Дело в том, что ко мне пристал на улице шпик… — И Митя, не переводя дыхания, с жаром рассказал всю историю, в которой, по его мнению, он вел себя геройски. — Вот видишь, какое опасное положение, — закончил он не без упрека. — Они охотятся за папой.

— Ну, до папы им не добраться, — спокойно возразил Станислав. — Ты правильно ответил этому типу: с папой мы, мол, расстались. Больше ничего не оставалось делать. Но при чем тут билет в Улы, хотел бы я знать? — сказал он уже строже и снова с нетерпением покосился на часы.

Митя взглянул на него как-то сочувственно.

— Дядя Станислав, — сказал он с недетской снисходительностью. — Неужели ты веришь этой сказке про Америку?

Станислав резко обернулся.

— О чем ты говоришь, Митя?

Мальчик поднял на него свои правдивые детские глаза и сказал совсем тихо:

— Но ведь папа здесь.

Станислав вскочил с места.

— Кто внушил тебе такой вздор? — сердито обрушился он на мальчика.

— Не пугайся, дядя. Папа живет под другой фамилией, — успокоил племянник рассерженного дядю. — Помнишь, как бабушка однажды удивлялась, что мы с мамой делаем такие далекие прогулки? Это мы ходили к папе в гости.

— Вот так здорово! — вскричал Станислав, хватаясь за голову. — И куда же?

— Тебе ни к чему это знать, — тоненьким голоском отрезал Митя, — потому что его там уже нет. Когда это случилось с мамой (в семье Гамзы, как по уговору, никогда не говорили «когда ее казнили» или «когда ее расстреляли гитлеровцы», а всегда только «когда это случилось») и мы осенью вернулись в Прагу, я однажды зашел туда, где жил папа, но та пани сказала, что он уехал неизвестно куда.

— Какая пани?

— Очень хорошая. У которой он жил. Я тогда боялся, не забрали ли его…

Станислав злился в душе. Подумать только, что выделывает этот мальчишка у нас за спиной! А мы-то думали, что держим его под присмотром!

— Уж не собираешься ли ты поехать к нему в Улы? — хмуро спросил он.

Теперь вскочил с места Митя.

— Собрался и поеду! — упрямо воскликнул он и шагнул к двери. — Хотя бы и зайцем, если хочешь знать! И ничего мне от тебя не надо. Зря я тебе все рассказал, я ведь давал маме слово. Поделом мне за это! Пусти, мне надо предупредить папу. Уж я сумею туда добраться.

Станислав крепко держал вырывающегося Митю. Он понял, что не следует раздражать мальчика.

— Наделал бы ты там дел! — сказал он веско. — Провалил бы и отца и себя. Это же против правил конспирации, понимаешь, Митя? Они за нами следят, это ясно. Члены нашей семьи навели бы их на след. Предупредить папу должен связной.

Митя широко раскрыл глаза. Он понял дядины доводы и согласился с ним. Слова «конспирация», «связной» зачаровывали его, они звучали так таинственно, так по-взрослому! И хотя все это было серьезное и совсем не веселое дело, сильно тревожившее Митю, все же оно отзывалось приключением и чем-то напоминало детективные романы.

— Сейчас я ухожу, — сказал Станислав, подходя к гардеробу. — Слушай меня внимательно, Митя. Я не обещаю тебе бог весть чего, но приложу все усилия, чтобы папе как можно скорее сообщили, что в гестапо снова вспомнили о нем.

— И пусть ему расскажут об этом шпике и о фотографии, — вставил Митя.

— Ладно. Но для этого мне надо знать две вещи. Во-первых, — Станислав загнул палец на руке, — под какой фамилией он теперь живет?

— Антонин Буреш, — не без колебания ответил Митя.

Станислав поглядел в пространство, и на лице у него появилось то выражение, какое бывает у людей, когда они стараются хорошенько запомнить что-нибудь.

— Во-вторых, — продолжал он, загибая другой палец, — действительно ли он в Улах? Ты это наверняка знаешь?

— Наверняка.

— От кого?

— От одного из наших ребят в школе. Погоди, не хмурься. Он и представления не имеет, в чем дело. Дело было так. В наш класс в этом году поступил новый ученик, Ирка Гавранек. Его родители переехали из Ул в Прагу. Раз как-то мы с ребятами строили туннель в старой трубе, хотели пролезть через нее. Ирка Гавранек и говорит: «Это еще пустяки! Видели бы вы, какую плотину мы с Тондой Бурешем соорудили на ручье близ Улечки!» Я как услышал это имя, так и обалдел. Спрашиваю Ирку: «Что это за мальчишка?» А он смеется: какой там мальчишка, он, мол, уже взрослый, ему лет сорок, не меньше. Но это не важно, он такой свойский, мы с ним даже были на «ты». Я незаметно расспросил Ирку обо всем, и все сходится: среднего роста, коренастый, круглолицый, с бородкой, — папа теперь отпустил бородку, — ну все тютелька в тютельку. И что для ребят всегда устраивает всякие штуки — это тоже на него похоже…

— Вот и зря, это с его стороны промах, — прервал Станислав Митю. — Подпольщик должен отказаться от своих привычек. Но Улы велики, где же он живет?