Петр Первый - Анри Труайя

Манеры Петра за столом были совсем простыми. Он ел руками, забрызгивал свою одежду соусом, вытирал рот рукой. Оказавшись с ним за одним столом в Берлине, у наследного принца, министр Польши Мантеффель похвалил царя, который, как он сказал, превзошел себя, потому что «он не рыгал, не ковырялся в зубах, не икал, по крайней мере я этого не видел и не слышал». Петр всегда носил с собой свой столовый прибор: деревянную ложку с отделкой из слоновой кости, нож и вилку с ручкой из зеленой кости. Но этими предметами он пользовался редко. Ему гораздо проще было поглощать пищу руками. Кулинарные изыски утомляли его. Он любил рагу, кашу, щи, молочного поросенка, огурцы и соленые лимоны, лимбургский окорок, лук, который он ел сырым, закусывая черным хлебом. Никогда не ел сладкого и рыбы, эти блюда, как он считал, вредили желудку. Любитель поесть, он не меньше любил выпить. Водка, пиво, токайское вино, кагор, вина из провинции Медок – все для него годилось. «Не было ни дня, когда бы он не выпил вина», – утверждал барон Пёльниц. Любое счастливое событие – именины, празднование победы, спуск на воду корабля – служило предлогом для непрекращающегося застолья. Многие из его пиров продолжались по несколько дней и ночей. А так как он хорошо переносил алкоголь, царь требовал такой же способности от своих гостей. Когда кому-то оказывалась честь сидеть за одним столом с государем, приходилось так же часто опустошать бокал, как и он. Дипломаты приходили в ужас от этой необходимости, и не только они. Большая часть приглашенных с недоумением смотрела на группу из шести гренадеров, которые на носилках вносили в зал огромное ведро, до краев наполненное водкой. От этого напитка по всему залу распространялся сильный запах. Каждый должен был выпить столько этой жидкости, сколько укажет царь. Те же, кто хотел уклониться, наказывались штрафной дозой. Если же гости протестовали, доказывая, что уже приняли свою порцию, их заставляли дыхнуть, чтобы удостовериться, что в их дыхании чувствуется алкоголь. Не делали исключения из этого правила даже для женщин. Дочь вице-канцлера Шафирова, крещеного еврея, отказалась один раз выпить большую кружку водки. Тогда Петр закричал на нее: «Проклятое еврейское отродье, я научу тебя слушаться!» И перед всеми отвесил ей две громкие пощечины. Часовые не позволяли участникам собрания покинуть зал, пока царь не закроет банкет. Но он знал свою «меру» и никогда не принимал важных решений в состоянии опьянения.

Привыкнув с молодых лет к полной свободе действий, Петр не допускал никаких обстоятельств, ограничивающих его волю. Его самые экстравагантные капризы казались ему совершенно обоснованными, если он загорался какой-либо идеей. И если он чего-то хотел, никто не мог его переубедить. Чтобы развеселить гостей, он заставлял восьмидесятилетних людей танцевать, пока те не падали с ног, подражая молодым, а молодые люди должны были танцевать, подобно старикам, волоча ноги по полу. Екатерина вступилась за супругу маршала Олсуфьева, которая ждала ребенка, чтобы царь разрешил ей не присутствовать на очередной попойке. Петр возмутился подобной просьбе, потребовал присутствия несчастной на банкете и не испытал никаких угрызений совести, узнав, что вследствие этого у нее родился мертвый ребенок. Министр Федор Головин отказался во время одного из обедов от салата, потому что не переносил уксуса. Разъяренный царь схватил опешившего гостя и стал лить ему в рот уксус до тех пор, пока у того не пошла кровь изо рта. Другой Головин, старший представитель знатной семьи, должен был по приказу царя участвовать в маскараде, вырядившись в костюм дьявола. Когда он отказался от этой затеи, ссылаясь на свой возраст и положение, Петр заставил его раздеться, напялить шапку с рогами и сесть голым на льду Невы. В таком положении на сильном ветру он пробыл час. Вернувшись к себе, он слег с высокой температурой и умер. А Петр вовсе не видел за собой никакой вины.

В 1721 году во время свадебного пира, когда князь Трубецкой, человек в возрасте, женился на молоденькой двадцатилетней девушке, к столу подали желе из фруктов, излюбленное лакомство молодожена. Тут же Петр силой открыл ему рот и стал заталкивать это кушанье, проталкивая куски своими пальцами все дальше в горло. В это же время по приказу императрицы другие приглашенные щекотали брата девушки, который корчился и кричал, если верить словам Бергхольца, «как теленок на скотобойне».

В Копенгагене Петр увидел мумию, которая ему понравилась, и захотел ее забрать. Но так как это был единственный в своем роде экземпляр, король Дании ответил вежливым отказом на просьбы своего высокого гостя. Царь вернулся в музей, вырвал мумии нос и, повредив ее, сказал изумленному хранителю: «Теперь вы можете ее охранять».

Утром 11 июля 1705 года, посетив монастырь в Полоцке, Петр остановился перед статуей прославленного мученика ордена, блаженного Иосафата, который был изображен с топором, вонзенным ему в голову. Царь, еще окончательно не протрезвев, спросил: «Кто замучил этого святого?» – «Схизматики», – ответил настоятель, пастор Козиковский. Этого слова, которым католик назвал православных, было достаточно, чтобы вывести царя из себя. Он проткнул шпагой пастора Козиковского и убил его; офицеры из его свиты набросились на остальных монахов. Трое также были заколоты насмерть, а два других, смертельно раненных, умерли через несколько дней; монастырь был отдан на разграбление, а в разоренной церкви сделали кладовую для царских войск. В тот же вечер секретарь царя Макаров написал в «Журнале» Его Величества: «11 июля был в униатской церкви в Полоцке и убил пять униатов, обозвавших наших генералов еретиками». Известие об этом, немедленно посланное из Полоцка в Рим, наделало много шуму в униатских церквях, инцидент обрастал все новыми ужасными и возмутительными подробностями. Царь якобы приказывал отрезать груди у женщин, которые были виноваты лишь в том, что присутствовали при резне и были не в силах скрыть своего волнения. В слухах была известная доля преувеличения.

Спустя пять лет, во время празднования победы под Полтавой, в Москве, царь подошел к солдату, который нес шведское знамя, и, искаженный яростью, ударил его плашмя своей шпагой, не заботясь о том, что стало с его жертвой. В 1721 году в Риге, увидев другого солдата, несущего фрагменты меди, упавшие с крыши церкви Святого Петра после удара молнии, он убил его, ударив своей дубиной. Ромодановский и Зотов пытались успокоить царя во время одного из приступов ярости, тогда Петр обнажил свою шпагу, сделал несколько взмахов лезвием и наполовину отрезал пальцы одному и ранил в голову другого. Некоторое время спустя, увидев среди бала, что Меншиков танцует со шпагой на боку, он дал ему такую сильную пощечину, что у фаворита пошла носом кровь.

Некоторые из этих эпизодов были инспирированы им исключительно для того, чтобы посмеяться и развеселить других. Так, например, 30 апреля 1723 года Петр стал бить в набат, ночью поднимая жителей Санкт-Петербурга, которые, решив, что начался пожар, устремились туда, где предположительно он мог начаться. И увидели всего-навсего пылающий костер, который был разожжен по приказу царя. Солдаты, следившие за костром, сказали, смеясь, что это была шутка Его Величества. В другой раз, чтобы развлечься, он поджег старый деревянный дом в Москве, постройки 1690 года, приладив римские свечи к балкам, и бил в барабан, пока не обрушилась крыша, устроив искрящийся фейерверк. Или одному из своих шутов во сне приклеил смолой бороду к груди и долго смялся, увидев, как человек корчился после пробуждения.

Шуты – а их в окружении царя было около шестидесяти – должны были развлекать государя своими шутками. За столом они громко рассказывали, прыская со смеху, о кражах, растратах, оплошностях должностных лиц, пока царь осматривал пронзительным взглядом присутствующих. Самым знаменитым шутом был португалец из Акосты. Петр доверял ему организацию гротескных церемоний и руководство людьми, которые были в них задействованы. Другой шут, Балакирев, был у царя козлом отпущения, он считал его королем обманутых мужей и не упускал случая публично ему сделать рожки.

Кроме шутов, существовали еще и карлики. Петр был без ума от них. Чтобы придать пикантность венчанию двух своих любимых карликов, Петр приказал созвать еще семьдесят двух со всех дальних областей империи. В церкви он сам лично держал венец над головой невесты, которая едва доставала ему до пупка. После этого в роскошном дворце Меншикова был устроен огромный пир. «Нормальные» люди сидели за большими столами, «лилипуты» за маленькими столиками, и им подавали еду на миниатюрных тарелочках. Вскоре вся компания гномов была мертвецки пьяна. Очевидец так описывал бал, который последовал за обедом: «Легко было представить себе удовольствие, которое Петр I и оставшаяся компания получали от зрелища комичных прыжков, странных гримас и смешных поз этих пигмеев, один вид которых уже заставлял смеяться. У одного был большой горб и короткие ноги; у другого был огромный живот; третий переваливался с боку на бок, как барсук на кривых ножках; еще один отличался длинными ушами, маленькими свиными глазками и тем, что у него рот был набоку; у остальных фигуры были еще смешнее. Когда развлечения закончились, новобрачных проводили в царский дворец и положили в царской спальне».[76]