Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Курт Давид

Правда, вина обратно не отнимешь, хотя многие горожане и предпочли бы сделать это. Поэтому им приходилось сидеть и распивать в руинах вино с чужими воинами и смеяться — а ведь впору было завыть. Но вино было хорошим, что правда, то правда, и оно скоро прогнало грустные мысли и разбудило смех. Это было в то время, когда над тополями и лиственницами взошла луна, большая и желтая, как дыня. Но, поднявшись высоко над верхушками деревьев, она уменьшилась в размерах и побледнела, отбрасывая на лица людей призрачный свет. Впечатляющая это была картина: монголы вместе с онгутами отплясывали дикий танец в руинах Дзу-Ху, города у горы. Это в них бесилось доброе вино, это вино заставляло их подпрыгивать, подскакивать и кружиться посреди рухнувших стен, и ночь смотрела с высоты на пляшущих, понимая, что вряд ли увидит такое когда-нибудь еще.

Воины запели песню. Это была злая песня, уходившая ввысь вместе с искрами от костров. Сначала пели одни воины-монголы, потом они потребовали, чтобы горожане им подпевали. И те подчинились, а ковши с вином ходили и ходили по кругу, от уст к устам. А потом оказалось, что поют одни онгуты, одни жители города Дзу-Ху. Потому что вино оказалось не только добрым, но и подлым, и воины-чужестранцы смеялись, слыша свою песню из орущих ртов онгутов, ведь пелось в этой песне о том, какие эти горожане дураки — живут в прочных домах под тяжелыми крышами, которые могут свалиться им на головы. Еще больший смех у них вызвало то место, где онгуты орали во весь голос, что степная трава получше всякой постели, а великое бездонное небо прочнее любой крыши.

Но и самый большой бочонок когда-нибудь да опустошится, и самые громкие песни когда-нибудь да отзвучат. Сил заметно поубавилось, усталость валила с ног, и безобразные пляски на пепелище понемногу прекратились. Они повалились спать вперемешку, монголы и онгуты. Лишь немногие из них, продолжая распевать песни, шатаясь, разбрелись по домам и принялись допивать вино, оставшееся в подвалах. А оставшиеся на ногах воины кричали друг другу: «Эти онгуты расхваливали нашу степную траву и воздавали хвалу Небу — зачем же им тогда постели и крыша?»

После этого чужеземные солдаты начали бросать горящие факелы в уцелевшие дома, восклицая:

— Священный огонь, очисти жителей этого города, как ты очистил нас, сожги все, что не было известно нашим предкам, — стены, балки, крыши и желание иметь новые дома!

После этой ночи нет больше никакого Дзу-Ху.

И только трава проросла на этом месте вновь.

Глава 4

ЧИНГИСХАН ГОВОРИТ С БОГАМИ

Убегая от восходящего солнца, девять девяток гонцов скакали по степи. Но каждый в одиночку: расстояние до правого и левого соседа было на самом пределе видимости. Это были вестники победы, все в синих халатах и в шапках с соболиным мехом. Под седлом у каждого из них был породистый жеребец, на ремешках сладко звенели золотистого цвета колокольцы.

— Возвращайтесь домой, — прокричал тот из гонцов, что проскакал по догоревшим развалинам Дзу-Ху. — Китайское войско разбито, вся страна до самой Великой стены принадлежит отныне нашему хану и превратится в пастбища для его табунов и стад.

И тысяча незамедлительно отправилась в обратный путь.

Разгромленный Дзу-Ху и его всё потерявшие жители остались далеко за спиной. С такого расстояния онгуты походили на черных ночных сов, рассевшихся на городских стенах — точнее говоря, на том, что от них осталось, — да на обуглившихся балках перекрытий домов. Но воинам до этого никакого дела не было. Большинство из них даже считало, что они поступили как надо, оставив горожан без крова: пусть поживут под открытым небом, в юртах или кибитках, как и они сами. Это прибавит онгутам мужества, и когда-нибудь к ним вернется храбрость и выдержка их далеких предков.

— Так нам и не пришлось повоевать, — раздумчиво проговорил Тенгери. — И значит, в следующий раз мы опять будем последней тысячей.

— Разве я не сказал сразу, что это позор? — ответил ему Бат. — На войне мы побывали, а врага не видели. Это все равно что просидеть целый день у озера и так и не поймать ни одной рыбки. Что такое рыболов без рыбы? А не воевавший воин?

В главном лагере у Онона Чингисхан готовился достойно встретить победителей. Выдоили тысячи кобылиц, и вдоль широкой дороги орды кумыс пенился в фарфоровых бочках. Но и рисовое вино ждало воинов, а вареной и жареной конины было столько, что на всех хватило бы и еще осталось.

Последняя тысяча вернулась первой, но ее никто не встречал и никто на нее внимания не обратил. Даже матери не вышли из юрт встречать своих сыновей, не говоря уже о невестах, ведь юноши вернулись без добычи, без драгоценных камней, без слоновой кости, без шелка, даже соли с собой не привезли.

Ошаб сказал Тенгери:

— A-а, это ты. Вернулся, значит?

Герел тоже не подняла на него глаз, говоря:

— Как-то ночью ты мне приснился, Тенгери.

— Я?

— Да, ты! Ты вернулся с войны с подарком для нас. — И совсем тихо добавила: — Ведь ты был гостем в нашей юрте, Тенгери!

— Умолкни! — прикрикнул на нее Ошаб. — Для того ли мы оказывали ему гостеприимство, чтобы нажиться на этом?

— Но ведь это мне только приснилось. Да и вообще: что он мог привезти нам, если он был в последней тысяче?

— Присаживайся, — предложил Ошаб. — И не обращай внимания на ее болтовню. Видишь, как правы были наши старики: «Люби жену, как свою душу, но выколачивай, как свой ковер!»

Тенгери рассмеялся и присел на шкуру.

— А все-таки я к тебе с подарком вернулся, Герел.

— С драгоценным камнем?

Тенгери покачал головой и хитро улыбнулся.

Герел упала на колени, и глаза ее заблестели, когда она проговорила:

— А может быть, алмаз? Скажи, что ты привез мне алмаз!

— Нет, не алмаз, Герел.

— Ага, нет, значит. Тогда что, шелк?

— И не шелк, Герел.

Она на коленях приблизилась к Тенгери.

— Видишь, Ошаб, как он насмехается над моими желаниями? Как он меня заманивает ловко, правда?

— Очень даже ловко, — кивнул Ошаб и, повернувшись к Тенгери, добавил: — Можешь сейчас бежать хоть до самого Онона, она поползет за тобой, как змея, и будет еще попискивать, как сурок.

— Это золото? Да, он привез мне целую пригоршню золотых украшений! Так ведь, Тенгери? Скажи, не томи. — Сейчас Герел стояла на коленях совсем рядом с ним. — Ну, признайся, что ты отнял у богатого китайского купца все его добро. Ничего, он этого заслуживает.

— Нет.

— Нет? Тогда что же ты мне привез? Ошаб, он надо мной насмехается! — Лицо ее приобрело неприятное выражение, она то и дело переводила взгляд с мужа на Тенгери. — Ни золота, ни драгоценных камней, ни алмаза, ни шелка?

— Вот видишь, Тенгери, все они, женщины, такие, — с улыбкой прошептал Ошаб. — Если воин вернулся из похода и не принес ничего, кроме собственной жизни, — значит, он воевал зря!

— А сам хан? — вдруг возмутилась Герел. — Разве он ведет войны просто так, чтобы не получить ничего?

— Она свихнулась! — воскликнул Ошаб, вскочил и схватил ее за волосы, отчего порвалась красная коралловая сетка на голове и маленькие красные шарики упали и покатились по белому меху, как капельки крови. — Взбесилась! Может, ты привез с собой хоть немного китайской травы, чтобы заткнуть ей рот?

— Травы? Разве хан привозит своим сотням жен китайскую траву? — вскричала Герел, которую Ошаб все еще тянул за волосы, и, поднявшись, затопала ногами по меху и кораллам.

— И все-таки я кое-что привез тебе, — сказал с ухмылкой Тенгери.

Ошаб сразу отпустил жену, та опять упала на колени и тихо-тихо проговорила:

— У него все-таки есть для меня подарок! И что же это, дорогой Тенгери?

— Два барана или один верблюд!

— Или? Почему «или»? Ах, ты просто не знаешь еще, что подаришь? Два барана или верблюд! Слышал, Ошаб? — Она с сомнением взглянула на Тенгери.

— Выбирай сама, Герел, что тебе нужнее — бараны или верблюд?

— Вот как! — Она в растерянности уставилась на мужа, который и сам сильно удивился и не сводил глаз с Тенгери. — И где же твои бараны и верблюд?

— У меня за пазухой, — сказал Тенгери, от души радуясь, что может вот так, запросто, взять и достать из-за пазухи таких больших животных. Он рассмеялся как ребенок, а Герел как раз этот его смех и разозлил.

— В кармане?! — прикрикнула на него маленькая женщина.

Ошаб тоже обиделся.

— Ты шути, шути, да знай меру, Тенгери. Даже у самой маленькой птички есть сердце и печень!

— Прогони его из нашей юрты, Ошаб!

Но Тенгери уже достал эти странные китайские листки и сказал:

— Это не золото, но когда ты таких накопишь много, можешь за них купить золото. Точно так же, как за эти несколько штук ты сможешь купить себе двух баранов или верблюда. Конечно, только у китайских купцов.