Скажите Жофике - Магда Сабо

Но долго раздумывать над этим не пришлось: секретарша сообщила, что прибыл товарищ Фехервари из отдела кадров. Юдит возмутилась. Это уж слишком. Марта Сабо даже ему сообщить успела. Только его здесь не хватало! Слезы так и брызнули у Юдит из глаз, и она поспешила закрыть лицо платком. Такого предательства она все же не ожидала от Марты Сабо.

Но если бы лицо Юдит не оказалось закрыто платком, она бы заметила, что сообщение секретаря подействовало и на Марту не меньше, чем на нее. Марта помрачнела. Нехорошо, что совет контролирует ее даже в таком деле! Могли бы выбрать для проверки другое время. Но оставлять Фехервари за дверями, конечно, невозможно, да он уже и сам вошел и поздоровался со всеми. Напрасно она приглашала его сесть рядом с ней за столом – Фехервари отказался. Он пояснил, что явился сюда не по линии службы, а как частное лицо, и присел рядом с Юдит. Марта ничего не могла понять. Как частное лицо? Сюда, в школу?

– Простите меня, – прошептал Фехервари на ухо Юдит, – я не предполагал, что вы так скромны. Только сейчас я понял, что вы – мать и дочь. Конечно же, ведь и фамилия одна и та же. Но почему вы не сказали мне прошлый раз, когда я заговорил о вашей дочке, что вы ее мать?

Вот, оказывается, в чем дело! Он тогда про Жофи рассказывал! Так она ему и поверила, что он не знал, кому говорит! Еще издеваться вздумал! Что за интриган! И от таких зависят судьбы людей! Юдит мрачно уставилась в пол.

– Никак не могу взять в толк, – продолжал шептать Фехервари, – как такая девочка могла впутаться в темную историю.

Он еще вдобавок и лицемер! Юдит отодвинулась.

– Утром в отделе народного образования снова разговор о случае в музее. Одна работница, Тюдеш, сказала мне, что девочка вызвана на сегодня. Только теперь дошло до меня, что вы и она… Скажу прямо… я очень заинтересовался. Насколько мне все это не безразлично, вы можете судить по тому, что я здесь.

Скажите, только сегодня узнал ее фамилию! – подумала с горечью Юдит. А для чего же тогда говорил о ней? Лжец!

– Я все бросил и пришел сюда. Здесь какое-то недоразумение. Я никогда не забуду, как она пришла ко мне кабинет. Вот увидите, в конце концов выяснится, что она ни в чем не виновата.

Жофика была у него? О чем это он? Ничего не понимаю. Сколько можно шептаться? Как это действует на нервы! Пусть не отвлекает ее теперь, когда Марта Сабо послала за Жофикой.

Вот и она. На лице не испуг, а скорее недоумение. Все оглядывается через порог, словно не может оторваться от чего-то там, что осталось позади, в кабинете директора, Хорошо, что утром она, Юдит, влила Жофике в кофе несколько капель валерьянки. Девочка выглядит довольно спокойной. А из одежды снова выросла. Еще на похоронах эта юбчонка была ей впору, теперь опять придется отпускать подол. Молодчина, хорошо держится и отвечает толково. Как ни странно, и Марта ведет себя прилично, не очень-то мучает девочку, скорее наоборот, подбадривает ее. А Жофика связно, спокойно, не заикаясь и не хватая воздух, рассказывает все, как было: пришла в музей и заперла дядю Калмана, который дал посмотреть ей золотую монету, потом взяла его портфель и ушла домой. Значит, она не случайно закрыла Калмана? Но почему Марта все время говорит о портфеле? Хорошо, что перед уходом Юдит догадалась приласкать Жофику. Она уговаривала Жофику не волноваться и объяснила ей, что тут дело вовсе не в Жофи, а в самой Юдит. Просто тетя Марта давно ненавидит ее, маму Жофики, и поэтому мстит ей. Какой она все-таки странный ребенок! Она еще защищала свою тетю Марту, а горевала лишь о том, что сегодня нельзя ей идти к Понграцу.

Ну, заперла она Калмана. Предположим. Но он-то жив и невредим? И все же она, мать, считает, что дверь сама захлопнулась. Жофи стыдится своей неловкости, поэтому клевещет на себя. Зачем только без конца все пережевывать? Ясно, Марта не может уйти из школы, чтобы не насолить ей на прощанье. Разве не так? Опять задает девочке никому не нужные, глупые вопросы, выпытывает, почему она сразу не отнесла портфель на квартиру Калмана. Как будто это имеет какое-нибудь значение! Жофи помолчит, помолчит, а потом скажет такое, чтя уши вянут. Вот и теперь взяла да и выпалила: "Это была бы нехорошо".

Лоб Халлера покрывается испариной. Портфель, правда, уже в его руках – его успели возвратить еще до прихода референта из отдела кадров, – но валюту все же кто-то вынул из портфеля, и это сделано не Жофикой. Если он сейчас не выйдет из зала, его просто стошнит. "К сожалению, уйти еще нельзя", – вежливо сказала Марта.

– А почему это было бы нехорошо?

Жофика в нерешительности теребила свою юбку.

– Ты хотела продать портфель? – спросила Марта Сабо.

Вот ехидна! Задавать ребенку такие вопросы! Жофи покраснела. Нет! Конечно же, нет, ей просто хотелось отдать его в руки дяде Калману, но потом она встретила ее, тетю Марту.

– Почему ты хотела отдать именно ему?

– Потому что портфель его, – ответила Жофика.

– Почему ты тете своей не могла отнести? Ведь можно было вручить портфель тете Като?

Жофи некоторое время молчала, но вот губы ее задрожали, и она едва слышно произнесла:

– Ей нельзя было.

И чего она терзает девочку? Какое это имеет отношение к делу? Нашли кого называть лучшим педагогом в районе! Да у нее нет ни малейшего представления о детской психологии! Интересно, как она сама поступила бы на месте девочки. Решилась бы она отдать портфель Като, которая способна поднять вой даже без всякой причины? Чего только она переливает из пустого в порожнее: ведь выяснили с этой дверью, так нет, опять принялась за старое. Для чего, мол, Жофика закрыла Калмана?

Когда же девочка ответила ей, что так нужно было, у Юдит захватило дух. Неужели у ребенка навязчивые идеи? Как же она прежде этого не замечала? Она сама читала о неврастениках, которые одержимы какой-нибудь одной идеей. Неужели ее дочь принадлежит к таким же? "Так нужно было!" А Марта даже не удивляется, кивает головой, будто вполне согласна с ней. Кто же, как не Марта, должен сейчас объяснить своей ученице, что она говорит несуразные вещи?

До чего же Жофика все-таки замкнутый ребенок! Перед ней, перед матерью, таилась, ничего не говорила, даже не намекнула на то, что собирается по какой-то причине запереть Калмана. Но и Марта хороша: разве можно в таких случаях поддакивать ребенку! Она, Юдит, слышала, как Марта сказала Жофи: "Я тоже так думаю". И таким вручают награды, переводят на ответственные посты! Разве это педагог! Ну, кажется, она перестала донимать девочку вопросами. Представление окончено, и Марта Сабо сыграла в нем главную роль.

Нет, игра продолжается. Она сажает Жофику рядом с собой за стол, берет ее за руку – вот артистка! – мол, пусть Фехервари из отдела кадров видит, что она ласкова с детьми даже при подобных обстоятельствах! Если уж она такая хорошая, то зачем столько времени мучила девочку? Калман опять порывался уйти, но ему снова пришлось сесть, так как Марта, "к сожалению, не может обойтись без него". Бедняга Калман! Вид у него такой, что краше в гроб кладут. Не попросить ли для него стакан черного кофе? Упадет сейчас! Наверное, это от духоты с ним. Но с какой стати он таскает на работу свои документы и для чего понадобились ему днем в музее зубная щетка и фонарь?

Когда Жофика села, Фехервари вдруг поднялся с места и обратился к Марте Сабо. Он, дескать, не думал, что дело так затянется, ему казалось, они раньше кончат. К сожалению, его время ограниченно, поэтому он хотел бы попросить слова теперь же. Он явился сюда лишь для того, чтобы сказать несколько слов в защиту ученицы, в невиновность которой, вопреки всему изложенному здесь, он все равно продолжает верить. Ему уже приходилось сталкиваться с Жофией Надь, и встреча эта оставила у него прекрасное впечатление. Было бы больно ошибиться в девочке.

"Значит, не проверка, – заключила Марта Сабо, – он пришел из-за Жофи. Но откуда же он ее знает?" Лицо Марты выражало такое недоумение, что Фехервари улыбнулся.

– Мы с ней давние друзья, – продолжал Фехервари, виновато взглянув на Юдит, словно прося ее набраться терпения и выслушать то, что ей и так хорошо известно. – Эта девочка как-то побывала у меня в отделе кадров. Она пришла за тем, чтобы узнать адрес Иштвана Понграца, последнего пациента ее отца.

Юдит стало вдруг душно. Марта отвернулась, Хидаш продолжал писать. Жофи опустила голову. Все пропало, дядя Райсовет выдаст ее, а ведь как она смотрела на него, когда он вошел, как умоляла не выдавать! Ведь это тайна, великая тайна, папина тайна – о ней говорить нельзя! Что это дядя Райсовет объясняет всем? Что она, Жофи, мужественная и ловкая, добрая и сердечная. Вот уж неправда! Пускай они спросят у дяди Пишты, он им скажет, что она недотепа и дуреха. "Девочка, которая разыскивает недосказанные отцом…" О дядя Райсовет, дядя Райсовет! Что ты наделал! Разве можно здесь, при всех… Узнать бы, какое наказание ее ждет. Ведь сказать правду она все равно не сможет, она поклялась ангелом. Да к тому же, проговорись она тут, дяде Калману несдобровать. Выдать его никак нельзя. И чего это учитель математики так смотрит на нее? Мама плачет? Почему плачет бедная мама? Дядя Райсовет уже собрался уходить, он поклонился дяде Калману, а с тетей Мартой и с математиком попрощался за руку. Маме он тоже долго пожимает руку и говорит ей что-то на ухо. Вот и к ней, Жофике, подошел, погладил по голове и сказал, чтобы она и впредь не подводила своего друга. Все кругом молчат. Тетя Марта водит карандашом по бумаге. Кому это она говорит: "Эх, ты!"