Азбука осознанности - Бхагван Раджниш

Любовь тоже начинается как концентрационный лагерь — это закрытое мероприятие, для двоих. Оба участника этого мероприятия — заключенные, они же тюремщики. Каждый сочетает обе эти функции. Каждый порабощен другим, но при этом и сам тюремщик. Чудесная игра! Не следует, однако, играть в нее слишком долго, иначе жизнь пройдет впустую. Необходимо усвоить урок, осознать и красоту и уродство этой игры. Уродство надо отбросить, а красоту сохранить.

Вот что такое партнерство: вы отбрасываете все уродливое, что есть в любви, — собственничество, зацикленность друг на друге, доминирование, подозрительность, попытки ограничить свободу друг друга. Когда все это отброшено и ваша любовь превращается не во взаимоотношения, а в партнерство, что-то вроде дружбы… у вас может быть множество друзей, у вас может быть множество возлюбленных — и двигаться следует к тому, чтобы друзей и любимых становилось много, хотя это тоже не цель.

Третье состояние — это когда любовь становится просто вашим качеством. Вы не привязаны ни к одному, ни ко множеству. Любовь подобна дыханию — это ваше естество, поэтому вы делитесь любовью с каждым, кто входит с вами в контакт. Это третья стадия. Ее достигли очень немногие. Существует также четвертая стадия. Ее достигло так мало людей, что их можно пересчитать по пальцам.

В четвертой стадии любовью становится само ваше существо. Это уже не просто качество вашего существа; само ваше бытие — любовь. Вы забыли все о любви. Вам не нужно помнить о ней, потому что теперь вы и есть любовь; теперь вы действуете исходя из нее, — просто, естественно, спонтанно.

Страдания возникают потому, что мы не допускаем перемен. Мы цепляемся, мы хотим, чтобы все оставалось статичным, неизменным. Если вы любите женщину, вы хотите, чтобы завтра она тоже оставалась вашей, как сегодня. Именно так рождаются несчастья. Никто не может быть уверенным в следующем мгновении — что же говорить о завтра?

Человек осознанности знает, что жизнь постоянно меняется. Жизнь — это перемены. Есть только одна постоянная вещь — изменение. Все меняется, кроме изменения. Принять эту природу жизни, принять это переменчивое существование со всеми сменами его сезонов и настроений, этот непрерывный поток, который никогда, ни на один миг не останавливается, — значит быть блаженным.

Я не перфекционист, потому что для меня перфекционизм — коренная причина любого невроза. Пока человечество не избавится от идеи совершенства, оно останется душевно больным. Сама идея совершенства привела человечество на грань безумия. Рассуждать в терминах совершенства — значит рассуждать в терминах идеологий, целей, ценностей, «следует» и «не следует». Вы создали себе определенный образец, к которому нужно стремиться, и когда вы до него не дотягиваете, вы чувствуете себя грешником, вы чувствуете себя виноватым. И этот образец всегда неизбежно оказывается таким, что вы не можете его достигнуть. Если вы можете его достигнуть, оказывается, что он не представляет особой ценности для эго.

Поэтому неотъемлемым качеством перфекционистского идеала является то, что он недостижим; только тогда стоит стремиться к его достижению. Вы видите противоречие? Это противоречие создает расщепление: вы пытаетесь достичь чего-то невозможного, прекрасно зная, что этого никогда не случится, что это просто не может случиться по самой природе вещей…

Остается только два пути. Выбирая первый, вы впадаете в чувство вины. Если вы человек невинный, простой, разумный, вы впадаете в чувство вины, а чувство вины — это болезнь…

Если вы хитры, вы выбираете второй путь и становитесь лицемером, начинаете притворяться, что взяли планку. Вы обманываете других и пытаетесь обманывать самого себя. Вы живете в иллюзиях, галлюцинациях.

Мы знаем песни, сложенные из слов, но эти песни не настоящие песни. Есть песни, сложенные из молчания; они настоящие. Если вы слышали песню молчания, все великие поэты кажутся просто детьми. Тогда Шекспир и Мильтон и Байрон меркнут; они лишь играют в игрушки.

В Индии — и, я думаю, только в Индии — «поэт» передается двумя словами. Одно слово, кави, может быть точно переведено как «поэт». Другое слово риши; оно непереводимо. «Поэт» значит тот, кто сочиняет песни из слов, риши же — это поэт, который слышал песню молчания. Риши познал гармонию существования, поистине увидел красоту того, что есть. И не просто увидел ее — потому что единственный способ увидеть ее — это ею стать, он стал ей. Она само биение его сердца.

Вы должны войти глубоко внутрь себя, чтобы услышать песню молчания. Вы должны оставить все слова далеко в стороне, далеко позади.

Величайшей преградой является преграда слов. Вы можете проникнуть в Россию, потому что у них всего лишь железный занавес… а в Китай даже легче: у них только бамбуковая ширма. Но настоящая трудность возникает, когда вы пытаетесь проникнуть внутрь себя. Преграда очень тонка. Она не из стали, даже не из кирпичей, она состоит лишь из слов, но эти слова как непроходимая чаща: христианские, индусские, мусульманские — миллионы слов. И когда вы начинаете проникать в себя, вы продолжаете находить слова, слова и слова.

Медитирующий должен продолжать очищать себя от шелухи, как луковицу. Снимите один слой, и под ним окажется другой, — но продолжайте снимать шелуху, пока вы не придете в точку, где у вас в руках ничего не осталось. Продолжайте счищать шелуху внутри себя; когда не остается ничего, это ничто и есть песня молчания.

Стоит однажды услышать ее, и она трансформирует вашу жизнь. Вы преступаете пределы времени, вы становитесь бессмертны. Весь страх исчезает, и остается лишь свобода. Все страдание исчезает, и остается лишь радость и празднование.

Слезы и смех глубоко связаны. Когда вас переполняет что-то, вы или плачете, или смеетесь. Слезы не обязательно печальны, смех не обязательно радостен. Иногда плачут от радости, а иногда смех уродлив, и он может быть просто способом скрыть боль.

Помните одну вещь: только человек может плакать и смеяться. Ни одно другое животное этого не может, потому что нет другого животного, которое достаточно сознательно, чтобы чувствовать переполненность. Только человек имеет достаточно сознания, чтобы почувствовать себя переполненным, наводненным чем-то настолько, чтобы начать плакать или смеяться — и обе эти способности совершенно необходимы.

Слезы помогут вам отпустить напряжение, смех поможет вам танцевать, петь. Они взаимосвязаны. Слезы готовят путь для смеха: слезы очистят ваше сердце, и затем родится смех. Если первый процесс начался, второй недалеко.

Пессимист — это оптимист, который разочаровался в своем оптимизме. Он так долго надеялся, но его надежды не осуществились; он так много мечтал, но не достиг ничего существенного.

Пессимист — это тот же оптимист, только перевернутый с ног на голову. Это не два разных человека.

В Японии, когда сражаются борцы, есть определенный ритуал — сначала они кланяются друг другу; что очень символично.

Дзен объясняет так: независимо от того, кто из вас победит и кто проиграет, вы оба нуждаетесь друг в друге, вы оба зависите друг от друга. Если вы оказываетесь побежденным, а другой победителем, он должен поклониться вам, потому что без вас он не смог бы стать победителем. Его победа зависит от вашего поражения, и таким образом он зависит от вас — он должен быть благодарен. Он не может считать победу только своей, он не может быть победителем в одиночку. Без вас у него ничего бы не вышло, а значит, он обязан вам благодарностью. Так что даже победа не усиливает эго. Если вы побеждены и знаете, что это только игра, не серьезная, не стоящая беспокойства — никаких проблем не возникает.

В Мексике провели исследования среди школьников. В Мексике по древней традиции отец поощряет ребенка и дарит ему в награду игрушки вне зависимости от его успеха или поражения в жизни. Кто-то становится первым учеником в классе, и он получает награду; кто-то оказывается последним, и он тоже получает награду. Без различия, без ненужного различия. Это очень глубокое понимание: неважно, провалился ты или преуспел — все игра; ты все равно вознагражден.

И психологи, которые проводили это исследование, пришли к выводу, что мексиканские дети более расслабленны в жизни — они спокойнее, свободнее, раскованнее. Цивилизованный ребенок с самого начала становится очень, очень напряженным; ему пять лет, ему шесть лет — а он уже несет ношу всего человечества. Он живет в напряжении, в тревоге, в страхе: получится у него или нет?

Вы разрушаете его детство, и вы отравляете его ядом амбиций. Вы делаете все слишком серьезным: если он в чем-то оказывается первым, это нечто грандиозное; если он оказывается вторым, если он немного недотянул, он будет носить в себе эту рану всегда. Если ребенку не удается всегда быть первым, он будет носить в себе комплекс неполноценности: когда ребенок приходит домой с неудачей, никто даже не смотрит на него, все его осуждают. Мы делаем вещи ненужно серьезными.