Магистр Войны - Дэн Абнетт

за самого нового из Лордов. Люго, к удивлению Гаунта, был самым менее вовлеченным, поднимающим свой мягкий, пустой голос над шумом торжества, чтобы услаждать собрание неподдельно забавными историями, множество из которых были самоуничижительными. Одна история, относительно Маршала Хардикера и товара серебряных кубков для пунша, вызвала такой оглушительный смех, что Гаунт увидел, что Лорд Генерал Сайбон впервые громко смеется. Маршал Тзара ударила кулаком по столу так сильно, что это сотрясло мелкую посуду, больше от веселья на реакцию Сайбона, чем от самой истории.

В какой-то момент, Уриенц наклонился над столом и указал на Гаунта наполовину обглоданной ножкой дичи, которую он поглощал.

— Вам нужен хороший портной, Гаунт, — сказал он.

— Портной?

— Вы – Милитант коммандер, — сказал Уриенц. — Вы должны выглядеть соответствующе.

— Я… Что не так с моей униформой? Я ношу ее всю свою карьеру.

Уриенц фыркнул.

— Он прав, вы должны выглядеть соответствующе, — сказала Тзара.

— Эта смесь комиссара и лесного партизана весьма обычна, молодой человек, — прищелкнул Келсо.

— У меня есть отличительный знак звания, — ответил Гаунт. Он поднял большой, золотой герб Милитант коммандера, который ему вручил Булледин. Он лежал рядом с тем местом, на котором он сидел. Он еще не прикрепил его. Просто его поднятие вызвало хор одобрительных восклицаний и чоканье бокалов.

— Это не связано со скромностью и приличием, — сказал Гризмунд. — Вы не измените себя, в качестве повелителя людей из-за высокомерия.

— Ну, — сказал Блэквуд, — некоторые делают так.

— Я это услышал, Блэквуд, ах ты пес! — крикнул Люго.

— Это вопрос несомненного статуса, — сказал Гризмунд, смеясь.

— У моих людей никогда не было проблем в распознавании моей власти, — сказал Гаунт.

— В подразделении из пяти тысяч? — сказал Уриенц. — Вероятно, нет. Но в войске из сотни тысяч? Пяти сотен тысяч? Вы выглядите, как комиссар.

— Я и есть комиссар.

— Ты – Милитант коммандер, тупой ублюдок! — проревел Вон Войтц. — Когда ты ступаешь на поле, тебе нужно, чтобы не было сомнений, кто обладает властью. Ты не хочешь, чтобы люди спрашивали, «Кто здесь командует?»… «Вон тот человек!»…»Комиссар?»…»Нет, человек, стоящий с другими комиссарами, который не просто комиссар»...

— Это не чувство гордости, Гаунт, — сказал Гризмунд. — Это необходимость. Тебе нужно выглядеть так, как все люди всех полков будут ожидать.

— Может быть, мантия? — предложила Тзара. — Не та мерзкая тряпка, которая на тебе.

— Может быть, огромный пустотный балдахин, поддерживаемый боевыми сервиторами! — крикнул Люго.

— Я приму мудрый совет от своих Лордов и превращу себя в наиболее колоссальную цель для врага, — сказал Гаунт.

Стол сотрясся от смеха.

— По крайней мере, возьми адрес моего портного, — сказал Уриенц. — Он хороший человек, в квартале Сигнальной Точки. Чистый мундир, кушак, это все, о чем я говорю.

Когда прием пищи закончился, генералы начали уходить, один за другим. Обязанности и армии ждали, и некоторые ждали слишком долго своих Командующих Офицеров. Каждый из них тряс руку Гаунта или хлопал его по спине до того, как уйти.

Остались только Вон Войтц, Сайбон, Булледин, Блэквуд, Люго и Тзара.

— Думаю, что я должен вернуться в свое подразделение, — сказал Гаунт, прикончив последний бокал амасека. — Они едва сошли на землю.

— Есть еще некоторые вопросы, которые нужно обсудить, Брам, — сказал Вон Войтц. Он кивнул обслуге из штаба, ожидающей их, и они ушли, закрыв двери за собой.

— О состоянии крестового похода и здешней кампании? — спросил Гаунт.

— Ох, да, это, — сказал Сайбон. — Мы дойдем до этого.

— Я жажду полных отчетов разведки, — сказал Гаунт. Он сделал жест в сторону своего герба на столе. — Сейчас, тем более, потому что я считаю, что я обязан все это рассмотреть.

— Мой человек, Байота, предоставит тебе все, что тебе будет нужно, — сказал Вон Войтц. — Полный отчет, затем завтра или послезавтра брифинг, чтобы изучить стратегию.

— А когда я получу аудиенцию у магистра войны? — спросил Гаунт.

Бревна потрескивали и плевались искрами в решетку. Булледин потянулся к хрустальному графину и наполнил стаканы для себя и Гаунта.

— Наш возлюбленный магистр войны, — сказал Вон Войтц, — да будет он жить вечно, очень отдаленная душа. Мало кто из нас видит его в эти дни.

— Он обитает в одиночестве здесь, в восточном крыле, — сказала Тзара. — Он всегда был человеком тактики и стратегии...

— Великолепной стратегии, — вставил Люго.

— Я не спорю, Люго, — сказала Тзара. — То, как один человек может собрать и содержать у себя в голове данные всего крестового похода и осмысливать это, это чудо.

— Это всегда было его главным талантом, — сказал Гаунт. — Чтобы видеть на пять или десять шагов впереди Архиврага. Чтобы оперировать огромными механизмами войны.

— Одержимость, я думаю, — сказал Блэквуд. — Разве нет какого-то качества одержимости в голове, который может достичь такого искусства обработки данных.

— Это одержимость, что поглощает его, — сказал Сайбон. — Он удаляется все больше и больше с каждым днем в одинокий мир размышлений, приказывая писарям и рубрикаторам приносить ему самые последние клочки данных постоянно. Он досконально рассматривает каждый клочок со вселяющей страх точностью, выискивая улику, благоприятную возможность, нюанс.

— Вы говорите так, как будто он болен, — сказал Гаунт.

— За эти последние годы, Брам, — сказал Вон Войтц, — махинации врага становились все менее и менее понятными.

— Я слышал слухи, что ими управляет сумасшедший, — сказал Гаунт.

— Ты не думаешь, что этот ублюдок, Сек, сошел с ума? — спросил Люго.

— Конечно, — сказал Гаунт. — Это обманчиво. Всегда была холодная логика, стратегическое великолепие, которое нельзя