Подсказки пифии - Эрик Аксл Сунд

Прокурор услышал, как Чильберг переводит дух, и его позабавила мысль, что она вот-вот взорвется. Продолжил он еще медленнее, одновременно наблюдая, как Деннис Биллинг вылезает из такси и направляется к входу в ресторан.

– Я имею в виду, что мы имеем дело друг с другом уже несколько лет и, будем откровенны, не один раз ваши утверждения оказывались безосновательными, отчего вы были вынуждены совершить свои хождения в Каноссу. – Прокурор уже готов был добавить “старушка”, но запнулся и, к своему изумлению, услышал, что Жанетт смеется.

– Ну вы и весельчак, Кеннет, – сказала она.

Прокурор испытал разочарование от того, что Чильберг не лопнула от злости, да еще и выдала одну из длиннейших тирад, начиненную, как он и ожидал, феминистской чепухой.

Шампанское придало ему куражу, и он подумал, что его освежила бы горячая перепалка на тему гендерного вопроса. Сам он в этот вопрос не верил и считал его ерундой. Фантастическая теория, родившаяся в головах перебравших красного вина шлюх. Но прежде чем он успел найти удачную реплику, Жанетт продолжила, не выказывая никаких признаков раздражения:

– Мы под гаражом Дюрера нашли такое, что ваш любимый убийца Томас Квик позеленел бы от зависти. Но в отличие от случая Квика тут у нас всего под завязку, если вы меня понимаете. Части тел, пыточные инструменты и приспособления для адовой тучи медицинских экспериментов. И, насколько я могу судить, Дюрер виновен не в одном и не в двух убийствах. Вы скорее насчитаете с десяток и округлите до верхнего значения. У меня сейчас нет сомнений: мы нашли того самого человека. Он задокументировал все. Без исключения.

– Повторите-ка? – У прокурора голова пошла кругом.

Прокурор Кеннет фон Квист глубоко дышал, искал подходящие вопросы, достойные юридические возражения, существенные противоречия в ее анализе ситуации или что там еще – лишь бы законным образом отложить объявление Дюрера в общегосударственный розыск.

Но в голове было пусто.

Словно кто-то возвел брандмауэр, заблокировавший речевые центры. Прокурор знал, что хочет сказать, но не мог пошевелить губами. Словно армия его мозговых клеток взбунтовалась и отказывается повиноваться приказам. Прокурор, с прижатым к уху телефоном, не мог сделать ничего, кроме как и дальше слушать эту окончательно зазнавшуюся Жанетт Чильберг. Вот ведь прыщ на заднице, думал он. И чем таким, мать его за ногу, занимался этот Дюрер?

Части тела?

Ассоциативный путь прокурора оказался столь же коротким, как и логический, и моментально привел его к высушенной человеческой руке. Но новое лекарство в сочетании с алкоголем облегчили вытеснение. Опьянение позволило фон Квисту не потерять самообладания, но прокурору начинало становиться по-настоящему плохо.

– Иво Андрич с криминалистами уже здесь. Я распорядилась оцепить ближайший район и отдала приказ о радиомолчании. Вся коммуникация будет осуществляться по личным телефонам, а не по открытой линии. Дальше – полный запрет на обсуждение обнаруженного с посторонними, в этот чувствительный момент мне не нужны газетчики. Непосредственных соседей тут нет, но те, кто живет поблизости, уже начали интересоваться необычно плотным движением. Тут уж ничего не поделаешь.

Жанетт сделала паузу. Фон Квист сжал кулак в кармане, надеясь, что она закончила, что сейчас будет тихо, спокойно и он сможет вернуться на вечеринку. Он же просто хочет повеселиться, выпить дармового вина и пожевать канапе вместе с сослуживцами и товарищами по работе.

Ну пожалуйста, пусть все кончится, молил он того бога, от которого ушел, хлопнув дверью, в пятнадцатилетнем возрасте после яростной ссоры с проводившим конфирмацию священником, после чего так и не вернулся. Но тот, к кому он обращал свои мольбы, был либо злопамятным, либо глухим, либо не существовал вовсе, потому что Жанетт Чильберг продолжила свой доклад. У прокурора уже подгибались ноги, так что он ухватился за первый попавшийся стул и сел.

– Так что я убеждена, что объявить Вигго Дюрера в государственный розыск абсолютно необходимо, – говорила Жанетт. – Мне нужно ваше согласие, но так как я слышу, что вы на вечеринке и, вероятно, вам трудно уйти, мы можем отложить упражнения с бумажками на потом. Или вы доверяете мне, или завтра утром объясняете моему шефу, почему так затянули с розыском Дюрера. Как говорится, it’s your choice.

Она наконец замолчала, и прокурор услышал звук резкого торможения, после чего послышались ругательства ее напарника, Йенса Хуртига.

– Так, значит, насчет Дюрера никаких сомнений? – Прокурор, который после минутного отдыха на стуле обрел спасительный дар речи, теперь из последних сил надеялся, что виновен кто-нибудь другой, но ответ комиссара последовал немедленно, и такой, что даже склонный к колебаниям человек вряд ли истолковал бы его неверно.

– Никаких, – сказала Жанетт, и прокурор Кеннет фон Квист увидел внутренним взором свое собственное хождение в Каноссу.

– Тогда я даю тебе добро на любые меры, которые ты сочтешь необходимыми. – Он замолчал, подыскивая слова, которые восстановили бы его чувство собственного достоинства и вытеснили бы опасения, что все летит в тартарары. – Но даже при всем твоем усердии ты же можешь подождать и не ставить пока Дюрера в список most wanted ФБР. – Это было лучшее, что пришло ему в голову, но этого недостаточно. Реплику наверняка воспримут не так, как надо.

Деннис Биллинг шел к нему с двумя бокалами игристого вина, и прокурор приготовился закончить кошмарный разговор.

Но он не знал, что сказать. Прокурор словно угодил в лисий капкан. Чем отчаяннее он пытался выбраться из него, тем больше увязал.

– Я подожду с ФБР до завтра, – сказала Жанетт Чильберг. – А потом Дюрер все равно попадет в их список, независимо от того, хотите вы этого или нет. – Фон Квист услышал на том конце театральный вздох. – А что касается хождения Генриха Четвертого в Каноссу, – продолжила Жанетт тем же сверхотчетливым медленным голосом, каким он сам говорил так недавно, – то, полагаю, позднейшие исследования рассматривали данный эпизод как мастерский шахматный ход Генриха. В конце концов, длинную соломинку вытянул он, а не погрязший в коррупции папа Георгий. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Ведь это вы историк, а я всего лишь глупая женщина.

Он услышал, как щелкнуло в трубке, когда Жанетт отключилась. Деннис Биллинг похлопал его по спине и вручил ему бокал, и тут в прокуроре вскипела долго сдерживаемая злость.

Это что еще – “погрязший в коррупции”?

В очередной раз глаза прокурора оказались прикрыты шорами самодовольства.

Прошлое

Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Дохтуровской (возле кладбищ). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и проч. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян.

За едой отец хранил молчание и был неподвижен – только рука с ложкой двигалась между ртом и тарелкой с супом, вверх-вниз. Она насчитала двадцать восемь вверх-вниз, потом отец опустил ложку в пустую тарелку, взял салфетку и вытер рот. Откинулся на спинку стула, сцепил руки на затылке и посмотрел на ее братьев.

– Вы двое, идите к себе и соберите, что у вас еще осталось.

Сердце у нее тяжело застучало. Она нехотя проглотила еще ложку супа и откусила хлеба. Ей так не хватало супа, сваренного мамой. У этого был вкус, как у земли.

Братья взяли тарелки, поднялись и сложили их в корыто у печи.

– Сначала вымойте посуду, – велел отец, и она расслышала в его голосе знакомое раздражение. – Это хороший фарфор, может быть, нам разрешат оставить его себе. А если мы бросим его здесь, то точно его лишимся. Столовое серебро положите в деревянный ящик у двери.

Краем глаза она видела, как отец ерзает на стуле. Может, он и на нее сердится? Его иногда раздражало, что она не доедает до конца.

Но не теперь. Когда братья загремели тарелками, отец перегнулся через стол и взъерошил ей волосы.

– Ты как будто встревожилась, – сказал он. – Бояться ведь нечего, правда?

Нет, подумала она. Я тревожусь не за себя, а за вас.

Она старалась не смотреть отцу в глаза. Знала, что отец-то смотрит на нее не отрываясь.

– Милая тохтер, – он погладил ее по щеке, – нас просто депортируют. Посадят в поезд и куда-нибудь увезут. Может, на восток. Или на север, в Польшу. Не так много мы можем сделать. Придется начинать с нуля, где бы мы ни оказались.

Она попыталась улыбнуться, но настоящая улыбка не вышла, потому что она засомневалась, правильно ли делает.

Она видела объявление на стене дома недалеко от пещерного монастыря, где заперлись дураки из православных. Жить всю жизнь на воде и хлебе в пещерках без окон, чтобы оказаться ближе к Богу. И правда ненормальные.