Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

Он потерял время, пока трусливо прятался, уворачивался от того, что уготовано для него Норнами. Ему пришлось пройти вперед и вернуться обратно, сойтись с Трувором в поединке, чтобы оказаться в точке, с которой он начинал свой путь на тинг несколько месяцев назад.

Но теперь он все сделает верно.

Харальд вытащил из голенища сапога нож и порезал правую ладонь. Он протянул руку и коснулся раскрытой ладонью прохладной поверхности камня, провел по выбитым на нем рунам, наблюдая, как кровь окрашивает их в темно-багряный цвет.

— Один, Великий Всеотец, — негромко сказал он, зажмурившись, — пусть моё оружие не подведёт меня в день испытания. Пусть твоё око смотрит на меня, пока я сражаюсь, а твои вороны — Хугинн и Мунинн — укажут мне путь.

Ничего не произошло, и лишь налетевший ветер подхватил слова конунга и унес их высоко в небо. Харальд встал и, зажав в ладони тряпку, чтобы унять кровь, убрал меч в ножны. На прощание он еще раз коснулся камня, уже другой рукой, и зашагал прочь с обрыва над морем, где установил алтарь Одина много зим назад, в тот самый день, когда решил, что осядет и отстроит дом на этом безлюдном клочке земли.

С той поры утекло много воды, и не один дом был здесь отстроен.

Спустившись на берег, он направился к амбару, в котором держали пленников. Накануне его люди славно пировали, и он не встретил никого, кроме стражников и рабов.

Трувор вскинул голову, едва заслышав шаги конунга. Их устроили на лежалом сене, связав по рукам и ногам друг с другом, чтобы не смогли сбежать.

— Тебе, наконец, нашлось, о чем поговорить со мной, конунг? — спросил насмешливо брат Рёрика.

Харальд и не уразумел сперва. Потом вспомнил. Как только окончилось сражение, Трувор передал, что хочет видеть его и говорить с ним. Он отказал тогда.

— Долгая же у тебя память, — хмыкнул Харальд и подошел к сидящим воинам.

Брат Рёрика ощерился. Казалось, он совсем оправился от ран. Люди конунга слишком хорошо о нем заботились и досыта кормили. Он не сидел на веслах, ничем себя не трудил и теперь выглядел лучше Харальда.

— Я поплыву в Гардарики и брошу вызов Рёрику, — спокойно сказал конунг, наблюдая, как меняется выражение глаз Трувора.

— Что?.. Для чего ты мне это говоришь… — пробормотал тот, а потом взглянул на него с ожесточенной усмешкой. — Конечно же…

Харальд кивнул. Два воина, они поняли друг друга без слов.

— И что, если я выиграю… ужель твои люди меня отпустят? — Трувор прищурился, смотря на конунга снизу вверх и ненавидя его за этот унизительный, просительный взгляд.

— Ты не выиграешь, — Харальд покачал головой. — Вы оправились от ран, — он посмотрел на каждого из воинов. — Не станем ждать. Нынче на закате мы сразимся.

— Так дай мне меч и дозволь подготовиться! Мало тебе будет чести одолеть противника, которого днями держали связанным, на короткой веревке, — пылко потребовал Трувор.

— Вам всем дадут ваши мечи, — уже в дверях обернулся конунг и ступил из амбара прочь.

Стражник, который слышал все, что было сказано, смотрел на него с немым вопросом во взгляде, и Харальд кивнул.

— Принеси им их мечи. Возьми еще людей и проследи, чтобы они смогли подготовиться к поединку.

На пути к Длинному дому ему попалась стайка мальчишек. Они тащили к берегу сеть, намереваясь порыбачить.

— Конунг, конунг! — заверещали они, завидев его, и тотчас окружили плотным кольцом, прося потрогать меч, кинжал и воинский пояс.

Сеть и рыбалка были забыты.

— А правда, что скоро ты пойдешь в Гардарики? — спросил один, самый бойкий и смелый.

— Правда, — кивнул Харальд, рассматривая задранные к нему лица.

— А правда, что ты привез с собой их дроттнинг?

— Мамка говорит, она похожа на рабыню!

— Почему она сдалась тебе, а не умерла⁈

— Она принесет нам неудачу…

— А ну тихо! — он повысил голос, и мальчишки мгновенно замолчали.

Можно было бы выпороть парочку особенно говорливых, да что толку? По малости зим они сами себя не разумели. Повторяли то, что слышали от родичей.

— Ступайте прочь! — он все же отвесил несколько подзатыльников, но больше для острастки.

Когда мальчишки, подобрав сеть, убежали к берегу, Харальд еще долго смотрел им вслед.

Он знал, что вчера его слова про союз с конунгом Гардарики не пришлись по нраву многим. Он знал, что еще долго будет гудеть Длинный дом, словно потревоженный пчелиный улей. Немало дурного скажут его люди.

Но они смирятся.

Вчера он предложил сразиться с ним любому, кто не был согласен, кто хотел себе другого конунга, и никто не осмелился принять его вызов.

И потому Харальд был уверен, что пройдет время, и разговоры затихнут. Вскоре он уведет войско, а когда вернется — с победой и захваченным добром — те, кто нынче болтал громче всех, будут стыдливо опускать головы к земле и не посмеют поднять виноватых взглядов.

Так бывало всегда, сколько он себя помнил.

Никогда хирд не шел за конунгом слепо, безусловно, молча. Так не было принято у его народа, они же не тупой скот, который ведут на забой.

Быть может, в этот раз недовольство было сильнее, а разговоры — жестче, потому что он привез с собой дроттнинг русов.

И все уже знали, что из-за нее, из-за его отказа отдать ее Трувору, началось то сражение. И вражда с Рёриком.

А ведь правда состояла в том, что его, Харальда, вражда с Рёриком началась гораздо раньше. Когда он еще не был конунгом. Когда Рёрик погубил его жену. И сына, которого она носила.

Это было очень давно, и мало из тех, кто носил за ним меч, знали об этом. Старый кормщик Олаф, сестра Тюра и, верно, Ивар, если услышал от матери.

Притупившись, боль, однако, никуда не исчезла. Он не вспоминал про жену и сына каждый день, но никогда не забывал. А память о Рёрике вырвал из сердца с корнем.

Пока не был созван тинг. Пока мужчина, возомнивший себя конунгом конунгов, не возжелал большего. Не возжелал подмять под сапог Гардарики.

И с того мига у Харальда не было другого пути, кроме как встретиться с Рёриком лицом к лицу. Он долго от