Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

сказал ей, что вернется около трех и тогда, «если хочешь, мы пойдем гулять в Летний сад». В огромном Михайловском манеже церемония не заняла много времени. Уделив несколько минут беседам с послами Германии, Австрии и Франции, присутствовавшими тут же, Царь заехал ненадолго к своей кузине, великой княгине Екатерине Михайловне (в замужестве герцогиня Мекленбург-Стрелицкая), где наскоро выпил чашку чая и в начале третьего часа отбыл в Зимний дворец.

Царскую карету сопровождали шесть казаков на лошадях, а один располагался на козлах. За каретой в двух санях ехали офицеры полиции. Через несколько минут кортеж выехал на Екатерининский канал и двинулся вдоль решетки сада Михайловского дворца. Это место было малолюдным, только несколько одиноких фигур маячили на всей перспективе. Вдруг раздался страшный взрыв. Когда рассеялись клубы дыма, то перед глазами предстала страшная картина. На тротуаре лежали убитые наповал мальчик-прохожий и два казака. Все кругом было залито кровью людей и лошадей. Царская карета была полностью уничтожена, но сам Император не пострадал. Он бросился к лежащим, хотя чины полиции умоляли его немедленно в санях отправиться во дворец.

Царь не послушался, так как хотел увидеть схваченного анархиста, бросившего бомбу. В это время другой заговорщик, стоявший опершись на перила канала, бросил еще одну бомбу прямо под ноги царя. Через мгновение все увидели Александра II, лежащего на земле, всего в крови, а из разорванного в клочья мундира торчали раздробленные ноги. Зрелище было ужасающим. Глаза его были открыты, но казалось, что он ничего не видит. Подоспевшему брату, великому князю Михаилу Николаевичу прошептал: «Скорее во дворец, там умереть». Это были последние слова, произнесенные пятнадцатым самодержцем из династии Романовых.

Через несколько минут весть о злодейском покушении на государя стрелой облетела Петербург. Одними из первых об этом узнали Цесаревич и Цесаревна в Аничковом дворце. Александр, в чем был, сразу бросился на улицу, на первом попавшемся извозчике помчался в Зимний. Мария Федоровна с детьми прибыла туда следом. На парадной мраморной лестнице там и тут виднелись следы крови. Император лежал на кушетке в своем кабинете, около письменно стола, почти под портретом дочери Марии. Глаза были закрыты, и мертвенно-бледный цвет лица свидетельствовал о безнадежном состоянии.

Через три дня Мария Федоровна в письме к матери описала то кошмарное зрелище, которое ей открылось: «Бедный безвинный Император, видеть его в этом жутком состоянии было душераздирающе! Лицо, голова и верхняя часть тела были невредимы, но ноги – абсолютно размозжены и вплоть до колен разорваны в клочья, так что я сначала не могла понять, что, собственно, я вижу – окровавленную массу и половину сапога на правой ноге и половину ступни – на левой. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. Нет, это было ужасно!»

Около умирающего суетились врачи, металась княгиня Юрьевская, отдававшая распоряжения медикам и прислуге. Старого протопресвитера Рождественского так трясло, что он с трудом держался на ногах, но успел причастить умирающего, в бессознательном состоянии сумевшего проглотить святое причастие. В ранних мартовских сумерках 1 марта 1881 года Император Александр II испустил свой последний вздох, и душа его отлетела. Когда лейб-медик С. П. Боткин (1832–1889) объявил об этом, то новый Император Александр III бросился перед телом отца на колени, рыдая навзрыд. Это был первый случай в жизни, когда он так открыто проявлял свои чувства на публике. Рыдали и многие другие.

Затем новый самодержец поднялся, увидел княгиню Юрьевскую, находившуюся в полуобморочном состоянии, подошел к ней и обнял. К телу усопшего начали подходить другие родственники, приближенные, высшие сановники империи. Смерть монаха сняла все возражения, затмила все прошлые обиды и унижения. Императорская фамилия, двор, огромная Россия искренне горевали по поводу безвременной кончины царя.

Мария Федоровна плохо соображала, находилась как в тумане, и потоки слез лились не останавливаясь. Вслед за мужем распростерлась перед телом покойного. Поднявшись, подошла к несчастной княгине, обняла ее, и обе женщины стояли, так обнявшись, и плакали. Горе их было огромным и искренним. В тот момент это были только две женщины, сердца которых страдали. Но то было лишь кратковременным единением. С каждой минутой дистанция между ними все увеличивалась, делаясь непреодолимой. Одна, теперь уже царица, другая, потерявшая безмерно любимого, и которой, может быть, не хватило всего «пяти минут», чтобы стать хозяйкой трона. Мария Федоровна получила судьбу, которую по праву рождения и положения должна была иметь, а Екатерина Михайловна не дождалась того, на что могла рассчитывать лишь как возлюбленная венценосца.

Все встало на свои места.

3 марта тело Александра II положили в гроб, который затем по анфиладам дворцовых зал препроводили в дворцовую церковь. Прах усопшего несли великие князья, а новый Царь поддерживал головную часть. Следом следовала Юрьевская, а несколько поодаль – Мария Федоровна. У самого входа в церковь вдова вдруг, совершенно неожиданно, начала так кричать, что пришлось пригласить врачей, и ее увели.

Новый Монарх проявил великодушие. Он и Мария Федоровна участливо отнеслись к Юрьевской и ее детям. Старые неудовольствия предавались забвению, княгиню окружили заботой и вниманием.

Александр III разрешил ей говорить ему «ты», а Мария Федоровна навещала ее, безропотно уступала ей первое место на траурных церемониях. По решению нового Монарха за ней сохранялись апартаменты в Зимнем дворце, и она до конца дней своих обеспечивалась рентой из казны, составлявшей 100 тысяч рублей в год. Ей были оставлены все вещи и подарки, принадлежавшие ранее. Дочери могли рассчитывать на царское приданое, а сын имел право получить образование за счет государства.

С этой особой у нового Монарха было немало хлопот. Вела же она себя слишком эпатирующе, чтобы можно было (даже во имя светлой памяти покойного Монарха) долго сохранять расположение царской семьи. В одном из своих писем княгиня заметила, что все время «находится в полусознательном состоянии». Может, так оно и было, во всяком случае, благовоспитанностью и тактом княгиня не блистала.

Молодую вдову обуревали страсти и желания, подаваемые с отталкивающей аффектацией. То она вдруг начинала претендовать на одну из императорских резиденций, то требовала к себе внимания, «соответствующего вдове Императора», то выражала негодование, что ей не вернули «два канделябра», купленные ей покойным. Она могла без приглашения, совсем неожиданно, примчаться в Аничков и устроить скандал придворным, не желающим ее пускать к Императору, «которому она обязана сообщать важные вести», а затем сетовала и негодовала «за непочтительное отношение». Постоянные претензии часто обосновывала «волей Того, который ушел, но который с Небес все видит».

Играя на сыновьих чувствах, «друг Екатерина» часто просила Александра III о невозможном. Причем