Ноша - Татьяна Нелюбина

Но мы эти дни не бездельничали, мы занимались «семейным» подрядом: косили траву, собирали, вывозили на тачке в лес, Маша нам помогала – цапкой забрасывала травинки в тачку. Потом освобождала сад от улиток. А их развелось… несметное множество. Одновременно затаптывала норы кротов. Заливала их водой из шланга и цветы поливала. Устроила «гонки» двух мокриц. На террасе. Глаз с них не спускала. Набралась терпения. Этого у Маши не отнимешь – умеет ждать. Нашла лягушонка и часа три с ним играла – опускала его в чан с водой, вынимала, усаживала на камни, горько заплакала, когда лягушонок ускакал домой.

Пошли с ней к зверятам в деревню. Познакомились с детишками, насмотрелись на овечек, ягнят, коз, лошадей, крольчат. Видели мёртвого лягушонка… Маша покачала головкой:

– Бедный. Другие лягушонки плачут по нём…

Смотрели, как боронят пашню. Маша нам всё описала:

– Потом посеют хлеб, он вырастет, и хомячки прибегут за колосками и зёрнышками, за щёчку набьют.

Нашли следы кабана, косули, лошади. Когда принимали душ, Маша показала на полотенце:

– Смотрите, от нас отделились следы. Schau, Djeda, unsere Abdrücke haben uns verlassen[56].

Как образно.

Гуляли в кромешной тьме по саду, искали светлячков, не нашли.

Бруно и Ира прокатились на велосипедах – 16 км проехали!

Здесь не было связи, все телефоны молчали, как вдруг затрезвонил домашний:

– Настюш, как вы там, комары ещё не заели?

– Ой, Вера! Привет!

Вера, наша подруга из Ростока, самая наша давняя подруга ещё из Потсдамских времён, скучала, бедная, дома одна:

– У мужа Mucke[57], сын на праздники приехал и сразу, само собой, по друзьям. Поросёнок. Но – любимый! Пасхальные каникулы длинные. Позавчера какой-то Gründonnerstag был, вчера Karfreitag, а там и Ostersonntag, и Ostermontag[58] пролетят как один день. И снова на работу. Слушай, я приеду на вернисаж!

Я очень обрадовалась.

– У тебя, правда, получится? Ведь какие-то трудности были?

– Ты про моих беженцев? В нашем лагере вечные трудности. То одно у них, то другое… И напарница уже месяца два на больничном, а я отдувайся. Позвонила ей: так и так, со вторника тоже уйду на больничный, как хочешь, выкручивайся, не то надорвусь. А врач мне, действительно, справку дал – полное нервное истощение. Ну, хорошо, Настюш, всех за меня поцелуй, наговоримся потом, я обязательно приеду! Frohe Ostern и светлой вам пасхи!

– И вам! Ждём с нетерпением!

Кришан

– Нануся, – сказала Маша, – я люблю тебя и мамочку!

– И я, – сказала Ира, – люблю свою мамочку!

– Ой, – растрогалась Настя, – правда?! Ну вот, какой у меня счастливый день!

Про меня они тоже не забыли:

– Djeda, dich lieben wir auch! Sehr, sehr!

– Ach, habe ich heute auch Glück![59]

Мы встретили Веру, прокатились по Берлину, сели за стол, Маша показала, как она читает:

– Это мягкий знак.

– О! А это какое слово?

– У-г-о-л.

– Угол? А ну-ка, Манюня, покажи, где угол.

Маша побежала выбирать один из углов.

– А теперь смотри внимательно, что здесь написано: уголь. Мягкий знак на конце. Ты знаешь, что такое уголь?

– Нет.

Настя нашла у себя в закутках уголь для рисования, Маша провела несколько линий и увлеклась, а мы наше застолье продолжили. Вспоминали Потсдам, где я с Настей на её выставке познакомился, Сан-Суси, где Вера и Настя встретились.

– Почти тридцать лет назад! Да, Кришанчик, – Вера вздохнула, – мы тогда были… ого-го! Ира ещё в школе училась. Стихи писала.

– Хотите послушать? – Ира достала телефон. – Я искала определённые бумажки и нашла свои стихи.

Мамочке

Пушистые золотистые волосы,

нежные энергичные пальчики,

длинные реснички чёрные,

из-под них весёлый лучистый взгляд карих глаз,

одна серёжка украшает ушко,

браслетик просишь на запястье застегнуть,

мамулечка любимая, нежная и сильная,

маленькая и тоненькая, большая-большая тёплая птица моя,

я очень люблю тебя.

– Я помню, – сказала Вера, – вы всё записочки друг другу писали: я там-то и там-то, не теряй меня.

Я оставил женщин и пошёл проверить, всё ли приготовил на завтра. Настины работы, уже запакованные, стояли в прихожей. С утра Бруно приедет, поможет. Нужно взять с собой полиэтиленовую плёнку, если будет дождь. Из кладовки вышла Маша, обмотанная этой плёнкой.

– Dedja, wie sehe ich aus?

– Hervorragend, Puppü[60]

Маша оглядела себя в зеркале и сообщила, что она мусор.

– Кто, кто ты? – спросила Вера.

– Я мусор. Я сижу в мусорке. Я енот.

– Так ты мусор или енот?

– Я енот в мусоре. Я ищу еду. Нашла! Яблочко! – Съела. – Корочка хлеба! – Съела. – Картошка!

А остальной «мусор» она просто по «лесу» разбрасывала.

– Ай-я-яй, – сказала Вера.

– А что? – удивилась Маша. – Я енот, я не понимаю, что делаю!

Водительница сказок, правительница снов. Всё может. Назад в детство (наше) может вернуться. В ландшафты войти и выйти.

– Слушайте, – вспомнила Вера, – мне приснился сон, муж и сын почему-то в воде плескались, картины – компьютерные, движущиеся молекулы, то есть на фоне неподвижных картин двигались пульсирующие молекулы, сжимались, разлетались, сообщая, что все мы – из одного материала. Который, выпущенный на волю, может навредить предметному миру, рассыпав его в первоначальное состояние. Народ – во сне – уже рассосался, остались пустые бокалы, мусор, подруга сына.

Бруно приехал. Настя ещё раз проверила, не забыла ли что – клейкую ленту, ножницы, если вдруг картинка отклеится, бумажные салфетки и средство для чистки стекла, цифры, список работ, рулон полиэтилена, плащевые накидки.

Дождь лил всю ночь, но с утра перестал.

Мы, в несколько заходов, снесли работы на улицу, уложили в багажники наших машин, сумки на задние сиденья поместили. Благополучно доехали, припарковались, перенесли всё в галерею. Составили столы, накрыли их пледами, разложили небольшие картины. Большие к стенам приставили, а Настя их разносила по периметру в одной ей известной последовательности. Это не первая выставка, которую мы оформляли, поэтому работали слаженно. Бруно забирался на стремянку, я подавал раму. Но вешали пока «на живульку» и позже решали, нравится нам композиция стены или нет. Всё-таки, каков бы ни был замысел, а только на месте можно было увидеть, не перегружены ли стены, гармонируют ли друг с другом цветовые пятна, сочетаются ли акварельные работы с рисунками тушью. Мы совещались, заменяли одни работы другими, пили кофе, курили на улице, советовались с доктором Мюллером, куратором выставки.

Часов через несколько всё было готово. Настя чистила стёкла рам, приклеивала номера, заносила в список работ.

Я был под сильным впечатлением. Теперь, когда картины были развешены, меня