Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время - Эрих Соловьев

Лютеровская критика целибата и утверждение супружества в качестве всеобщей христианской обязанности произвели глубокое впечатление на реформаторски настроенное немецкое духовенство. Вступление священников в брак стало важной частью совершавшихся в Германии церковных преобразований.

Первыми в истории Германии семейными пасторами были соратники Лютера Зейдлер и Бернарди. Зейдлер, проживавший в католической части Саксонии, был осужден за это герцогом Георгом и умер в тюрьме. Бернарди, подданный курфюрста Фридриха, опале не подвергся. В конце 1522 года в Страсбурге вступил в гражданский брак Мартин Буцер, а летом 1523-го Томас Мюнцер женился на бывшей монахине, альштедтской красавице Оттилии.

Свадьбы протестантских священников редко бывали радостными праздниками. Молодожены чувствовали на себе удивленные и осуждающие взгляды; они знали, что в случае поражения реформации их ждет суровая кара. Прихожане нередко спрашивали у своих оженившихся пасторов: а что сам Лютер? — или у него пороху не хватает исполнить то, чему он подучил других?

Лютер знал об этом.

В 1525 году два обстоятельства заставили его отнестись к делу с особой серьезностью.

Первым были настойчивые просьбы отца. Узнав, что Мартин сложил с себя монашеский чин, Ганс пожелал немедля повидаться с ним. Он со слезами напоминал сыну о том, что оба его брата умерли и фамильному имени Людеров грозит гибель.

Другим побуждением к женитьбе были уже известные нам настроения самого Мартина. «Крестьянская война, — пишет один из протестантских биографов Лютера, — усилила в нем мысль о шаткости жизни, о постоянной опасности смерти, что, конечно же, не было преувеличением… Вступая в брак, он говорил «да» жизни и предполагал осуществить тот ее порядок, который считал соответствующим божественным заповедям».

Окончательное решение помог принять случай.

На пасху 1523 года двенадцать монахинь ушли из альбертинского монастыря, расположенного в католической части Саксонии, чтобы начать новую жизнь, сообразную реформаторским принципам. Девяти из них Лютер обеспечил пристанище в виттенбергском Черном монастыре. Четверо вскоре нашли родственников; за пятерых оставшихся Лютер чувствовал себя ответственным. Он свободно вздохнул, когда подыскал им женихов.

Одной из беглых монахинь была дочь обедневшего верхнесаксонского дворянина Катарина фон Бора. К ней сватался весьма достойный претендент, пастор из Орламюнде, но помолвка все как-то не клеилась. Несговорчивую дворянскую дочь определили служанкой в дом к знаменитому художнику Лукасу Кранаху, бургомистру Виттенберга. Лютер был здесь частым гостем. Однажды (в его отсутствие) Катарина позволила себе заявить, что если и выйдет замуж, то только за самого доктора Мартинуса или за его друга Никласа Амсдорфа. Амсдорф был упомянут для отвода глаз: Катарина фон Бора призналась в своей симпатии к Мартину Лютеру. Узнав об этом признании, которое, надо думать, стоило Катарине недешево, Лютер провел ночь в тревоге и раздумьях, а поутру сделал предложение бывшей альбертинской монахине.

Соратники реформатора были шокированы столь быстрым решением. Меланхтон всерьез опасался за репутацию Виттенберга. 16 июня 1525 года в письме к своему другу Иоахиму Камерарию он сетовал: «Ты, вероятно, удивишься вместе со мной, что в такое несчастное время, когда дельные и честные люди повсюду терпят нужду, он (Лютер. — Э. С.) не сострадает им, а, забыв о приличии, распускается и пренебрегает своим призванием. Ведь Германии так нужны его ум и сила». Лютер возражал, что лучший способ сохранить репутацию — это не обращать на нее внимания: лай папистов ничем не уймешь, а нововерцы примут женитьбу доктора Мартинуса как свидетельство его уверенности и силы. Можно согласиться с католическим биографом реформатора Г. Гризаром, утверждавшим, что крутая натура Лютера требовала резкой реакции на новые обвинения католиков и «реакцией этой должна была стать женитьба назло всем адским силам и папству».

13 июня состоялась свадьба. Ее праздновали в здании бывшего Черного августинского монастыря, которое стало резиденцией, а позже (с 1532 года) владением Лютера. Все устроилось так быстро, что на свадьбе смог присутствовать лишь тесный круг друзей: Бугенхаген, Йонас, Лукас Кранах с супругой и доктор Апель, преподававший право в Виттенбергском университете. 27 июня справлялись более широкие торжества. Приехал из Мансфельда Ганс Людер. Старик был доволен: не мытьем, так катаньем сын достиг того, чего желал для него отец. Ганс видел дом, какого не было и у мансфельдского бургомистра, видел сноху-дворянку и многих знатных и ученых гостей. Это была последняя встреча отца и сына. Через несколько лет Ганс умрет, но в июне 1526 года у Мартина уже родится первенец, которого снова будут звать Гансом.

Двадцатисемилетняя Катарина была пригожа, сметлива и жизнерадостна. Лукас Кранах, образцовый выразитель далекого нам эстетического вкуса, как говорят, находил красивым ее широкоскулое, грубо высеченное лицо. Лютер женился не по чувству, но оно пришло позже, о чем свидетельствуют теплые, сдержанно нежные слова его писем и «застольных речей».

Даже самые желчные из биографов реформатора не решались утверждать, будто его брак был несчастливым. Однако идиллические картины семейного быта Лютеров, которыми переполнены протестантские хрестоматии, весьма далеки от действительности.

Интимная жизнь двух немолодых людей, юность которых прошла под строгими монастырскими обетами, не могла складываться легко. Кроме того, для всего немецкого протестантского духовенства их брак был, так сказать, «пробным», «опытным». Десятки священников обращались к Лютеру с вопросами, откровенными и наивными до бестактности. Дни и ночи протекали под знаком этих вопросов.

Вспомним, наконец, о крутом и тяжелом характере Мартина. Катарине нелегко было привыкнуть к его мнительности, вспыльчивости, резким переменам настроения, порождаемым продолжающейся внутренней борьбой. Если она с первых дней супружества терпеливо сносила все это, то прежде всего потому, что была единомышленницей и сподвижницей мужа.

Лютеры жили открытым, хлебосольным домом, который по временам превращался в настоящий постоялый двор. Каждый гость Виттенберга хотел лично видеть доктора Мартинуса и беседовать с ним. Иногда засидевшиеся посетители оставались ночевать.

Семья Лютера занимала несколько комнат; остальные помещения бывшего августинского монастыря безвозмездно сдавались студентам и школярам. Многие из них еще и столовались у профессора. За трапезой собиралось много народа. Разговор, которым руководил обычно хозяин дома, внимательно выслушивался студентами-квартирантами. В 1529 году речи и реплики Лютера стали записываться от случая к случаю, а с 1531 года это сделалось правилом. К концу жизни образовалось огромное собрание лютеровских сентенций, объединенных под названием «Застольные речи». Иоганн Аурифабер подготовил их старонемецкую, а Антон Лаутербах — латинскую публикацию. Усилиями протестантского исследователя Э. Крокера было осуществлено критическое издание «Застольных речей», включившее 7075 документов, которые занимают шесть томов из Веймарского собрания сочинений Лютера.

«Застольные речи» не только важнейший материал для биографии реформатора, но еще и своеобразная энциклопедия всей современной ему немецкой жизни. Мы находим здесь характеристики многих участников тогдашней политической и религиозной борьбы, наблюдения за нравами, обычаями и экономическими явлениями. «Застольные речи» — дети мгновения: в них немало неувязок и огромное место занимает юмор, так что можно впасть в ошибку, если принимать все сказанное буквально и всерьез. Вместе с тем они передают сам стиль лютеровского мышления и, что особенно важно, позволяют увидеть, насколько дух начинающейся Реформации шире его позднейших протестантских узаконений.

Лютер называл себя «homo verbosatus» («человек, насыщенный словом»). В кругу домашних он наговорил не только тысячи застольных сентенций. Когда в 1532 году болезнь помешала ему проповедовать в церкви св. Марии, он собирал школяров и читал им незамысловатые религиозно-нравственные наставления. Они также записывались, а в 1544 году Вейт Дитрих издал их под названием «Домашние проповеди».

После ужина в доме Лютеров часто звучали хоралы и мирские песни. Хозяева сзывали молодых обитателей нижнего этажа и устраивали многоголосье. Хоровому пению Лютер, как и в молодости, отдавался всею душой (его восторженное, почти сакраментальнее отношение к пению увековечено в лирическом гимне «К госпоже музыке»).

Лютер получал солидное содержание от курфюрста, которое поступало к нему главным образом в форме профессорского и пасторского жалованья. В завещании, составленном в 1542 году, говорилось, что доктор Мартин Лютер оставляет «своей любимой и верной домоправительнице Катарине, которая в качестве супруги всегда любила, ценила и хорошо содержала его», поместье и дом, купленные у некоего Бруно Брауера (здание бывшего августинского монастыря отходило обратно к саксонскому курфюрсту). Он оставляет ей далее ценностей примерно на тысячу гульденов, «содержащихся в чашах и драгоценностях, как-то: кольцах, цепочках, монетах, золоте и серебре». Правда, 450 гульденов должны были пойти на покрытие долгов.