Перстень Рыболова - Анна Сеничева

– Неужели он все-таки призрак? – спросил Арвельд. – И живет только в наших головах?

– Сущность, – ответил Лэм, не открывая глаз. – Так вернее. А живет он сразу в двух мирах. Город, который ты видел во сне и вправду существует. Асфалин – это развалины, частью затопленные, в горах на западе Лафии, где-то на Закатной дуге, кажется. А то место, где ты был с Амальфеей – это как… как слепок города, тонкая первооснова. Хотя как сказать, какой из них и более настоящий.

– Первый раз я увидел его на Горе, там, в обители Всех ветров. А потом уже не видел без той самой змейки… Почему?

– Никаких поверий с этой самой Горой не было связано?

– Да говаривали что-то, теперь плохо помню.

– Видимо, место силы. Бывают такие места, где ткань мира истончается. Храмовая гряда – вся такая, не зря же Советники именно там и живут…

Арвельд бросил еще кусок хлеба за окно.

– Не могу понять, никак понять не могу, – чародей тер усталые глаза, – почему он между мирами висит уже столько лет, и все воплотится не может… Что его держит… Ведь держит что-то! Здесь бы и поймать это «что-то», назад бы в два счета загнали… Как же быть… Как же быть!

Сгарди встал за спиной, положил руку ему на плечо.

– Шли бы спать, – утро вечера мудренее. Ничего мы сейчас не придумаем, зря только изведемся. Поздно уже…

На дворе и в глубине сада загорались огоньки. Повис в прозрачных сумерках купол часовни, освещенный снизу. В вышине, на темном уже небе, прочертила падающая звезда. Арвельд неожиданно улыбнулся.

– Наше счастье, – сказал он, – вон, у Первого рыболова мелочь из кармана посыпалась.

Лэм шутки не понял, раздраженно передернул плечами.

– Терпеть не могу эту дурацкую пословицу… От Расина услышал? Давненько он ее не вспоминал.

– Нет, от Паломника. Так на Лакосе говорят.

– Да на Лакосе сроду такого присловья не было. Оно и родиться-то могло только в краю торговцев, которые любую примету на деньги сводят.

– А с каких пор край торговцев у нас на Западе? Вроде Лафию так зовут.

– Она и есть.

– Тогда при чем тут князь Расин? – Арвельд присел на низкий подоконник.

– Его светлость оттуда родом, хоть и княжит в западных пределах. И в нем Лафия так глубоко засела, что до сих пор выговор проскальзывает. А тамошние поверья и подавно не вывести.

Лэм глянул задумчиво, приподняв бровь. Случайно сказанные слова вклинились в ход его мыслей и повернули их совсем в другое русло.

– Паломник… А это тот, с кем ты в монастырь пришел? Любопытно знать, что его загнало в здешние леса, с Востока-то… Если он и впрямь оттуда. Сам Паломник об этом не говорил?

– Куда там! Даже имени настоящего не назвал.

– А лет ему сколько?

Арвельд пожал плечами.

– Да, скрытный у тебя друг… И что у него с лицом, ты тоже не знаешь.

Тут Сгарди почувствовал, что краснеет – в словах Лэма ему почудилось что-то обидное, хотя ничего особенного чародей не сказал.

– Странно, что вы заметили, – сердито ответил он. – Паломник и капюшона не снимает, из кельи его лишний раз не выманить…

Фиу щелкнул пальцами, прервав его.

– Мне под капюшон заглядывать нужды нет, кое-что и так видно. Я твоего Паломника видел мельком, могу ошибаться, но у него не лицо будто, а обличье – чародеи так говорят, когда человек видом изменился.

– С его слов, он всегда таким был.

– А с моих слов – спутник твой не так прост, каким кажется. Я с таким лицом в Светлых морях ни одну живую душу не встречал, хоть и повидал их немало.

Лэм поднялся с места, не выпуская кружку из рук, прошел по келье от стены до стены. Его простая черная мантия, похожая на монастырскую рясу, с шорохом задевала лавки.

– У Первого рыболова мелочь из кармана посыпалась, – в глубоком раздумье повторил чародей. – А посмотрим, может, что дельного и наберем. – Он поднял голову. – Расскажи про своего приятеля. С чего начать? Да с того самого дня, как его встретил.

Сгарди мгновение молчал, припоминая тот вечер в лесу. Что он мог рассказать про Паломника… Охотник, рыбачит, иногда ходит в монастырь, в деревушку на Окоеме, лесом живет. Кажется, больше нечего. Много ли узнаешь о человеке в три дня, особенно если он слова лишнего не скажет?

Но чародей, похоже, так не думал. Поминутно он перебивал Арвельда вопросами, извинялся, что сбил, и тут же снова спрашивал. Причем мысли его Сгарди вовсе понять не мог, что к чему. Все про какие-то мелочи… А Лэма эта игра в вопросы увлекла так, что он напрочь забыл, для чего, собственно, они тут собрались. А ведь еще полчаса назад Фиу едва знал о самом существовании богомольца из лесов.

– Какой рукой нож бросил? Ты же сказал – тарелка у него в другой руке была. Значит, левой? А как бросал? При тебе бывало, что он быстро говорить начинал? И как речь менялась? Велел тебе за пояс держаться, когда через болото шли… А ты заметил, как пояс повязан был? Ага, через пряжку, ну да, лафийский узел. У капитана Остролиста увидишь – сравни. Асфеллотов по лицу узнает? На свирели играл… Напеть можешь?

Здесь Арвельд споткнулся.

– Не силен. Но он эту песенку еще раньше напевал, в первое утро… И ведь название сказал. Как же… «Речная волна».

– Как? – чародей весь подался вперед. – Речная… что? Волна? Может, струна?

– Струна, – удивленно ответил Сгарди. – Да, так. Он сказал, что ей лет не одна сотня…

– А именно четыре века, если хочешь знать, и родом она как раз из Люмийского княжества. Прости, опять перебил. Продолжай.

Но продолжать не удавалось, потому что Лэм от волнения становился сам не свой. А когда Сгарди помянул про монетку, которую Паломник носил на шее, чародей просто взорвался.

– Лафийский золотец! Десятилетней давности! – глиняная кружка вдребезги разлетелась о стену. – Для чего она ему здесь? На что?! Много он тут купит? А ведь у самого сердца носит, потерять боится!

– Да в чем дело-то? – крикнул Арвельд, тоже начиная раздражаться. Он все еще не понимал. И немудрено.

Извилистые ходы мыслей и воспоминаний, которыми чародей шел к своей ослепительной догадке, были ясны только ему одному, въяве наблюдавшему князя Расина. А сама догадка пригвоздила Лэма к месту, на миг лишив дара речи.

– В какой келье… его искать? – спросил Фиу, наконец придя в себя.

– В Свиточной башне. Наверху…

Лэм, кивнув, прошел к выходу. Под его ногами хрустнули глиняные осколки.

Дверь кельи под самой крышей Свиточной башни не была заперта. Лэм заглянул в пустую келью, потом вошел.

Поздний закат из окна, как полог, надвое делил комнатку. От порога стояла тень, а на место Паломника ложился мягкий золотистый отсвет.

В изголовье постели лежала одежда. Темно-серая ткань сильно полиняла и вытерлась, остались пятна от травы – живя в лесах, за вещами трудно уследить. Но даже сейчас заметно, какое доброе полотно. Лэм не удержался и отогнул край сложенного плаща. Так и есть – строчка ювелирная, сразу видно хорошего портного. На Расина не хуже шьют. Пальцы кольнуло остатками серебряной нити.

– Вы что-то забыли здесь, сударь? – послышался хрипловатый голос.

Фиу обернулся.

– Добрый вечер, брат Паломник. Прошу извинить мое вторжение…

– Ради бога, – не слишком дружелюбно ответил Паломник и прошел к столу.

– Мы гости настоятеля монастыря. Вы, наверное, слышали.

– Я рад служить гостям настоятеля.

Лэм кивнул на раскрытую книгу и перо с чернильницей:

– Вы владеете старыми языками?

– Откуда? Переписывать – большого ума не надо, сударь.

– Значит, не владеете… Странно, мне послышался в вашем голосе акцент, правда, очень легкий, с которым говорят далеко от Лакоса, – на это Паломник ничего не ответил, и Лэм продолжал: – Надо же, подлинник. А переписывать с оригинала доверяют немногим.

– Не слышал, – Паломник сел за стол, придвинул книгу и письменный прибор, всем видом показывая, что должен работать.

Фиу не спешил уходить. Он стоял рядом, не спуская глаз с перепончатых ладоней Паломника, на которые тот натягивал рукава синей рясы.

– История и право власти Светлых морей, – заметил Фиу, глянув на разворот страницы. – Какое совпадение… Представьте себе, я совершенно случайно стал обладателем одной вещи… реликвии, которая имеет прямое отношение и к тому, и к другому.

– Тогда это, безусловно, очень важно для вас, – плохо очиненное перо скрипнуло по бумаге. – Но я не понимаю, какое дело может быть до этого бедному монаху.

– Думаю, дело все же есть. – С этими словами чародей вытащил из кармана и положил на стол тусклый перстень с серым, точно запыленным, камнем.

Паломник сидел против окна, и в закатном свете Фиу увидел, как изменилось его лицо. На миг даже показалось, что через лягушачье обличье сейчас проглянет другой лик… Но в следующее мгновение Паломник поднял круглые глаза. Смотрел он совершенно бесстрастно.