Восхождение к власти: город 'бога' - Соломон Корвейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Неплохо… даже хорошо, что ты так поступила.
- Я же говорю, что я неспокойная.
- Ты справедливая.
- Тут трудно оставаться безучастной. Мне родители всегда говорили, что нельзя проходить мимо чужого горя, и я с этим согласна.
- Только тут мало кого, кто готов помочь другому… все, какие отстранённые и всем плевать друг на друга, - сказал Данте и с эфемерной дрожью в голосе добавил. – Я бы сказал, что ты чудо для Града.
- Спасибо, - оживлено сказала девушка, едва-едва улыбнувшись. – Я никогда не слышала о себе таких слов.
Машина спокойно миновала ещё несколько километров по пустынным дорогам. Данте и Сериль продолжили разговор, ведя беседы на весьма тривиальные темы – девушка продолжила рассказывать про детство, рассказав пару историй о своих годах в приходской школе, а парень поведал историю, как они с Яго, в детстве, собирались идти в Рим, но тётушка Мария их быстро поймала и строго отчитавши, отговорила от этой идеи, а спустя годы он всё же вошёл в вечный город, только с совершенно другими намерениями.
Авто заехало на стоянку, в городок под именем Аскасо, о котором напоминает только трухлявая табличка на въезде, а всё остальное ушло во мрак истории. Всё, что раньше было частью образа селения – здания и очертания, не более чем воспоминание. Если раньше это было маленькое село на холмистом возвышении, ведущее размеренную спокойную и тихую жизнь в тени пиренейских гор, то сейчас это разбухший от рынков и самостроя городок.
Данте с Сериль, выставив пару капканов у педалей, если её попытаются угнать, пошли в город. Коммандер увидел, что для того, чтобы им пройти в центр, который возвысился над всем поселением, придётся идти через рынки, которые выросли на склонах холмов. Память Данте уже видела подобные картины – такие же хаотичные стихийные рынки, только у него на родине и всюду одна картина – разношёрстные торговцы предлагают товар, либо украденный, либо стащенный из мёртвых городов или отбитый у бандитов… иного нет. Со всех сторон, обросший рынками, Аскасо стал скорее тенью своего прошлого, превратившись из умиротворённого места в базар, где всему грош цена. Идя сквозь торговые ряды, Данте видит это, тут и протухшая еда, и отсыревшие патроны, и самодельные плазмоганы, которые с большей долей вероятности убьют своего владельца. Но так же тут есть и люди в клетках – рабы, молодые и сильные, ходовой товар в Южном Халифате и Андалусии, странах, которые стали промышленными центрами разбитой после кризиса Испании.
Парень с девушкой вдвоём разгуливают по рынку, медленно проходя вглубь города, и картина торговых рядов, наполненных живым товаром, ещё раз тронуло сердце Сериль.
- Как же так можно? – качает головой девушка, не обращая внимания на рыночных зазывал. – Столько людей в рабстве… так и кипит кровь… у меня появляется желание прибить какого-нибудь работорговца.
- Откуда такая ненависть к ним? – поинтересовался Данте.
- У меня половина класса была продана в рабство. И даже Мориса, подруга, с которой я и от багрянников пряталась и за которую заступилась. Однажды она не пришла в школу, а мне, тогда как раз пятнадцать исполнялось. Потом, через полгода, я её встретила на рынке рабов в Альхесирасе, когда ездила с отцом за шёлком. Она числилась, как товар «для удовлетворения интимных потребностей». Понимаешь! Её продали за бесценок какому-нибудь извращенцу или больному шейху! – прикрикнула Сериль и её слова хоть и оскорбительны для ремесленников по торговле живым товарам или торговцам из Южного Халифата, но никто не обратил внимания, все втянулись в рыночную игру, с блеском золота в глазах, выторговывая лучшую цену.
Душа девушки не выдержала, и она позволила эмоции проявиться. Её рука потянулась к лицу, к светло-голубым глазам, утирая солёную влагу, блеснувшую на щёках. Данте, не зная, как успокоить спутницу, чуть коснулся плеч Сериль и приобнял даму, тихо приговаривая:
- Понимаю, всё в бедламе, но прошу тебя, успокойся.
- Прости, просто это… слишком тяжко. Я… я не должна была, - испанка резко шагнула вперёд, как бы выскальзывая из объятий парня, сбрасывая их, отчего сердце Данте кольнула неловкость и чувство схожее на обиду.
- Всё в порядке, Сериль, я понимаю.
- А у тебя дома тоже такое было? – вопросила Сериль, отвлекаясь от подруги.
- Только изредка, Сериль. Больше всего рабами торговали на Корсике, но не так, как здесь. А откуда все они? Как тут можно стать рабом?
- Есть много путей попасть в рабство. Тех, кто остался без родителей или остался один и мама с папой на секунду отвернулись, выкрадывают и продают работорговцам. Если ты задолжал банку или ростовщику у тебя всё отбирают и тоже могут продавать в счёт погашения долгов. Бандиты и мародёры тоже могут не убить, а сдать знакомому воротиле рабами, - безотрадно ответила Сериль и с гневом добавила. – Когда же это всё кончится?! – сокрушилась в бессильной злобе дама.
На что Данте тихо, почти шёпотом ответил:
- Скоро, совсем скоро для Теократии наступит закат в кровавых красках. Она себя уже похоронила.
Но вот идиллия нарушилась и истошный, полный надменности крик разорвал рыночное «спокойствие»:
- Ах ты, сука! Вот я нашёл тебя!
Из толпы вышел среднего роста паренёк, грязный как свинья. В глаза Данте ударил блик от золотого ромба, вшитого в затёртую до дыр футболку, а шорты, с капюшоном и босоножками только довершают образ малахольного уличного бродяги. Лицо его перекошено в беспредельной злобе, тёмные мутные глаза пылают ненавистью, а руки так и дрожат.
- А, ты…
- Да детка, я тот самый, - перебил Сериль уличный прощелыга и запустил руку за поясницу, вытащив покарябанный исцарапанный нож, - сейчас мы всё решим. Ух я повеселюсь.
- Ты что, торчок, накидался дурью? – вмешался офицер, приложив ладонь к ляхе и зацепившись за ручку и аккуратно положив указательный палец на крючок. – Что же тебя так трясёт?
- А ты! Ты! Ты! Ты кто такой вообще тут!? – сорвался на крик парень. – Ты вообще знаешь, кто я!?
- Данте, давай просто уйдём, - забеспокоилась Сериль, интуитивно обхватив руку парня.
Но всё поздно. Накурившись какого-то наркотика, и вконец обнаглев от
