Дьявольская альтернатива - Фредерик Форсайт

– Такую штуку еще никто не проворачивал, – недоверчиво заметил Крим.

– Еще один довод в пользу того, что никто этого не ожидает, а следовательно, и не готовится.

– После завершения дела нас поймают, – настаивал Крим.

– Не обязательно. Я прикрою отход, если потребуется. В любом случае, если дело дойдет до суда, он станет самой главной сенсацией за все десятилетие. Если Мишкин и Лазарев окажутся на свободе в Израиле, половина западного мира будет нам аплодировать. А проблема свободной Украины займет ведущее место во всех газетах и журналах, выходящих за пределами советского блока.

– У тебя есть эти пятеро, которые готовы будут принять участие в этом?

– Я многие годы коллекционировал имена, – сообщил Дрейк. – Имена людей, которые по горло сыты говорильней. Если они узнают, что мы уже успели проделать, – да, к концу месяца я смогу представить еще пятерых.

– Хорошо, – сказал Крим, – если решаем заняться этим делом, давай приступать. Куда, по-твоему, мне надо отправиться?

– В Бельгию, – сказал Дрейк. – Нам потребуется большая квартира в Брюсселе. Я привезу туда людей и мы сделаем из этой квартиры центр нашей группы.

На противоположном конце земного шара, пока Дрейк сообщал свой план, над местечком Чита и верфями Ишикаваима-Харима подымалось солнце. «Фрея» стояла на якоре в испытательной гавани, ее двигатели тихо урчали.

В предыдущий вечер в кабинете генерального директора верфей состоялось долгое совещание, на котором присутствовали управляющие верфей, компании, бухгалтеры, Гарри Веннерстрем и Тор Ларсен. Оба технических эксперта пришли к согласию, что все до единой системы гигантского танкера были в полном порядке и готовы к работе. Веннерстрем подписал окончательный документ о приемке, признавая тем самым, что «Фрея» – именно то, за что он уплатил свои деньги.

Вообще-то, пока он уплатил всего пять процентов ее полной стоимости – это состоялось при подписании контракта о ее строительстве, затем еще пять процентов – при закладке корабля, пять процентов после спуска на воду и пять процентов были уплачены сейчас при подписании официального акта приемки. Оставшиеся восемьдесят процентов плюс проценты должны были быть выплачены в ближайшие восемь лет. Но несмотря на все эти формальности, корабль теперь принадлежал ему. Прошла церемония спуска флага компании, построившей корабль, после чего рассветный бриз заколыхал серебряную эмблему «Нордиа Лайн», вышитую на голубом фоне, – шлем викингов с крыльями по бокам.

Гарри Веннерстрем стоял высоко на мостике, возвышавшимся над простиравшейся далеко вперед палубой; посмотрев на Тора Ларсена, который стоял рядом, он взял его под руку и увлек в радиорубку, где плотно прикрыл за собой дверь. При задраенной двери рубка становилась полностью звуконепроницаемой.

– Теперь она твоя, Тор, – сказал он. – Кстати, есть небольшое изменение в плане – относительно ее прибытия в Европу. Мы не будем разгружать ее в море – во всяком случае, не в ее первом рейсе. В первый и последний раз, Тор, – надо будет провести корабль при полной загрузке в Европорт в Роттердаме.

Ларсен уставился на своего хозяина, думая, что ослышался. Они оба прекрасно знали, что полностью загруженные танкеры класса ULCC никогда не заходили в порты: они останавливались далеко в море и разгружались в другие, меньшие по размеру, танкеры, чтобы легче проходить потом по мелким глубинам. Либо они могли причаливать к «морским островам» – сети трубопроводов, установленных на опоры и выведенных далеко в море, откуда нефть можно было перекачивать на берег. Среди команд супертанкеров даже выработался своеобразный черный юмор – подшучивать над кем-нибудь, говоря о его девушке в каком-нибудь порту: на самом деле они могли целый год плавать вдали от городов, а в очередной отпуск их отправляли на берег по воздуху. Вот почему жилые помещения для команды должны были быть настоящим домом для них.

– «Фрея» никогда не пройдет через Ла-Манш, – возразил Ларсен.

– Вы не пойдете через Ла-Манш, – заявил Веннерстрем. – Пойдете к западу от Ирландии, затем на запад от Гебридских островов, к северу от пролива Пентленд-Ферт, пройдете между Оркнейскими и Шетландскими островами, потом на юг по Северному морю, следуя фарватеру, где глубина равна двадцати саженям, и встанете на якорь вдали от берега. Оттуда лоцманы проведут вас по главному фарватеру к устью Мааса. От Хук-ван-Холланда до Европорта вас доведут буксирами.

– При полной загрузке танкер застрянет во внутреннем канале от Ки Бой до Мааса, – попытался протестовать Ларсен.

– Ничего подобного, – спокойно отпарировал Веннерстрем. – За последние четыре года они прокопали этот канал до ста пятнадцати футов. Ты же будешь идти при девяносто восьми футах. Тор, если кто-то и сможет провести миллионник в Европорт, так это ты – и никто больше во всем мире. Это будет чертовски тяжелым делом, но дай мне возможность пережить этот последний триумф. Я хочу, чтобы весь мир увидел ее, Тор. Мою «Фрею». Я соберу их всех для встречи – голландское правительство, мировую прессу. Они будут моими гостями, и они все обалдеют. Другого такого случая, чтобы ее увидели, не будет: она проведет всю свою жизнь вдали от берегов.

– Хорошо, – медленно согласился Ларсен. – Но только в этом рейсе. Когда он закончится, я буду на десять лет старше.

Веннерстрем рассмеялся, словно маленький мальчик.

– Подожди, вот они увидят ее, – сказал он. – Первого апреля. Встретимся в Роттердаме, Тор Ларсен.

Десять минут спустя он уехал. Ровно в полдень громадная «Фрея» стала медленно двигаться к выходу из залива, японские рабочие выстроились по берегам гавани, чтобы поприветствовать ее на прощание. В 2 часа пополудни 2 февраля танкер вновь вышел в Тихий океан и повернул носом на юг, в сторону Филиппин, Борнео и Суматры, начав двигаться в свой первый рейс.

10 февраля в Москве состоялось заседание Политбюро, которое должно было решить: одобрить или отвергнуть проект договора и сопутствующий торговый протокол, согласованные в Каслтауне. Рудин и его сторонники понимали, что если им удастся отстоять положения договора на этом заседании, тогда – без учета возможных последующих непредвиденных обстоятельств – он будет подписан и ратифицирован. В ничуть не меньшей степени отдавали себе в этом отчет Ефрем Вишняев и его стая ястребов. Заседание было длительным и исключительно упорным.

Обычно подразумевается, что государственные деятели мирового уровня, собравшиеся даже в узком кругу, не пользуются грубыми выражениями и обращаются вежливо со своими коллегами и советниками. Этого нельзя сказать о нескольких последних американских президентах, и совершенно не верно в отношении Политбюро, собравшегося на закрытое заседание. В этот раз также вовсю звучал русский мат, только привередливый Вишняев воздерживался от него, хотя говорил ледяным тоном и дрался, так же как и его союзники, за каждую строчку документа.

В этот раз наступление умеренной фракции вел Дмитрий Рыков.

– Нам удалось выторговать, – заявил он, – продажу по установившимся в июле прошлого года весьма разумным ценам пятидесяти пяти миллионов тонн зерна. Без него нас ожидала бы национальная катастрофа. Кроме того, мы заполучили на почти три миллиарда долларов современных технологий в промышленности по производству потребительских товаров, в области добычи нефти и компьютерных технологий. При помощи этих технологий мы сможем справиться с проблемами, которые преследуют нас последние двадцать лет и победить их за какие-то пять лет. Разумеется, против этого мы вынуждены согласиться на минимальные уступки по уровням вооружений и степени боеготовности, хотя, – и я хочу это подчеркнуть, – это никоим образом не воспрепятствует нам доминировать в странах третьего мира и над их сырьевыми ресурсами в пределах тех же пяти лет. Мы смогли выбраться из угрожавшей нам в прошлом мае катастрофы победителями, благодаря руководящим указаниям товарища Максима Рудина. Если сейчас мы отвергнем этот договор, то отбросим себя к тому, что мы имели в прошлом мае, даже хуже: через шестьдесят дней у нас закончится последнее зерно урожая 1982 года.

Когда состоялось голосование в пользу принятия условий договора, которое на практике было голосованием о продолжении руководства Максима Рудина, прежнее соотношение – шесть на шесть – осталось неизменным. Голос председательствующего, следовательно, имел решающее значение.

– Теперь его можно свалить только одним способом, – с твердой убежденностью высказал Вишняев маршалу Керенскому, сидя в салоне своего лимузина, когда их везли домой в этот же вечер. – Если произойдет что-то настолько серьезное, что повлияет на одного-двух из его фракции до того, как договор будет ратифицирован. Если же нет – Центральный Комитет утвердит по рекомендации Политбюро договор и ничего уже нельзя будет сделать. Если бы только удалось доказать, что те два поганых жида, которые сидят в Берлине, убили Иваненко…