Фрегор Ардин - Татьяна Николаевна Зубачева

в памяти и будет теперь там лежать и ждать своего времени, чтобы стать строчками на листе.

В спальне Гаор, не глядя на часы, чтобы не думать о том, сколько ему осталось до подъёма, прошёл к своей кровати и стал раздеваться. На спинке висели платьице, фартучек и маечка, а одеяло еле заметно горбилось. Значит, Снежка здесь. Ну и… не успев даже понять: лучше это или хуже, Гаор кое-как запихал куртку, брюки и ботинки в шкаф, бросил на тумбочку рубашку и бельё, потому что относить их в ящик для «грязного» у него уже не было сил, и рухнул, едва не придавив Снежку.

— Рыжий, ты? — прошелестело у него где-то под боком.

— Мм, — промычал он уже во сне.

Маленькая ладошка скользнула по его животу, погладила волосы на лобке.

— Ты спи себе, спи, — шептала Снежка, — я мяконько… я чуточку-чуточку…

Но Гаор спал и без уговоров, а её шепот и прикосновения сознавались настолько смутно, что не могли разбудить, но заставляли морщиться и постанывать.

Утром Снежка выскочила из-под его одеяла, сгребла в охапку свою одежду и его бельё и убежала. Гаор, хоть и встал вместе со всеми и потащился в умывалку, а затем в столовую, и вроде делал всё как надо и положено, но продолжал спать. И после завтрака, вернувшись в спальню, разделся и снова лёг. И заснул, как провалился, но уже зная, что крыша удержалась, что всё виденное осталось в памяти и всплывёт тогда, когда понадобится для дела.

Разбудили его, весьма бесцеремонно тряся за плечо.

— Какого хрена?! — сердито выдохнул Гаор, не открывая глаз.

— А простого, — сказал над ним голос Первушки. — Забыл, что тебе после обеда на выезд?

Гаор сел, помотал головой и протёр кулаками глаза.

— Первушка, ты? — спросил он сквозь зевок

— Тебе я Медицина, забыл? — сердито сказала Первушка.

Гаор вздохнул, откинул одеяло и встал.

— Ну и чего? — хмуро спросил он.

— Ко мне зайдёшь, как готов будешь.

Первушка насмешливо оглядела его и вышла. Гаор посмотрел на часы. Двенадцать, а обед в два. Однако вовремя разбудили. Как раз в душ, одеться и в амбулаторию. А там обед, переодеться и на выезд.

Холодный душ прогнал остатки сна. Гаор зашёл в спальню повесить большое полотенце и, как был, в расхожих рубашке и штанах на голое тело и шлёпках, пошёл к Первушке. Странно, конечно, зачем он ей, ничего ему сегодня ни зашивать, ни заклеивать, ни смазывать не надо.

— Сегодня я целый, — сказал он, входя в её кабинет.

— Ну, это у тебя ненадолго, — ответила ему Первушка, а сидевшие тут же Цветик и та, просившая у него как-то закурить, засмеялись.

Гаор с удивлением посмотрел на них. Они-то здесь зачем? Консилиум или… понятые? Или свидетели? Как бы то ни было…

— Ты это про какие категории рассказывал? — сразу спросила его Первушка.

Та-ак, совсем интересно.

— А то вы не знаете? — ответил он вопросом. — Ни разу на торгах и сортировке не были?

Но ещё не договорив, сообразил: а ведь и не были, они-то не купленные, а родовые.

— А у тебя язык отвалится повторить? — спросила Цветик, а вторая пожала плечами:

— Ну, и не были, так что?

Гаор тряхнул головой:

— А ничего. Раз интересно, слушайте.

Он сел на табуретку для осмотра и заговорил. Как и ночью, спокойным, даже скучающим тоном перечислил все категории. Три по возрасту, четыре по здоровью и шесть по использованию. Они молча кивали. И не понять: в самом деле не знают или его проверяют.

— А сортируют как? — спросила Первушка, когда он замолчал.

Гаор рассказал и это.

— А теперь про утилизацию рассказывай, — потребовала Цветик.

— А нужно? — ответил Гаор. И пояснил. — Меньше знаешь, крепче спишь.

— Мой сон — не твоя забота, — зло оскалилась Цветик. — Давай, ну!

И он, обозлившись непонятно на кого, вывалил им полную процедуру, со всеми вариантами, с извлечением органов и выкачиванием крови, свежеванием и душевыми, когда пускают газ вместо воды, как просеивают пепел и фасуют мешки с удобрениями, обрабатывают содранную кожу и…

— Хватит! — Гаор резко встал. — И мне, и вам хватит.

— От такого закричишь, — спокойно сказала Первушка.

Он бешено посмотрел на неё:

— Ты меня за этим позвала?

— И за этим, — кивнула она и повернулась к женщинам. — Слышали? Тогда ступайте, потом поговорим.

Цветик и вторая молча встали и вышли.

— Н-ну?! — выдохнул сквозь зубы Гаор. — Ещё что ты мне скажешь?

— Ты-то как это увидел? Он что, тебя с собой таскал?

— А это тебе знать незачем.

— Зря, Дамхарец, — она насмешливо покачала головой, — если твой совсем свихнется, думаешь, тебя пощадят? При нём оставят? Чтоб ты его с ложечки кормил и слюни утирал? Как же! Жди!

— От козла молока ждать незачем, — ответно усмехнулся Гаор.

— Хочешь, я тебе и для него питья дам, а? Из твоих рук он возьмёт.

Гаор удивлённо посмотрел на нее и мотнул головой.

— Нет, — ответил он спокойно, но жёстко

Первушка пожала плечами:

— Ну, как знаешь, ты себе судьбу сам выбрал.

— А вот это ты правильно сказала, — улыбнулся Гаор, — выбор мой, и отвечать мне.

Первушка кивнула:

— Запомни, что сказал, Дамхарец.

— А я вообще памятливый, — усмехнулся Гаор и вышел.

В коридоре уже суетились пришедшие на обед.

Нет, ни тогда, ни потом он не пожалел о своём отказе. У Ардинайлов свои игры, он в них не участвует.

Ведомство Крови… Ведомство Учёте Несамостоятельного Контингента… центральные отделения и филиалы… Амрокс… Исследовательский центр… Центральный госпиталь… Специализированный Накопитель… Главное хранилище биоматериалов… «Сырьё»… «полуфабрикат»… «продукт»…

День за днём, день за днём, день за днём…

С каким-то отстранённым интересом, как о ком-то постороннем, Гаор иногда думал: а на сколько его хватит? Он заставлял себя смотреть и слушать, видеть и слышать, и запоминать. И не чувствовать. Потому что с такой же отстранённой ясностью знал, что если хоть на мгновение даст прорваться чувству, то пойдёт с голыми руками убивать, всех этих… сотрудников, а там уже будь что будет. Да, конечно, его убьют, и его смерть ничего не изменит в отработанном выверенном конвейере и тем более не остановит, а значит… а значит, надо ждать, как снайперу в засаде, у него будет только один выстрел.

Немногие периоды отдыха были, пожалуй, тяжелее работы. Потому что ему приходилось оставаться в «Орлином Гнезде», смотреть на людей, чей конец он теперь слишком хорошо представлял, и чтобы не сорваться, ещё тщательнее отгораживаться от них.

Большого летнего праздника он ждал с ужасом. Как он понял, Фрегор собирался провести его дома, так сказать, в кругу семьи.