Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арабы опять активизировались. Это повторяется регулярно; начало года обычно отмечено нарастанием напряжения, которое взрывается бунтами и манифестасьон (демонстрациями). Объявлен комендантский час с 23.00. Мы снова вступаем в сезон пластиковых бомб. Чьих рук это дело? Арабов или ОАС? Неизвестно. Да и не все ли равно? Главное, что эти столкновения ничего, кроме страданий, французам не приносят, а арабам — уж и подавно. Я сходил в город — будто морг посетил. В барах и бистро закрыты ставни, висят замки: несколько лишних вырученных франков не окупят гранаты, брошенной в окно. Всюду пусто и мертво, как в городе призраков. Я бродил по обезлюдевшим улицам, возможно надеясь, что произойдет чудо и по прихоти судьбы я встречу Николь, но этого никак не могло случиться, и я уже достаточно прожил, чтобы в глубине души понимать это.
Мы музыку сочиняем,Мы видим счастливые сны,Мы камушки в море кидаемИ ждем наступленья весны…
В водосточном желобе валяется пустая банка из-под пива. Я пинком посылаю ее вдоль пустой улицы. Она прыгает и дребезжит, стены пустых домов отзываются эхом. В городе нет никого, кроме меня.
25 января 1962 г.Сегодня у нас было дефиле (парад) в честь одного из командиров, Феррера, который увольняется, прослужив в полку тридцать два года. Очень долгий срок для легиона. Раздали целую кучу Медай милитер («Военных медалей»), чтобы поднять наш воинский дух и отвратить нас от присоединения к ОАС, — а может быть, просто потому, что война действительно близится к концу, и если не вручить медали сейчас, то другого случая не представится.
ОАС, подпольная армия пье нуар, наращивает свои ряды. Она заявила, что будет противостоять любым попыткам де Голля предоставить Алжиру независимость. Это крепкая организация, состоящая из колонизаторов, отставных военных и дезертиров из легиона и регулярных войск. Добра от этой публики не жди.
30 января 1962 г.«Rapportez au commandant de companie!»[72] Никаких объяснений — предстать перед Жэ в 9.00, и все. Жэ просмотрел мой ливре матрикюль (личное дело) и отметил, что я не сразу согласился идти в парашютисты, а это рассматривается как проявление мовез волонте («недоброй» воли). Еще он заметил, что я занимаю позицию постороннего наблюдателя и не предан легиону на все сто процентов, — по крайней мере так ему казалось раньше, однако рождественские праздники заставили его изменить свое мнение обо мне. Я знаю, что в легионе относятся к пению очень серьезно, но чтобы уж настолько… Просто смешно! Затем Жэ спросил, нет ли у меня каких-либо желаний, связанных со службой в легионе. Я чуть не ответил ему: «Да, есть — уволиться из него», но вовремя прикусил язык. Как в конце концов выяснилось, этот допрос был вызван тем, что он подумывает, не послать ли меня в будущем в школу подготовки капралов, и хочет знать мое мнение. Я постарался ответить как можно уклончивее: может быть, когда-нибудь в будущем, но в данный момент я не хочу становиться капралом и вообще менять мой нынешний статус.
3 февраля 1962 г.Получен приказ приостановить все операции на десять дней, пока идут оживленные переговоры в Эвиане.
Несмотря на это, завтра нас направляют в горный район неподалеку от Филипвиля, где, как полагают, находится партизанский госпиталь, — слишком уж велико искушение!
4 февраля 1962 г.Вышли из лагеря в 7.00 под проливным дождем и ползли с черепашьей скоростью в почти непроходимом кустарнике. Чтобы продвинуться вперед на несколько дюймов, надо было как следует помахать нашими куп-куп, так что за шесть часов мы прошли всего две мили. В конце концов мы нашли то место, где стояли лагерем феллахи, но они его недавно покинули, и, поскольку быстро темнело, бросаться в погоню за ними мы не стали. Лагерь был устроен безупречно: землянки надежно спрятаны в подлеске, крыши сплетены мастерски. Внутри было абсолютно сухо — и это после пяти дней непрерывного дождя! В землянках мы не нашли ничего, кроме масляных ламп, котелков и кастрюль. Мы сожгли лагерь дотла и вернулись к себе уже поздней ночью, в промокшем, замерзшем и жалком виде.
6 февраля 1962 г.Ле Женераль обратился к нации с длинной и внушительной речью. «Франция должна проявить мудрость и предоставить Алжиру самоуправление, с тем чтобы наши страны сохранили дружеские отношения, арабы были бы независимы, а французы сохранили бы долгосрочные права на торговлю нефтью и газом». Пье нуар словно обухом по голове огрели. Красноречие президента нисколько их не убедило. Наверное, они сознают, что земля уходит у них из-под ног, но они намерены всеми силами тормозить этот процесс и, прежде чем уйти окончательно, наверняка доставят немало неприятностей.
Алжир охвачен всеобщей стачкой, в которой участвуют и арабы, и французы. Магазины, транспорт, почта и даже бары прекратили работу, поскольку в открытые двери может запросто залететь пластиковая бомба. Не вполне ясно, то ли оасовцы напоминают этими бомбами о себе, то ли арабы подталкивают де Голля к скорейшему предоставлению обещанного, однако взрываются они во все возрастающем количестве.
Ряды ОАС также пополняются с каждым днем, организация превратилась в силу, с которой приходится считаться. В самой Франции они практически не имеют поддержки, но здесь за ними стоят миллионы. Не думаю, что они могут предотвратить неизбежный конец, но могут и хотят оттянуть его, насколько возможно.
22 февраля 1962 г.Два года позади. Кто сказал, что я не выдержу?
Дезертиров все больше и больше. По всей вероятности, они присоединяются к ОАС. По радио сообщили, что оасовцы используют их в качестве наемных убийц, и привели в пример легионера, которому присудили десятилетний срок за убийство некоего юриста. Десять лет за убийство — это что-то очень уж мягко. Очевидно, юрист был арабом.
Два дня спустяКапрал Мейер достал сегодня Чарли Шовена, тот потерял контроль над собой и заехал капралу по уху. За это Шовен сегодня ночует в томбо (могиле). Это наказание заключается в том, что человек должен вырыть яму и спать в ней. Летом это равноценно сожжению заживо, зимой — утоплению в проруби. Шовен замерзнет сегодня ночью как цуцик, а если пойдет дождь, то подхватит и воспаление легких.
Два дня спустяВчера я решил прогуляться в арабскую деревушку, находящуюся совсем рядом с нашим лагерем. Арабы отнеслись к моему приходу спокойно — с подозрением, конечно, но без особого недовольства или агрессивности. Мужчин практически нет, не считая маленьких мальчиков и стариков. Остальные ушли в горы и ожидают там наступления великого дня, когда они смогут вернуться домой, не опасаясь неприятностей со стороны солдат или тех же феллахов. Они уже давно живут между двух огней. То, что я вижу в этих деревушках, неизменно потрясает меня. Нищета здесь абсолютная. Тесно прижавшиеся друг к другу домишки из прутьев, слепленных грязью, кажется, вот-вот рассыплются. Собачий холод зимой и непросыхающий пот в летнюю жару. Дождь ручьями растекается по всей деревне, заливая хижины, — никто не обращает на это внимания. Повсюду грязь, люди одеты в лохмотья, которые болтаются на их истощенных телах. В деревне есть одно кирпичное строение — школа, превращенная в хлев. По-видимому, французы руководствовались благими намерениями, когда строили ее. По берегам реки разбросаны участки возделанной земли, на которых жители деревни пытаются выращивать рис, а на склоне горы растут оливы. Но дренажная система, к примеру, отсутствует, и лишь дождь смывает со временем все отходы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
