Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор

– Тогда почему вы обратились к нему, сэр?

– Потому что захотел узнать независимое мнение. Доктор Милтон уже осмотрел меня и поставил диагноз, вполне точный, насколько я понимаю. Но старина Милтон излишне консервативен и, боюсь, не в курсе последних открытий.

– Однако мне вы ничего не сказали.

– Я не хотел напрасно вас беспокоить. Но теперь доктор Джермин подтвердил первоначальный диагноз, и время настало.

Элинор поднялась и подошла к его креслу:

– И каков же он, сэр?

– Увы, у меня опухоль. – Он похлопал себя по животу обеими руками. – Здесь.

– Несомненно, хирург может ее вырезать?

Карбери покачал головой:

– Это невозможно из-за ее расположения. Насколько я понял, опухоль уже значительно разрослась, и доктор Джермин полагает, что схожие злокачественные образования могут находиться и в других местах.

– Другой врач может сказать совсем иное, сэр! – страстно воскликнула Элинор. – Вы еще относительно молодой мужчина. Это…

– Нет-нет, моя дорогая. – Доктор Карбери редко прибегал к подобным нежностям, и это странно гармонировало с ужасной новостью, которую он только что сообщил. – Боюсь, сомнений быть не может. Доктор Джермин попросил показать ему мой стул, и я отвел его в уборную, где приберег образец. Он говорит, что признаки невозможно истолковать иначе.

Глаза Элинор наполнились слезами. Она видела мужчин по дороге в уборную из окна своей комнаты. Попыталась заговорить, но слова набегали друг на друга. Ей пришлось попытаться еще раз.

– Сколько, по их мнению, вам осталось?

– Недолго. Ни один из них не осмелился назвать точный срок. Несколько недель, а может, несколько месяцев. – Карбери взглянул на нее и улыбнулся с несомненной теплотой. – Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. Я приговорен к смертной казни и не знаю, когда приговор будет приведен в исполнение. Но разве не таков удел всего человечества? Все мы знаем, что умрем, но ни один из нас не знает часа своей смерти. – Его улыбка стала шире. – Кроме висельников, разумеется.

– Что я могу сделать? Как мне вам помочь?

– Спасибо, ничего. Пока, по крайней мере. Но вас, естественно, беспокоит ваше собственное будущее? Вы еще молодая женщина. Когда я умру, вы лишитесь и дома, и дохода. Но я сделаю все, что смогу.

Похрюкивая, он подался вперед на сиденье, схватился за подлокотники кресла и встал.

– Пожалуй, я немного устал. Доброй ночи, мадам.

Шаркая, доктор вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Элинор прислушивалась к его шагам на лестничной площадке, пока он медленно и мучительно шел к своей комнате. Она знала теперь, что первые признаки появились недели, если не месяцы назад. Доктор Карбери стал больным не внезапно. Он умирал у нее на глазах. Просто она не замечала.

Элинор снова села в кресло у окна, и слезы покатились по ее щекам. Она оплакивала мужа и горевала о грядущей потере, хотя никогда не любила его. Плакала из-за того, что ожидало ее вдовство. Потому что отчаянно боялась снова стать бедной.

А еще она плакала из-за чувства вины, потому что отчасти была рада, что скоро овдовеет.

Глава 26

– Почему вы кричали? – спросил Олдершоу.

Холдсворт поднял взгляд от книги:

– Что?

– Почему вы кричали? Когда разбудили всех нас на рассвете.

– Я же сказал, сэр… глупый сон. Я его уже и не помню.

Фрэнк наклонился вперед в своем кресле:

– Но что-то вы помните. Что-то всегда запоминается.

Они сидели в саду в креслах, которые вытащили из гостиной. Тяжелая нависшая соломенная крыша впитала весь воздух из дома. В коттедже становилось все более жарко и душно.

Рыжий кот направился к Фрэнку через высокую траву и сорняки. Прижался к его ногам и замурчал, размахивая поднятым хвостом, словно флагом.

– Кря, – ласково сказал Фрэнк. – Кря.

Он поднял глаза и увидел, что Холдсворт смотрит на него.

– Кря, – произнес он в третий раз. – А теперь расскажите, что вам снилось.

– Я не могу рассказать вам то, чего не знаю.

– Кря, – сказал Фрэнк. – Чертовски жарко. Хочу на воду. – Он указал на иву на реке под самым мельничным прудом. – Там плоскодонка. Поплывем в ней. Можете отправиться со мной и проследить, чтобы ничего не случилось.

Не дожидаясь ответа, он встал и пошел через сад к воде. Кот взглянул на Джона и направился прочь. Тот неслышно выругался. Фрэнк перестал быть таким покорным, как в первые дни. Режим в Барнуэлле превратил его в нечто среднее между ребенком и овощем. Теперь же он стал более настойчивым и, очевидно, более способным вести разумную беседу. Иногда он опускался до того, что крякал и болтал всякий вздор; или позволял странной печали овладеть собой; или разговаривал с котом как с равным. Но это случалось все реже.

Итак, подумал Холдсворт, пробираясь за Фрэнком сквозь высокую траву, в молодом человеке мелькают проблески его истинной натуры. Он физически крепок. От природы и благодаря воспитанию привык руководить и верит, что Господь наделил его этим правом. В конце концов, Фрэнк Олдершоу – джентльмен, а Джон Холдсворт – нет. По крайней мере, с точки зрения самого Фрэнка, вполне естественно, что отдавать приказания должен он.

Добравшись до ивы, Холдсворт обнаружил, что Фрэнк изучает плоскодонку. Она была намного грубее сработана и тяжелее, чем те, которые Джон мельком видел на реке в Кембридже. Всего лишь тяжелый прямоугольный ящик из грубых досок. На взгляд – не более герметичный, чем дуршлаг.

– Сейчас поплывем, – сказал Фрэнк. – Беритесь за эту сторону, а я возьмусь за другую. Сперва положим набок, пускай вода выльется. Затем столкнем в реку.

– Но у нас нет шеста.

– А для чего тогда эти ветки? – Фрэнк кивнул на две измазанные илом палки, прислоненные к стволу дерева. – Ну что, поможете мне?

Холдсворт неохотно повиновался. Они перевернули плоскодонку набок, вылили большую часть воды. Затем медленно потащили ее вниз по илистому склону. Плоскодонка сползла в воду, где подозрительно закачалась. Кот наблюдал с безопасного расстояния.

– Вода прибывает, – сказал Холдсворт. – Лодка течет. Плыть на ней небезопасно.

– Чепуха. Эти старые плоскодонки всегда текут. Бояться нечего. Быть может, вы слегка промочите ноги, но эти старые корыта никогда не тонут. Мы снимем обувь и носки, и дело с концом.

На мгновение Джону захотелось утвердить свою власть и настоять на том, чтобы остаться на суше. Однако он сдержался, и не в последнюю очередь потому, что не был полностью уверен, что сможет заставить Олдершоу повиноваться. Были и другие причины. Несмотря на упрямство, Фрэнк вел себя вполне рационально, или, по крайней мере, как и следовало ожидать от человека его возраста