Убийства в Белом Монастыре - Джон Диксон Карр

Г. М. утратил деревянную невозмутимость, его голос громыхал:

– Разве я не говорил вам, что кто-то разбил о камин графин и два бокала, разбил намеренно, чтобы казалось, будто там была борьба? А вы не задумывались зачем? Да затем, чтобы доказать, будто ее убили в павильоне.

А теперь я медленно и мучительно подхожу к тому, чтобы сказать вам, что он сделал. Он не убивал женщину. Он нашел ее мертвой, когда явился туда. И в этой истории вы, вероятно, не видите просто вопиющей улики, которая скажет вам, кто ее убил. Давайте вернемся к самому началу.

Она покинула павильон, выключив предварительно свет, пришла сюда, как я вам говорил, и боялась идти обратно из-за собаки. А теперь я оставлю в самой середине этой истории темное облачко, которое скрывает убийцу, обнаружившего ее здесь и размозжившего ей голову. Убийца бросает ее здесь, возможно, вон на той кровати – или где угодно. Сдвинем облачко в самый конец истории, когда в ней появляется Джон Бохун.

Он вернулся из города. Он думает, что убил Канифеста, и единственное, что может его спасти, – это ложь. То есть если ему как-то удастся доказать, что он приехал домой в тот момент, когда на самом деле он убил Канифеста в Лондоне, если у него получится добыть себе алиби, заставив кого-нибудь поклясться, что Канифест умер, когда Джон Бохун был тут, а не в Лондоне. Это спасло бы его. Просто, правда? Ему очень нужно алиби. Это жжет ему мозг всю дорогу сюда. Запомните, запомните это! И вот этот издерганный, запутавшийся человек, который сам не знает, что творится у него в голове, возвращается домой, поднимается сюда и видит в своей комнате мертвую Марсию Тэйт!

Вас озадачивало его поведение этим утром? Он оказался между молотом и наковальней. Теперь, если он сфабрикует алиби и скажет, что не мог быть с Канифестом, потому что он был здесь, ему придется объяснить наличие в его комнате мертвой женщины. Если он скажет правду про то, когда приехал домой, его могут повесить за убийство Канифеста. Куда ни глянь, везде маячит пеньковый галстук. Он не знал, кто убил Тэйт. И он не имел ни малейшего представления, как она сюда попала. Но он точно знал, что попал в переплет и нужно что-то придумать, чтобы не оказаться повешенным за одно из двух убийств.

К примеру, он мог бы отнести Тэйт в ее комнату, и пусть все думают, что ее убили там. Что ж, в этом случае он должен будет под присягой назвать неправильное время возвращения домой, но, может, кто-то подтвердит его слова. Где она должна была спать? Он вспоминает: павильон. Она туда ходила? Нужно выяснить, но все спят и спросить не у кого. Он также вспоминает, что они собирались с утра покататься верхом.

А вот теперь смотрите, в чем состоит здравое зерно гипотезы Райнгера. Джон Бохун одевается для верховой прогулки, так что, если она должна была спать в павильоне (как он считает), у него будет хороший предлог «найти» ее с утра. Он будит дворецкого, который сообщает ему, что она там и что лошадей запросили на семь утра. Боже! Вот тут и начинается осторожное, рисковое хождение по тонкому льду. От конюшни виден павильон и даже дверь, ведущая в павильон! Если он отложит все до рассвета, тот, кто выведет лошадей, может увидеть его, несущего тело… С другой стороны, если он успеет отнести ее раньше, тогда он в безопасности. Он уложит ее в спальне и потом будет стоять у выхода из павильона, пока кто-нибудь не выглянет из конюшни, тогда он поприветствует этого человека, будто только что пришел и еще не «нашел» ее.

Г. М. ткнул пальцем.

– Теперь понятно про жженые спички? Он отнес ее туда и положил на пол за несколько минут до того, как неожиданно приехал Джим Беннет – буквально за несколько минут, следы его все еще были свежими. Светало, но еще не рассвело (я тщательно расспросил об этом своего племянника). Бохун должен был видеть достаточно ясно, чтобы воссоздать мнимое место преступления! Понятно? Он не решился зажечь свет в комнате. Большое окно выходило прямо на конюшню, где уже встали работники. Если бы в окне зажегся свет, вроде как ни с того ни с сего, за несколько минут до того, как Бохун, по его же заверению, вошел в павильон в первый раз, кто-то заметил бы и задался бы вопросом, что там происходит.

– Подождите, сэр, – сказал Беннет, – на том окне были шторы – венецианские шторы. Он не мог их попросту опустить?

Г. М. заморгал.

– Как вы считаете, мой милый глупец, – пророкотал он, – разве они не увидели бы свет? Разве мы с вами сами не видели свет сквозь щели венецианской шторы, когда Уиллард включил свет сегодня вечером в гостиной? Перестаньте уже перебивать, а? Черт, я только разошелся…

Итак, он зажигал спички, переворачивал вещи, бил стекло, снял с женщины шубу и спрятал ее калоши в шкафу, где я их и нашел. Оружие ему было не из чего изобразить – пришлось задействовать кочергу. Но и так все было понятно – ни крови, ни волос. Он положил ее на пол после пары минут отчаянной работы. Затем направился к двери, увидел по дороге Локера, поприветствовал его, пошел назад, без особой нужды крикнул, так что это вообще не было похоже на него и вызвало у меня первые подозрения. Бросается назад к двери – и видит, что через луг идет Джим Беннет…

Кстати, насколько я понимаю, руки у него были в крови. Вам это не показалось странным, мой мальчик, – липкая кровь, хотя женщину убили несколько часов назад? Это не значит, что ее убил он. Это лишь значит, что он ее резко поднял, чего не стал бы делать при простом осмотре тела, и кровь полилась, хотя и не то чтобы свежая – сердце уже не билось.

Кто-то вскрикнул. Г. М. посмотрел так, словно в руке у него был поднят хлыст.

– Тогда, – тяжело продолжал он, – все было готово. Умный парень – во всем, кроме одного. Он совсем забыл про снег. Вас не удивило, что он вздрогнул, когда Джим Беннет на это указал, и закричал, что это ничего не значит? Понимаете, почему он позволил себе засмеяться, когда Уиллард предположил, что убийство Тэйт в павильоне означает договоренность о встрече вчера вечером? О встрече, ребята, тем не менее штора на