Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии - Ирина Анатольевна Мироненко

В 1909 г. Павлов разъяснял: «Я хотел бы предупредить недоразумение в отношении ко мне. Я не отрицаю психологии как познания внутреннего мира человека. Тем менее я склонен отрицать что-нибудь из глубочайших влечений человеческого духа. Здесь и сейчас я только отстаиваю и утверждаю абсолютные, непререкаемые права естественно-научной мысли всюду и до тех пор, где и покуда она может проявлять свою мощь. А кто знает, где кончается эта возможность!» (Павлов, 1973, с. 88).

Павлов с большим уважением относился к психологической науке, он приветствовал открытие Психологического института в Москве, а также уже при советской власти приглашал его бывшего директора, профессора Г. И. Челпанова на работу в Колтуши, о чем пишут Петровский и Ярошевский (1996, с. 181). То, что Павлов в своей лаборатории запрещал использовать психологические термины, на мой взгляд, свидетельствует о том, что он глубоко понимал принципиальное различие между физиологическими и психическими феноменами и не допускал их отождествления.

К сожалению, в отечественной психологии имя Павлова прежде всего ассоциируется с пресловутой «павловской сессией», которая наряду с определенным позитивным влиянием на развитие ряда направлений нанесла российской психологии и существенный урон. Вклад Павлова в психологическую науку традиционно недооценивается российскими психологами. О нем лучше позволяют судить зарубежные работы, например, блестящая монография, написанная Д. Тодесом (Todes, 2014).

В силу своей онтологической природы психическое, субстратом которого является взаимодействие субъекта с окружающим миром, не сводимо к физиологическим механизмам. И вопрос о недостаточности прямого физиологического объяснения образного отражения звучит в работах специалистов по познавательным процессам все чаще. Характерно, что основной темой лекции, прочитанной профессором из Кембриджа Дж. Д. Моллоном на открытии 29 Европейского

конгресса по зрительному восприятию (ECVP, 2006), объединившего психологов, физиологов и специалистов по искусственному зрению из разных стран, было несоответствие между физиологией цветовосприятия и субъективным восприятием цветов, которое проявляется тем больше, чем успешнее идут исследования физиологических механизмов. «Не стоит ли нам поискать ключ к загадке цветовосприятия за пределами нашего тела?» – вопрошает он (Mollon, 2006, p. 1).

Н. И. Чуприкова начинает свою статью словами: «В настоящее время, вряд ли кто-нибудь всерьез сомневается в том, что психика животных и человека целиком и полностью порождается их работающим мозгом, является специфической функцией этого специализированного для осуществления данной функции органа тела» (Чуприкова, 2016, с. 3). На мой взгляд, здесь есть весьма веские основания для сомнений.

Примем вслед за Н. И. Чуприковой, что «В отечественной психологии сложилось общепринятое понимание психики как отражения действительности, необходимого для регуляции поведения и деятельности. Такое понимание сущности психики исходит из положения о нерасторжимой связи организма и среды как двух взаимодействующих подсистем» (там же, с. 9). Очевидно, что психика в такой трактовке представляется системным свойством, порождаемой взаимодействием организма и среды. Активное взаимодействие организма и среды – вот субстрат психики, а отнюдь не «целиком и полностью» работающий мозг! Это возражение не следует понимать, как некое излишнее уточнение того, что и так само собой ясно. Мозг – лишь одна из подсистем живого действующего тела, организма, который, в свою очередь, лишь подсистема целого, включающего в себя организм и среду, с которой он активно взаимодействует. А системное свойство потому и является системным, что оно не порождается ни одной из подсистем, отдельно взятой.

Не следует ли полагать, что в порождении психического самую существенную роль играет граница между телом и средой, сенсорные и двигательные системы, непосредственно взаимодействующие с окружающим миром? Здесь, на границе, происходит «кодирование» качественно разнообразной информации о внешнем мире, которая затем поступает в центральные отделы нервной системы уже в виде общей энергии нервных процессов. Здесь происходит и декодирование нервных импульсов, обеспечивающее адекватное среде движение. Не здесь ли нужно искать истоки собственно психического отражения? Можно ли утверждать, что вся информация, поступающая в анализатор, передается в мозг? Возможно ли это и необходимо ли?

«Невозможность понять происхождение качественных характеристик психических явлений на основе однородных по качеству лежащих в их основе нервных активностей» (там же, с. 13). Чуприкова пытается снять достаточно слабым предположением: «Если бы в работающем мозге, помимо однородных электрических импульсов, существовали еще какие-то другие, качественно разнородные процессы, то они, по-видимому, могли бы быть подходящим материалом для построения многокачественной картины наших ощущений, чувств и переживаний» (там же). Однако, если бы такие «другие» процессы в мозге существовали, то при современном уровне развития нейрофизиологической науки, их, скорее всего, уже открыли бы, при том, что поиски в данном направлении, как следует из статьи самой Н. И. Чуприковой, безуспешно ведутся уже более полувека.

Л. М. Веккер в своих лекциях неоднократно говорил о том, что объяснить психическое отражение напрямую из нервных импульсов без принятия в расчет системы декодирования невозможно.

Объяснять деятельность анализатора, рассматривая лишь то, что происходит в мозговом отделе, все равно, что утверждать, что пищеварительная система исчерпывается функциями желудка.

Следует к тому же помнить, что «внутренняя репрезентация характеристик мира», о которой часто говорит Чуприкова, носит вторичный характер, возникает на основе первичного отражения, ощущения и восприятия, образы которых обращены отнюдь не внутрь, а вовне! Именно в этом, в отнесенности первичного образа в пространство внешнего мира, в котором живет и действует субъект, состоит базовое свойство психического отражения – свойство проекции.

Использовать принцип дополнительности для объяснения единства духа и тела в русле монизма Спинозы – прекрасная и очень перспективная идея. Однако она не спасает концепцию Чуприковой, так как не физиологические процессы в мозге, а процессы реального взаимодействия живого существа с миром составляют материальный субстрат психического.

Чуприкова достаточно подробно останавливается на критике различных вариантов теории тождества психики и деятельности мозга и вариантов параллелистического решения психофизической проблемы. Однако ее попытки дистанцироваться от этих подходов, доказать, что ее концепция не является редукционистской, сводятся к декларациям.

Важнейшей частью предметной области психологии является психология человека. Чуприкова утверждает, что в предложенную ею схему строения целостной функциональной системы психики «непротиворечиво вписываются эмпирические и философские характеристики сознания человека» (Чуприкова, 2009, с. 127). Так ли это? Цитирование литературных произведений не может серьезно рассматриваться как доказательство верности предлагаемой ею теоретической модели. Это только фигуры речи. Можно согласиться с тем, что в приведенных трех кратких фразах из «Войны и мира» – «вся сущность психики и сознания человека, их место в мире и Вселенной» (там же, с. 128), однако причем здесь отождествление психического с физиологическими процессами мозга?

Представляется, что из «исходного фундаментального понимания психики как отражения действительности и регуляции на этой основе поведения и деятельности», истоки которой «коренятся в самой природе