Китай у русских писателей - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого рассказа громадный дракон и адские собаки показались мне вовсе не такими страшными. И внутренней стеной огородившись от чудовища, монахи не загородили сердца от людской беды и чужого горя.
ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ БРАТ
Налево стреляют. Изредка доносятся глухие удары орудий. Ухо притупилось. В ущельях теперь умирают и убивают.
Ахнет вдали орудие, и опять молчание. В золотистом свете тонет даль. Вокруг пустыня, охваченная лиловыми островерхими горами. В ущелье чудится что-то живое. Угадывается движение. Там, в тишине зловещей, тяжелой, нет-нет да и заговорят ружейные дула. Вспыхнет, разгорится перестрелка, и опять все точно притаится…
Дорога вьется по этому ущелью… Тут философ-китаец поставил камень с надписью: «Смертный, подумай о последнем часе!»
Напоминание как раз вовремя и к месту.
Тень стоит в ущелье, точно ее бросили сюда чьи-то громадные черные крылья. Вверху выросла удивительно красивая кумирня, и старый-старый бонза со своей высоты спокойно смотрит на нас, идущих куда-то, неведомо зачем, – когда он понимает только одну неизбежную смерть. Солнце и его, и его кумирню ярко освещает на высоте.
К старику подошел другой. Они долго глядят нам вслед и покачивают головами: на свете много неба, земли, воды, воздуха. Цветы маньчжурской весны благоуханны, пористые розовые ветви тамарисков приветливо колышутся навстречу. Дали тонут в ярком блеске, нивы зеленеют густо и привольно. А человек среди всей этой прелести ничего лучшего не нашел, как посылать в другого такого же «железную смерть», бить его остриями пики, холодною сталью шашек, сабель… Точно ему кажется страшно долгою отсрочка, данная неизбежною смертью.
Я оглядываюсь на стариков-бонз, уж заворачивая в новое колено синего ущелья. Они все так же покачивают головами, а на узорчатых причудливых кровлях кумирни все ярче и ярче играют огни опускающегося солнца…
– Это ихние монахи будут? – спрашивает меня солдат.
– Да.
– Так что очень хороший народ.
– А ты их знаешь?
– В прошлую китайскую войну подобрали меня раненого. Дай им Бог здоровья. По-своему пользовали. На рану жеваную траву клали, так что совсем не жгло. И пить давали тоже травку. Кормили рисом с курами. А как я выздоровел, вывели меня на дорогу к нашим и старый из них дал мне записку и к генералу проводил.
– Что же было в записке-то?
– Так что потом мой офицер нам рассказал. По-ихнему написано было: «человек человеку брат».
– Что же, генерал благодарил ихнего монаха?
– Пятьдесят рублей, сказывали, давал ему, только монах из гордости не взял.
Я вспомнил изречение на одной фанзе в маленькой китайской деревне: «Сокровищ целого мира мало, чтобы вознаградить за одно истинно доброе дело».
– Так что чаем его поил генерал и долго с ним разговаривал… Я его потом провожал, старика, чтобы кто из наших не обидел. Тоже есть разные, и не со зла, а так, по глупости…
Л. Толстой
В творчестве Льва Николаевича Толстого (1828–1910) китайская тема присутствовала почти постоянно на протяжении многих лет. Он следил за литературой о Китае, получал книги оттуда и в свою очередь посылал туда свои сочинения, неоднократно возвращался к размышлениям Конфуция, Лао Цзы, их последователей, к учению Будды, участвовал в переводах, обсуждал со своими единомышленниками проблемы издания на русском языке китайских мыслителей. Его тревожили, огорчали, беспокоили, возмущали происходившие в Китае и вокруг Китая события конца ХIХ – начала ХХ в.: вооруженные столкновения, восстания, вмешательство иностранных держав в дела китайского государства, в жизнь и быт китайского народа. В дневниках Толстого 18801900-х гг. часты записи о прочитанном, о соотнесении суждений философов с собственной жизнью, с жизнью окружающего общества. И в переписке с последователями, в черновых бумагах неоднократны заметки и размышления о Китае.
Вот одна из характерных дневниковых записей Толстого (1 1.3.1884 г.): «Учение середины Конфуция – удивительно. Всё то же, что и Лао Цзы (как и Лао Тзе, написание Толстого. – А.Р.), – исполнение закона природы – это мудрость, это сила, это жизнь. И исполнение этого закона не имеет звука и запаха. Оно тогда – оно, когда оно просто, незаметно, без усилия, и тогда оно могущественно. Не знаю, что будет из этого моего занятия, но мне оно сделало много добра. Признак его есть искренность – единство, не двойственность. Он говорит: небо всегда действует искренно» (ПСС, 49, с. 66). Ниже печатаются варианты обращения Толстого к китайскому народу по поводу подавления войсками иностранных государств восстания ихэтуаней (октябрь 1900 – февраль 1901, ПСС, 34), письмо к китайскому писателю Ку Хунмину (сентябрь – октябрь 1906, ПСС, 36) и предисловие к изданию «Изречений китайского мудреца Лао Тзе, избранные Л.Н.Толстым». М., 1910, 2-е изд. 1911. Издательство «Посредник», пер. Е.И. Попова (при редактуре Толстого, сентябрь 1893 – сентябрь 1909, ПСС, 40).
Послание участников всемирного братства китайскому народу
Вы жили своей отдельной от европейцев жизнью, ничего от них не требуя и прося только того, чтобы они вас оставили в покое, но они, под самыми странными предлогами, лезли с своими товарами, со своею религией, и как только был какой-нибудь предлог, бросались на вас, как дикие звери как разбойники, и вырывали у вас то, что им было нужно.
Так шло это уже несколько веков, но не потому, что вы стали иные, а только потому, что их жадность увеличилась, они в последнее время всё наглее и наглее нападали на вас, залезали к вам и захватывали обитаемые вами земли. Эта наглость вызвала в некоторых из вас сильное негодование, выразившееся против европейцев такими же поступками, как и те, которые европейцы употребляли против вас, и началось то ужасное, зверское побоище: убийства, разорения, осквернения, казни, которые совершаются сейчас среди вас.
Поступки против вас европейцев вызывают в нас величайшее негодование по своей несправедливости и жестокости. Мы всей душой сочувствуем незаслуженным страданиям, которые несет теперь ваш народ, в особенности сострадаем лишенным крова и пищи – миллионам детей, женщин, стариков; возмущаемся против зверств, совершаемых европейцами среди вашего народа, но более всего возмущены той ужасной ложью и клеветой на христианское учение, во имя которого они совершают все свои ужасы. Мы, исповедующие закон Христа и старающиеся жить по нем, не можем спокойно видеть клевету на этот закон, осквернение этого закона в глазах великого китайского народа. И эта-то необходимость восстановить перед вами истину и составляет главную цель
