Виллы, яхты, колье и любовь - Мария Жукова-Гладкова

Затем раздался всплеск. Валька-Магдалина приникла к иллюминатору и увидела, как кто-то плывет под водой прочь от судна. Чтобы лучше рассмотреть, она открыла свой иллюминатор и высунулась в него.

– Ты уверена, что это была Норка? – уточнила я.

– Почти стопроцентно.

– Но куда она могла рассчитывать доплыть?! – воскликнул Юрий. – Как я понял, взрыв произошел вдали от любой земли.

Я же вспомнила, как незадолго до взрыва мимо нашего судна проплывала небольшая яхта. На борту находился мужчина, пытавшийся познакомиться с нашей компанией на диком пляже. Или у Норки был другой сообщник?

Я могла сказать однозначно, что, когда мы спасались с тонущего корабля, рядом не маячила никакая яхта. Или Норка так хорошо плавает? Хотя она ведь доплыла до берега с «Пенелопы»…

Потом мы с Юрием и Валька с Важей Георгиевичем разошлись в разные стороны.

– Интересно ты живешь, – заметил Юрий, обнимая меня за плечи. – Может, искупаемся, чтобы никто не мешал поговорить? Или ты сегодня уже наплавалась? – он усмехнулся.

Я хотела нормально искупаться. Вода теплая, воздух теплый, не нужно думать о спасении собственной шкуры. Или, наоборот, нужно?

Я замерла на месте.

– Ты чего? – посмотрел на меня Юрий, уже раздевшийся до плавок, потом захохотал. – Неужели ты подумала, что я тебя топить собираюсь? Во-первых, как я понимаю, это не так просто сделать…

– Я не сомневаюсь, что тебя обучали многим способам убийства всеми подручными средствами и голыми руками, – заметила я. – Ты же прошел советскую школу подготовки. А тогда учили на славу…

Я замолчала, вспоминая одного знакомого журналиста, которому довелось побывать в лагере террористов в одной из бывших советских республик. Его туда и обратно везли с завязанными глазами. Обучались в лагере представители различных национальностей, руководил ими «воин ислама», правда, выпускник известного советского военного училища. Журналист тоже служил в Советской армии, а побывав на плацу в лагере террористов, понял, что азы советской военной подготовки никаким исламским фанатизмом не вышибить. Да, были перекосы, но людей на самом деле обучали не дать себя убить и поразить врага.

Юрий спросил, о чем я подумала, и я ответила. Он не хохотал, а просто обнял меня и прижал к себе.

– Расслабься ты наконец, – прошептал он и поцеловал меня.

Руки были сильными, тело упругим, губы требовательными. Мне на самом деле захотелось почувствовать себя слабой женщиной. На один вечер, на один час…

Его руки гуляли по моему телу, легко сняли с меня купальник, дернув за завязочки, а потом Юрий опустил меня на песок, сухой, но немного прохладный. Он сам оказался рядом, опять поцеловал меня, я обвила его шею руками – и наконец расслабилась.

Потом мы купались обнаженными и занимались любовью и в воде. Я никогда не делала этого в море и где-то читала, что могут быть неприятные ощущения. Но мне было хорошо, и легкий привкус соли на губах и на теле доставлял удовольствие.

Мужчина был одновременно нежным и сильным, угадывал каждое мое желание и проявлял настойчивость… Мне было легко, мне было спокойно с ним. Волны удовольствия то накатывали, то отступали, будто подстраиваясь под ритм морских волн, которые то и дело набегали на берег.

Потом мы обсыхали на берегу и не чувствовали никакой прохлады. Дело было не в теплом вечере, а в жаре, исходившем от наших тел. Но и теплый вечер, и диковинные, пусть и несколько пряные ароматы играли свою роль.

– Ты еще долго будешь здесь? – спросил Юрий.

– До конца недели, – ответила я.

– А о твоих планах можно спросить? Куда еще планируешь залезть? – он легко рассмеялся. – Возьмешь с собой? Может, я на что-то сгожусь? Шею кому-нибудь свернуть голыми руками или подручными средствами?.. Куда бы ты хотела забраться?

Я не знала, спрашивал он всерьез или шутил, но задумалась по-настоящему.

– Вообще я хотела бы снова побывать в той пещере, куда мы плавали, – заявила я.

– Зачем? – опешил Юрий. – Это же просто шоу-площадка, или как там лучше выразиться… Эти деревенские жители зарабатывают на жизнь…

– Чем? – спросила я с самым серьезным видом и подперла голову локтем.

Юрий резко замолчал и задумался.

– Ты считаешь, что в тех горах обитают контрабандисты? – наконец снова заговорил он.

Я кивнула.

– И что тебе даст поездка туда, кроме, возможно, свернутой шеи? Что ты хочешь найти?

– Что удастся.

– Это глупо, Юля, и очень опасно.

Я спросила, какую, по его мнению, цель преследует Важа Георгиевич.

– Я считаю, что тешит собственное самолюбие. Денег у него на несколько жизней хватит…

– Денег много не бывает.

– Бывает, – со знанием дела сказал начальник охраны одного из олигархов. – И вот тогда наступает момент, когда нужно придумать, чем себя занять. Чем заинтересоваться? Что еще не наскучило? Как развлечься, чтобы на самом деле было весело? У меня, знаешь ли, такой пример перед глазами.

– Странное развлечение, – заметила я, имея в виду внезапный интерес Важи Георгиевича к мощам.

– Может, он пожертвование хочет сделать какой-то церкви? – высказал предположение Юрий. – Например, привезет какие-то мощи в Россию. Сейчас многие делают пожертвования. Храмы строят. И чтоб себя показать, и грехи замолить. Вдруг потом зачтется?

– Ты в это веришь?

– В то, что зачтется? Не очень. А в желание себя, любимого, показать, очень даже. Важе Георгиевичу ведь явно приятно, когда его называют меценатом, покровителем, может, даже спасителем чего-то и кого-то. Ведь мощи еще, кажется, никто из бизнесменов не привозил.

– Современная «святая кража», – хмыкнула я, вспоминая рассказ Вальки-Магдалины про то, что творилось в Средневековье.

– Почему кража? Он и купить их может. Кстати, в той же деревне, где вы были, или ее окрестностях.

– Вот давай съездим и посмотрим окрестности. Если ты, конечно, все еще предлагаешь свои услуги.

– Как я понимаю, ты в любом случае найдешь попутную лошадь, и ваша компания отправится туда, никому ничего не сказав. Юля, это опасно!

Я пожала плечами.

– Юля, контрабандисты – это не шутка! Ты знаешь, что я здесь…

– Конфисковал оружие из дома Вяземского? Знаю.

Юрий застонал.

– Кстати, куда ты его дел? Я просто ради интереса спрашиваю. Я не собираюсь его забирать. И зачем оно тебе? Ведь явно твои подчиненные обеспечены всем необходимым, раз твоему олигарху деньги некуда девать.

– Ему нужно отмыть его доброе имя. И этим занимаюсь я.

– В каком смысле отмыть? – не поняла я.

– Ну ведь когда взорвался Вяземский, на яхте был наш спирт. Возникли лишние вопросы. А Владимир Павлович быть абсолютно незапятнанным! Он приложил немало усилий для создания образа.

– А он не соответствует действительности?

– Я этого не говорил.

– А трудное детство, детский дом соответствуют?

Юрий молчал.

– Камера не работает, диктофон не включен. Мы с тобой голые на пляже лежим. Негде мне спрятать записывающее устройство. Просто скажи. Мне любопытно: все рассказы в официальной версии о детстве – вранье? Чтобы пробить на жалость?

– Нет. На самом деле все было гораздо ужаснее, чем в представлении народу.

Юрий рассказал, что Владимир Павлович – старший из тринадцати детей. Родители давно умерли, спившиеся и лишенные родительских прав, и ему повезло, что он родился первым. Тогда они еще мало пили, а мать, возможно, не пила вообще. Младшие все родились дебилами. Оба родителя работали на стройке, в суровом северном климате. Наверное, не пить было невозможно. Отец еще то и дело отправлялся в места не столь отдаленные, по возращении гонял мать по их городку, потому что каждый раз видел нового младенца, отцом которого оказаться никак не мог. Правда, все дети были записаны на его фамилию.

Жили они в одной большой комнате в коммуналке, и Владимиру Павловичу опять повезло – его любили соседки. Вообще, если бы не соседки, детям пришлось бы туго. Мамаша часто вообще о них забывала и регулярно тратила все деньги на выпивку. Удивительно то, что родительница никогда ничем не болела и знать не знала ни про какие гинекологические проблемы, хотя часто засыпала на голой земле не в самом теплом климате. И никто из детей не умер в младенчестве, возможно, унаследовав от матери здоровье. Владимир Павлович не помнит, чтобы он сам или кто-то из братьев и сестер болели бы какими-то детскими болезнями.

– А братья и сестры живы? – спросила я.

Оказалось, что кое-кто изолирован от общества в связи с неадекватностью. Одного попробовали выпустить, так он кислотой ни в чем не повинной девчонке в лицо плеснул, потому что хотел назад на родную койку, к своей миске. Он так доказывал, что с диагнозом ошиблись, выпуская его на волю, в жестокий мир. Владимир Павлович анонимно оплатил девчонке пластические операции.

Другие или пьют по-черному, или отправились в мир иной. Кроме Владимира Павловича, нормальным человеком не стал никто.