Сполохи детства - Степан Калита
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как так?! — изобразил Рыжий удивление. — Да ты чего?! Ищи его, Хоккеист. Куда ты иначе столько порошка денешь?..
И Хоккеист снова отправился на поиски покупателя. Но так и не нашел. Через некоторое время он где-то сделал анализ «продукта» и узнал, что главный его компонент — мел, и что этот самый порошок можно купить за копейки в любой аптеке.
— Да ты чего?! — Рыжий выпучил глаза. — Выходит, напарили нас с тобой. Первые партии, по ходу, были нормальные. А эта фуфлыжная. Да-а, попали… — Он покачал головой.
Хоккеист смотрел на главаря Банды, закусив губу. Явно хотел что-то сказать, но вместо этого обвел всех безумным взглядом, махнул рукой и быстро вышел. Он, конечно, слышал, как громыхнул дружный хохот за его спиной.
— Работает! — Рыжий хлопнул меня по плечу. — Работает, Степка! Короче, я в тебе не ошибся. Надо еще порошка купить. Пацаны, что вы сидите? Идите, ищите лохов. Они нам сейчас очень нужны.
— К спортивной школе сходите, — посоветовал я. И уточнил на недоуменные взгляды: — Там хоккеистов полно.
* * *Рыжий тоже иногда выдавал креативные идеи.
— Неплохо было бы подсадить кучу народа на колеса, — сказал он однажды мечтательно, — и потом толкать им колеса в постоянном режиме… У меня на днях один нарк, мамашин собутыльник, перевернул всю аптечку дома. Какие-то таблетки искал, чтобы закинуться. Готов был любые башли за них дать. Но ничего не нашлось. Я сразу подумал, надо подсаживать мелких. И пусть таскают деньги у родителей на колеса. Как тебе идейка?
— Неплохо звучит, — одобрил я, — только я в этом ничего не понимаю.
— Да я тоже мало что в этом понимаю. Но у меня друг есть, цыган, Яшка. Он говорит, наркота — самый верный способ разбогатеть. Ты бы видел его дом в деревне. Особенно внутри. Сплошные ковры из шерсти, золотом все обшито. Может, будем вместе с ними кое-что мутить…
Слово «разбогатеть» звучало в лексиконе Рыжего чаще любых других. Он был буквально одержим деньгами. Ему казалось, что в жизни они — главное. И для того, чтобы «разбогатеть», можно пойти на все. Например, подсадить детей на наркотики. Почему бы и нет — если они потом понесут ему денежки родителей за очередную дозу.
Кстати, частично свой план Рыжий осуществил. Банда успешно продавала циклодол, солутан, паркопан и прочую химию. Паркопан по силе воздействия на мозг сравнивали с ЛСД.
Я попробовал все таблетки. Никогда не был чужд экспериментам с наркотическими веществами. Повезло, что в мой организм и психику вшит мощный защитный механизм — никогда не подсаживаюсь.
— Только не подсядь, — предупреждал и Рыжий, отсыпая мне таблетки.
— Я же только попробовать.
Циклодоловые и паркопановые галлюцинации, должен сказать, мне совсем не понравились. Мой мозг порождал странные готические символы на рояльных клавишах, органную музыку, крошечных монахов в балахонах, кровавые потеки на стенах. А еще бесконечно трезвонил дверной звонок, хотя за дверью никого не было. Антидепрессанты и транквилизаторы и вовсе действовали на меня угнетающе. Я не нервничал, но и не чувствовал почти никаких эмоций. Такое одервенение психики меня тоже не впечатлило. Я решил эксперименты с таблетками прекратить. Тем более, после их приема наблюдались неприятные симптомы: расфокусировка зрения (невозможно было различить объекты вблизи) и проблемы с памятью. А своей уникальной памятью я всегда дорожил…
С Бандой я виделся нечасто. Но они все равно принимали меня за своего. В этом, очевидно, была большая заслуга Рыжего, который меня всячески привечал и нахваливал. А я его, и прочих отморозков, отчаянно ненавидел. И конечно, боялся. Они уже перешагнули грань человеческого, и от них отчетливо смердело смертью.
* * *Вадим Монин был умным начитанным пареньком, но влюбился в шлюху. Эта неприятность случилась с ним однажды. И испортила Вадиму всю жизнь.
«Буйство матки», о котором так много говорят, отнюдь не миф. У девочки Кати оно началось лет в тринадцать, а к пятнадцати годам счет побывавших в ней мужиков шел на сотни. Мама Кати пила беспробудно. И постоянно меняла ухажеров. Катя, по всей видимости, брала с родительницы пример. Блядство было у нее в крови, так сказать. Но в отличие от мамаши, чей потрепанный вид не вызывал ничего кроме жалости, дочка была красива, как ангел, и привлекательна необыкновенно. Эдакий развратный ангелочек без крылышек, способный любого мужика так укатать, что мало не покажется.
Пацаны ходили к ней группами. И она, ничуть не смущаясь, устраивала с ними настоящие оргии, как в немецкой порнухе, считая такое времяпровождение вполне нормальным. При этом ей даже в голову не приходило брать с ребят деньги. Ведь удовольствие получали все. И она тоже.
В школе учителя частенько ругали рано созревшую девицу за аморализм. Приличные девочки Катю сторонились и искренне ненавидели. Причиной этой ненависти было непонимание — как она так может, жить безнравственно и свободно — и, как ни парадоксально это прозвучит, зависть. Некоторым зажатым девочкам хотелось сбросить все приличия, и тоже броситься в пучину разврата. Не позволяли воспитание и страх наказания.
Кате было глубоко плевать на осуждение окружающих. Тем более, несмотря на ненависть, плохого ей никто не делал. Девчонки, может, и сотворили бы какую-нибудь пакость, но опасались заступников из старших классов — ребята, понятное дело, были за Катю горой. Помню, как ангелочка отчитывали при всем классе.
— Ты же девушка. Как можно так себя вести? Ведь у девушки должна быть честь. Она должна блюсти невинность. Иначе кто ты? Кто ты?! — вопрошала толстая учительница с лицом, отмеченным печатью вечного раздражения. — Просто подстилка! — отвечала она сама на свой вопрос.
Катя слушала с безразличным видом, теребя пуговицу на платье.
— Ты понимаешь, что я говорю?! — голос учительницы зазвучал еще громче.
— Ну да, — ответила Катя.
— Что «ну да»?!
— Ну да. Понимаю… — Голосок у Катюши был тихий, как у скромняшки Аленушки. И глаза такие же большие, васильковые и манящие.
Все слова порицания — как об стену горох. Эту поговорку словно специально придумали, чтобы описать феномен шлюховатой Кати.
Потом я слышал, как захлебываясь от распиравшего его чувства Вадим Монин лопочет:
— К ней грязь не прилипает. Она сама чистота. Сама чистота…
Парни, слушая речи этого обезумевшего от любви идиота, только пальцами у виска крутили. «Да ее пол района имело!» Другие говорили: «Давно по рукам пошла!»
Вадим был среди тех, кто однажды наведался в компании в гости к Кате. И там впервые познал женщину. Его друзья, не предвидя последствий, оставили Вадима с ангелочком один на один, понимая, что так ему будет проще расстаться с девственностью. Никто и не предполагал, что из этого выйдет.
— Я люблю ее! — заявил Вадим на следующий день друзьям. И еще: — Вы больше к ней ходить не будете!
— Да пошел ты, — рассердился Олег Муравьев. — Катька — не твоя. Она общественная. Понял?
— Это ты пошел! — пухлый неспортивный Монин надвинулся на высокого широкоплечего Олега с кулаками. — Говорю же, я люблю ее…
Влюбленный и предположить не мог, что его порыв не одобрит сама Катя. В ответ на пылкие признания и заверения, что он будет оберегать ее всю жизнь, девушка рассмеялась.
— Ты что о себе возомнил? — сказала она. — Подумаешь, разок трахнулись. Я как встречалась с парнями, так и буду встречаться.
Вадим опешил.
— Но разве ты не хочешь, — пробормотал он, — стать верной женой, матерью наших детей, жить со мной всю жизнь до старости?
— Еще чего, — Катя усмехнулась. — Я люблю секс. И буду им заниматься. Ты тоже можешь ко мне приходить. Но замуж я за тебя не выйду… Никогда.
Покраснев от нетерпимого разочарования, Монин с досадой в голосе заявил:
— Ты сама не понимаешь, чего хочешь. Но я все равно на тебе женюсь.
Свое обещание он сдержал. Впереди были годы чудовищных моральных мучений. Вадик ревновал. Гонял Катиных кавалеров. Дарил ей подарки. Был терпелив. Узнавал от других о ее изменах. Терпел насмешки. Покупал цветы. Заверял Катю, что он все равно с ней навсегда. Терпел ее новые насмешки. Опять — измены. И снова ревновал. От любви он натурально высох. Из пухлого щекастого подростка превратился в тощего молодого человека с бледной кожей и лихорадочным блеском в глазах.
Однажды Катю он застал сильно расстроенной.
— Что случилось? — принялся Вадим допытываться у возлюбленной. И узнал, что она беременна. Конечно, не от него.
Удар Монин перенес стойко. Решил, что будет воспитывать этого ребенка. Главное, он — Катин. Значит, не чужой.
— Не думал, что такое бывает, — поведав мне о происходящем, констатировал Серега.
— Да его лечить надо! — заметил Олег Муравьев. — Совсем дурак.
Вадим женился на шлюхе. Родился ребенок. Он оказался кавказских кровей. Черненький. Стало понятно, что это сын азербайджанца Фарида, грузчика с рынка. Фарид стал появляться поблизости все чаще, требовал, чтобы ему разрешили общаться с сыном. Вадим то ли из ревности, то ли по каким-то другим соображениям, был категорически против. В результате однажды Фарид ткнул его ножом. Но не убил, а только ранил.