Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Я пытался остановить их. Я напрягал мышцы и бился, но едва мог пошевелиться. Всего лишь пассажир в этой машине – и мне оставалось лишь смотреть, как я перемалываю людей в кровавые ошметки, и слушать их крики. Все закончилось милосердно быстро, и в воздухе опять повисла тишина. Ее нарушал лишь шум моего отчаянного дыхания и шлепки плоти, комками падавшей на пол с забрызганного каркаса.

Кто-то пробежал за спиной, и мой убийственный доспех развернулся, словно почуяв жертву. Я опять зашагал по коридору в погоне за новыми жертвами. Я боролся, но не мог ни остановить, ни замедлить машину.

В глубине следующего тоннеля виднелось три силуэта – еще одни рабы моего брата. Меня заковали в смерть и выпустили на них в эти коридоры. Керз вынуждал меня убивать их.

Моя неуклюжая поступь превратилась в бешеный бег, грохочущие шаги похоронным звоном отдавались в ушах. Опять включились фонари, накаляя воздух и жужжа у лица, и я разглядел этих троих. Небритые дюжие ветераны, с мрачным видом хранившие спокойствие, пока я бежал на них. Один соорудил из куска обшивки топор, обмотав узкий конец тряпкой, чтобы использовать его в качестве рукояти, у второго была импровизированная дубинка, как у моей последней жертвы, третий просто сжимал кулаки.

Какая сила духа и какая безумная храбрость. Но это их не спасет.

– Давай! – крикнул мне человек с топором. – Сюда!

Мой бронированный корпус подчинился, отвечая на вызов включением пил.

Приближаясь к другому коридору, пересекавшемуся с тем, в котором я находился, я понял, что делали ветераны. Мой кукловод – нет.

Когда я слепо направился мимо второго коридора на троих людей, кричавших и свистевших мне в нескольких метрах за пересечением, другая группа пленников захлопнула ловушку. Выпад копья задел ребра, заставив меня поморщиться. Затем оно вонзилось в левый наруч, перерезав часть кабелей. Наружу хлынуло масло и другие жидкости.

Я уже поворачивался лицом к первому нападающему, когда по правому бедру ударили топором. Он повредил металл, но броня приняла на себя всю силу атаки. Пила устремилась к противнику, однако в этот момент лопнули кабели, и конечность безжизненно повисла.

Легионер с жестким лицом смотрел на меня снизу вверх, отводя копье назад для нового выпада. Он был закован в черное и белое Гвардии Ворона, хотя его броня и иконография видали и лучшие дни. Я выбросил вперед еще работавшую правую руку и снес воину голову прежде, чем он успел атаковать во второй раз.

Когда черный клювоносый шлем укатился в темноту, мои фонари погасли, и все, кто был в засаде, атаковали одновременно. Я развернулся, вскрыв двух солдат-ветеранов и вывалив их внутренности на металлический пол. Третий наклонился, чтобы подобрать упавшую дубинку товарища, но не успел он схватить ее, как мою ногу выбросило вперед. Удар пришелся ему прямо в грудь. Я слышал, как хрустнули его ребра, и видел, как он пролетел по коридору и упал безжизненной кучей.

Мой последний противник снова атаковал, сосредоточившись на поврежденной руке, разбрасывавшей искры и брызгавшей маслом. В поле зрения вошел еще один легионер. И мое сердце рухнуло, когда я увидел цвет его доспехов.

Изумрудно-зеленый.

Он был широкоплечим, а на погнутом наплечнике виднелся потускневший символ 15-ой роты.

Неметор...

Я был уверен, что он погиб. Но Керз спас его. Затем, чтобы я сам его уничтожил.

Мой сын не узнал меня в саркофаге машины. Пригнувшись и пропустив над собой пробный взмах остававшейся пилы, он рубанул по моей левой руке и вырвал несколько шипов, пронзавших нервы. Руке вернулась чувствительность, и я осознал, что вновь могу ей пошевелить. Я поднял жужжащую пилу, смотря, как надежда Неметора превращается в ужас при виде оружия, которое начало двигаться, хотя должно было быть уничтожено, и обратил ее на себя. Инерция яростных атак машины вогнала пилу в грудь, позволив ей вгрызться сначала в металл, а потом и в плоть.

Я держал ее внутри, пока тьма не начала подбираться к краям зрения, пока смерть, какой бы краткой она ни была, не вернулась.

– Умно, – услышал я голос своего брата.

Я открыл глаза, заморгал и понял, что машину смерти сняли, и я вновь оказался в своей камере.

– Я одновременно впечатлен и разочарован, – сказал он.

Сначала я увидел кобальтово-синюю броню с золотой каймой, строгое и благородное лицо и коротко подстриженные светлые волосы – воина, политика, строителя империй.

– Гиллиман? – с надеждой выдохнул я, на мгновение утратив связь с реальностью.

Но потом я все понял, и на лицо легла тень.

– Нет... Это ты.

Я сидел, прислонившись спиной к стене, и злобно смотрел на своего брата снизу вверх.

Увидев выражение моего лица, Керз рассмеялся.

– Мы уже совсем близко, да?

– Как долго? – прохрипел я, чувствуя вкус пепла во рту и новую отметину на спине.

– Пара часов. Это происходит все быстрее.

Я попытался встать, но оказался еще слишком слаб и откинулся назад.

– Сколько?

Керз прищурился.

Я уточнил:

– Сколько раз ты пытался меня убить?

Мой брат сел напротив меня, на расстоянии вытянутой руки – судя по его виду, он не боялся кары за все, что со мной сделал и что продолжал делать. Он кивнул на стену позади.

Я повернулся и увидел в обсидиане собственное отражение. Я также увидел Керза, а сразу за ним – Ферруса Мануса, от которого теперь оставался лишь ходячий скелет в броне примарха.

– Видишь их? – он указал на многочисленные почетные шрамы, выжженные на спине. Некоторые выделялись среди прочих: это была группа свежих отметин, которые я не помнил и с которыми не мог связать ни одной клятвы.

Керз наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Новый шрам за каждый раз, брат...

Их были десятки.

– И каждый раз ты возвращался, чтобы мучить меня, – добавил он.

Я обернулся к нему:

– Мучить тебя?

Керз встал, бросив на меня тень, несмотря на слабое освещение в камере. Он выглядел почти печальным.

– Я в растерянности, Вулкан. Я не знаю, что с тобой делать.

– Так отпусти меня. Какой смысл убивать меня раз за разом, если я не могу умереть?

– Потому что мне это нравится. Каждая попытка дает надежду, что ты останешься в мертвых, но вместе с ней несет и страх, что мы навеки друг друга потеряем.

– Сантименты безумца, – сплюнул я.

Керз посмотрел на меня едва ли не сочувственно.

– Однако мне кажется, что я здесь не один такой. Наш мертвый брат все еще с нами? Феррус тут?

Услышав свое имя, труп распахнул рот, словно ему стало весело. Сложно было определить выражение лица, лишенного глаз и большей части плоти.

Я кивнул, не видя смысла скрывать, что вижу неумирающее воплощение Ферруса Мануса.

– Я так и думал, – сказал Керз, все глубже погружаясь в тоску. – Наш отец дал тебе бессмертие. Знаешь, что он дал мне? Кошмары.

Он еще больше помрачнел; на лице отразилось искреннее страдание. На мгновение мне открылась истинная сущность моего брата, и несмотря на все, что он сделал или утверждал, что сделал, мне стало его жаль.

– Они преследуют меня, Вулкан.

Керз больше не смотрел на меня. Он разглядывал собственное отражение в обсидиане. Казалось, что он и раньше так делал, и я невольно представил, как он кричит во тьме, но никто не слышит его ужаса.

Владыка страха боялся. Мне подумалось, что Фулгрим, с его испорченностью, оценил бы эту иронию.

– Как мне вырваться из тьмы, если тьма – часть меня?

– Конрад, – позвал я. – Скажи мне, что ты видишь.

– Я Ночной Призрак. Я смерть, что обитает во тьме... – ответил он, но разум и голос его были далеко. – Конрад Керз мертв.

– Он стоит передо мной, – не сдавался я. – Что ты видишь?

– Тьму. Бесконечную и вечную. Все это бесполезно, брат. Все, что мы делаем, все, что когда-либо было или будет сделано... Все это неважно. Все. Я в страхе. Я – страх. Как же балансировать на этом лезвии?

– У тебя есть выбор, – сказал я, надеясь, что в моем брате еще оставалась хоть крупица братской привязанности, хоть какой-то след рациональности. Они будут глубоко захоронены, но я мог извлечь их на поверхность.

Он перевел на меня взгляд – потерянный, лишенный всякой надежды. Керз был словно паршивый пес, которого слишком много били.

– Неужели ты не видишь, Вулкан? Нет никакого выбора. Все решено за нас: и моя судьба, и твоя. Поэтому я выбираю единственное, что мне доступно. Анархию и ужас.

И тогда я понял, что именно было сломано в моем брате. Его тактика, его нестабильное поведение – все было вызвано этим изъяном. Из-за этого он и уничтожил свой родной мир.

Дорн увидел таившееся в нем безумие. Полагаю, тогда, на Хараатане, я тоже его чувствовал.

– Позволь помочь тебе, Конрад... – начал я.

Лицо Керза, бледное, как алебастр, с глазами темными, как оникс, и такими же холодными, преобразилось. Его губы изогнулись в тонкой, змеиной улыбке, и я понял, что потерял его и свой шанс воззвать к той человечности, что еще в нем была.