Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что же ты сделаешь, великий? — почтительно спросили старейшины.
— Я спрошу у нее, что будет, если два пророка познают друг друга? — он повел глазами по сторонам и, увидев недоумевающие лица, пояснил проще. — Я просто женюсь на этой бабе.
* * *
Служанки правителя ходили на цыпочках, потому что из шатра, который разбили у дома Мусайлимы доносился заливистый женский смех и шлепки по голому телу. Владыка земли Ямама совершил никах, и войско бану Тамим уже третий день скучало в лагере. А сорок самых верных последователей пророчицы ждали ее у ворот Хаджра. Внутрь их не пускали.
На Стефана пророчица произвела совершенно неизгладимое впечатление. Толстая размалеванная баба, увешанная украшениями с головы до ног, она не отличалась особенной красотой. Она была высокомерна, привыкнув к всеобщему поклонению, и смотрела на окружающих, как на верблюжье дерьмо. В конце концов, это ведь она привела к стенам города шесть тысяч всадников, а не кто-нибудь другой. Ее войско уже разорило земли нескольких племен, что враждовали с ее кланом в прошлом. Она договорилась с Маликом ибн Нувайрой, и тот стал ее другом. Ее гонцы встречались с впавшим в язычество Тулайхой, который тоже был готов заключить союз против Медины. Саджах была умна, властна и держала своих людей в кулаке. Ведь многие считали ее посланником Бога. В общем, это была очень и очень неординарная женщина. И крайне опасная, учитывая те силы, что она могла повести в бой.
Стефан, в его-то опытом придворной жизни, смотрел на нее с зоологическим интересом. Он мог бы просто получать удовольствие, потешаясь про себя над дикаркой, если бы не одно обстоятельство. Саджах бинт аль-Харис не просто проповедовала, изрекая рифмы. Она и в обычной жизни периодически разговаривала стихами, а это для мозга измученного поэзией слуги императора было уже чересчур.
Когда она выбирала следующую жертву, ее взор пал на земли бану Ханифа. Об этом потом вспоминали так:
Старейшины племен, последовавших за самозванкой, собрались вокруг нее.
— Куда мы теперь пойдем? — спрашивали они.
— На Ямаму, — ответила Саджах.
— Но жители Ямамы сильны, — заметили старейшины. — А их вождь, Мусайлима, — весьма могущественный человек.
— На Ямаму, — повторила Саджах и перешла на стихи:
— Вперед, на Ямаму!
Со скоростью полета голубей;
Туда, где битва ожесточеннее;
И никакое порицание не падет на вас.
Вперед, на Ямаму!
В общем, Стефан, измученный свадебным пиром, ждал окончания развязки. Ведь его брата в землях бану Ханифа так и не нашли, а выйти из осажденного города было бы полнейшим безумием. В эти земли пришла война.
Все закончилось на третий день, когда молодая супруга с крайне рассеянным выражением лица вышла из шатра своего нового мужа. Она со своей свитой, которая терпеливо дожидалась ее у ворот, отбыла в лагерь, где и сообщила своим людям радостную весть.
— Воевать не будем, Маслама ибн Хабиб теперь мой муж.
— Муж? — изумились старейшины племени. — А как же свадебный дар? Разве он что-нибудь подарил тебе?
— Мы объединим наши веры, — сказала пророчица. — Вот его свадебный дар. Мы станем сильнее всех в Аравии. А вы теперь будете молиться три раза в день. Он отменил утреннюю и закатную молитву. И мы получим половину урожая зерна Ямамы за два года[421].
* * *
— Вот и все, что я знаю об этом деле, великий, — Стефан почтительно склонился перед Халидом ибн аль-Валидом, который растерял весь свой веселый настрой. Вести были плохие, очень плохие. Объединение сил двух этих вождей могло закончиться катастрофой для молодого халифата. И опытный полководец это прекрасно понимал.
— Тебе известно, где она сейчас? — спросил он Стефана.
— Ушла в свои земли, в низовья Евфрата, — сказал тот. — А я взял проводников и отправился сюда. Я же ищу своего брата. Впрочем, здесь его тоже нет.
— Я немедленно отправляюсь в Медину, — сказал Халид ибн аль-Валид после недолгого раздумья. — Советую поехать со мной, Стефан. Скоро тут будет совсем жарко. Тебе не выжить в этих землях в одиночку.
Глава 14
Ноябрь 632 года. Братислава. Словения.
Новая столица готовилась к своей первой зиме. Нобили княжества, по большей части, уже перебрались в Братиславу, обустраиваясь здесь уже навсегда. Княжеская стекольная мануфактура работала без отдыха, поставляя переплавленную смесь египетской соды и чистейшего финикийского песка в виде прозрачных пластин, которые потом запирали в кольца свинцового переплета. Теперь этот товар был куда дешевле, чем раньше, потому что сырье шло напрямую в Тергестум, минуя константинопольских портовых чиновников-коммеркиариев. Любой человек того времени, неважно, бедный или богатый, рос в едком дыму очага, мучаясь всю свою недолгую жизнь застарелым кашлем. Дровяная копоть въедалась в лицо, в легкие и, казалось, в самую душу. Тем удивительнее было выглянуть зимой в окно и вдохнуть чистый воздух, благословляя того, кто сложил первую печь с трубой. Имя этого человека знали все.
Старые дома в Новгороде никто продавать не стал, пусть стоят, детям и внукам пригодятся. Знать Словении была неудержима в накоплении всяческого добра. Княжеский замок был уже достроен, оградив обиталище княжеской семьи угрюмым каменным поясом. Городские стены стояли в лесах, а внутри них еще было множество пустырей, которые пока что ждали своих хозяев. И здесь, в отличие от Новгорода, не было капища языческих богов. Не было совсем. А статую Богини с ее старого места государь перевозить запретил, под предлогом того, что нельзя тревожить святилище.
Черная оспа, несмотря на все старания Тайного Приказа, вырвалась из дулебских земель, и вспыхивала то в одном селении, то в другом. А вот в городах ее не было совсем, как не было ее и в войске, которое были привито в первую очередь. Уже и пехоту с лучниками привлекали для охраны зараженных селений, чтобы не дать разойтись заразе в стороны. Если и было что-то, что могло бы пошатнуть веру в старых богов еще больше, то ни князю, ни владыке Григорию это было неизвестно. Епископ и священники безбоязненно заходили в дома и благословляли больных людей, отчего паства валом повалила в церкви, которых стало катастрофически не хватать. Города и вовсе отвернулись от язычества, видя изувеченных страшной болезнью людей. Только
