Пункт третий - Татьяна Евгеньевна Плетнева

ее муж. – Представляете, «Язык говяжий» весь забрали, а «Язык свиной» почему-то оставили…

– А ты, Вань, – предложил молодой с бородкой, – спроси-ка у прокурора, почему говяжий опаснее с их точки зрения, чем свиной. Разъяснений потребуй.

Могучий визави Александры Юрьевны густо захохотал; заявление обрастало остроумнейшими подробностями.

Александре Юрьевне стало вдруг так тошно и одиноко, что она, не успев отвернуться, закапала слезами прямо себе в чай.

– Со свидания человек сегодня приехал, имеет право, – мягко сказала хозяйка. – Саш, ты поплачь сколько надо, а потом про Игоря нам расскажи, идет?

– Да, – поддержал ее муж, – а то у нас что-то все только для прессы.

Всем стало вдруг страшно интересно про Игоря, но Александра Юрьевна отвечала коротко и бесцветно.

Лысый же гитарист, дождавшись паузы в разговоре, объявил с чувством:

– Эта песня для вас, Саша. Лучше Галича об этом еще никто не сказал.

– Не приставай к ребенку, – испугалась хозяйка, но было поздно.

Дядька картинно припал к гитаре и начал:

…Как мне странно, что ты – жена,

Как мне странно, что ты – жива…

Играл он из рук вон плохо. Присутствующие опустили глаза; неуместность текста была очевидна. Александра Юрьевна рассмеялась и, не дослушав куплета, поднялась и стала прощаться. Гитарист прервал пение и кинулся подавать ей пальто.

– Не волнуйся, все будет в порядке, «голоса» слушай, – крикнул им вослед бородатый, желая сгладить некоторую пикантность момента.

У вешалки дядька поцеловал Сашкину руку и спросил шепотом:

– Вы не любите Галича? Почему?

– Люблю, – отвечала Александра Юрьевна, норовя его обойти.

Дядька прислонился к двери и, не отпуская Сашкиной руки, попросил:

– Позвольте мне вас проводить… уже поздно…

– Нет, – резко сказала Александра Юрьевна, – я должна еще встретиться по делу… ну, понимаете? – и, как водится, указала рукою на потолок.

Сальные глаза ухажера просияли неподдельным восхищением и торжеством.

– Понимаю, – отступая от двери, медленно повторил он, – но если вам когда-нибудь понадобится моя помощь… Я всегда знал, что с такими женщинами мы победим…

Сашка быстро поскакала по лестнице вниз.

– Если вам понадобится моя помощь, – кричал лысый, перегнувшись через перила, – сочту за честь…

– Не понадобится, – крикнула снизу Александра Юрьевна и хлопнула дверью подъезда.

3

– Да не понадобится, драть твою, врач, – сказал татарин.

– А гарнизон что отвечает? – спросил ДПНК.

– Сказали, сейчас разбудят, – быстро отозвался маленький. – Может, все-таки к нам перенесем?

Капитан Васин по-прежнему крепко и безмятежно спал, облокотясь на стол, и они решили до времени его не тревожить.

– В рот вас дери, врач будет?.. – шипел дежурный, прикрывая трубку рукой. – Тут человек умирает…

Дверь первой камеры все это время оставалась открытой, и маленький прапорщик часто заглядывал туда с порога, качал сокрушенно головой и уходил в сени за новой охапкой дров. Заодно перепадало и Пехову: его дачу протопили уже вшестеро против положенного.

– Топи, топи, – говорил офицер, – дверь не закрывай, скорее нагреется.

Примолкший было Анатолий Иванович бухнул в дверь своей камеры чем-то невероятно тяжелым и заорал:

– Говори, падло, что с ним?

– Тубарь[54] отковырял, паразит, – ахнул татарин. – Сейчас, б. дь, в наручниках у меня поорешь, – завопил он в ответ.

– Это ты мне? – спросил, отряхивая валенки, румяный с мороза врач.

– Говори, сука, дверь снесу!.. – угрозил Пехов, нанося новый, еще более мощный удар по двери.

– Не долби ж ты так, – взмолился татарин. – Дай разобраться, врач пришел.

Анатолий Иванович повозился немного и утих.

– Да что у вас тут? – весело спросил врач.

Татарин приложил палец к губам и кивнул в сторону открытой камеры.

– Посмотрим, – спокойно сказал врач, заходя в камеру.

Татарин привалился к стене и молча следил, как он елозит на коленях подле тела.

Вошли ДПНК с маленьким прапором и так же безмолвно встали поодаль.

Врач рванул на Рылевском рубаху, приложил к его груди стетоскоп и завис над ним в нелепой и хищной позе.

– Живой, начальники?.. – истерически заорал за стеною Пехов.

– Живой, живой, не ори, сказано, – крикнул в ответ татарин и шепотом спросил у врача: – Живой, что ли?

Доктор оттянул веко Рылевского, заглянул в глаз, вздохнул и поднялся с полу.

– Живой пока, – тихо ответил он.

– А можно его в дежурку? – выскочил маленький.

– Несите, – махнул рукой врач, – с головой только поосторожнее.

ДПНК взялся за ноги, татарин – за плечи; голова досталась маленькому прапору, и он осторожно понес ее в сведенных ладонях, как сочащийся соком треснувший от спелости арбуз.

Рылевского уложили на топчане в углу; доктор промыл ему рану, забинтовал голову и врезал в плечо два укола подряд.

Рылевский зашевелился, застонал и, повернув голову набок, быстро и скупо сблевал.

– Что скажешь? – осторожно спросил ДПНК.

Маленький поднялся и пошел убирать за Рылевским.

– Да что сказать, – спокойно отвечал врач, – сам знаешь.

– Не знаем мы ничего!.. – закричал вдруг татарин. – Открываем, видим, лежит, башка в крови, а сам дохлый, и все нам на жопу.

– И кто ему по затылку вделал, тоже не знаешь? – усмехнулся врач.

– Сам, может, – предположил дежурный. – Упал, так твою, да и разбил…

– Как хочешь, – сказал доктор, – упал так упал, мне-то что.

– Тебе-то что, – окрысился ДПНК. – Тебе бы только на вызовы по часу не приходить.

– В другой раз вообще не приду, – лениво отругнулся врач. – Фельдшера своего задроченного вызывайте.

– Да ты не сердись, – ласково сказал маленький, вытирая пол. – Мы тут в непонятку попали. С ним-то чего теперь делать?

– Ну в санчасть отправьте, – предложил врач, задремывая от позднего часа и духоты. – Башка-то зарастет, а чего уж там дальше, не знаю. Может, почки застудил, а может, легкие. Разденьте, если не лень, посмотрю, наверно, еще и поморозился.

Игоря Львовича быстро раздели и перевернули на живот.

– Глянь, жопу политик отморозил, – рассмеялся татарин.

– Ну снегом трите, – предписал врач, и прапорщики удалились во двор.

– Так что писать-то? – со вздохом спросил ДПНК.

– Что хочешь, сказал, – отвечал врач. – Пиши: въе…и ему по затылку, рана рваная, обморок глубокий, сотрясение, обморожение. Пиши, короче, что надо, а я пошел.

– А чем – ударили? – приставал офицер.

Прапорщики внесли в дежурку чайник со снегом и стали азартно растирать указанные доктором части тела.

– У них вот спроси, – отмахнулся врач, поднимаясь со стула, и неожиданно, указав на спящего капитана, добавил: – Да вот хоть этим, к примеру.

– Что? – возмутился татарин. – Мы его РОРом ударили?

Доктор наклонился к Виктору Ивановичу и вынул у него из незастегнутой кобуры револьвер.

– Вот этим, чего уж тут, – уверенно сказал он и ткнул пальцем в капитанскую грудь. – И на шинель ему малость попало, гляди.

Виктор Иванович всхрапнул и переменил позу.

– Вот выручил-то, лепила, молодца, – весело сказал татарин, не отрываясь от