И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая

Правда, даже траву есть не стал. Спустился к пруду на водопой, а потом отправился в денник. Где повернулся к стене передом, к миру задом, и начал поедать сено.

Как Гонжичка покатушничал

По дороге на дачу мы с Наташей заехали в конюшню. Наташе очень хотелось поездить верхом. Я долго колебалась, потом все же решила, что с Гонжички не сильно убудет, зато посмотрим, как он к этому отнесется.

Вынесла сайд-пул. Гонжичка отказался в него влезать, зато, когда накинула на шею повод, сам направился на плац. Веста, как жена декабриста, последовала туда за нами. Когда Наташа оказалась наверху, Гонжище вначале очень удивился, а потом честно пытался понять, чего она от него хочет. При этом ходил с одним ухом, повернутым назад, на нее, а другим — направленным на меня. Но старался.

Снова начал стабильно ложиться. Конечно, какое-то время для поиска удобного места он себе отводит, но уже не так много. Его даже не смутили крики и свист шамбарьера в бочке (это одни из частников лошадку тренировали). Веста, увидев, что он лег, тут же пристроилась валяться на другом конце плаца. Повторяка.

Как Гонжик применял НХ

Гонжище провел для меня мастер-класс по дружелюбной игре.

Его дружили с Бусинкой, которая вся из себя трепетная лань, боится собственной тени. Гонжище вначале пытался подойти — она удирает. Он провел ее по леваде: сам по внутреннему кругу, шагом, она — по внешнему, рысью.

Остановилась. Гонжище делает вид, что что-то нюхает на земле, потом делает осторожный шаг в ее сторону. Она напрягается, он тут же останавливается, делает вид, что что-то нюхает. Бу успокаивается, он снова смотрит на нее, делает несколько шагов. Останавливается.

А потом меееедленно, по четвертьшажка, приближается, останавливаясь, как только она начинает напрягаться.

И — вуаля — они уже чешут друг друга!

Организовать, что ли, продажу услуг по обучению НХ под его инструктажом?

Осень, осень…

Осенью у Гонжищи появилась новая подруга — переехавшая из Германии Донна Элайза. Огромная, наверное, даже больше Гонжика — навскидку, все 180 сантиметров в холке. Как сказала одна из частниц: о, наконец-то появился у Гонга кто-то под стать ему, стоят два мастодонта.

А еще с нами гулял Тристан. Который решил, что, раз я решила забрать из левады Гонжищу, то и он пойдет.

— Гонжище, — говорю, — прогоняй его, чего стоишь?

Гонжище послушно изобразил крысу, но Тристан тут же зачавкал: «Дяденька, не бейте, я маленький» — так что пацифист Гонжище сказал: тебе надо — ты и прогоняй. На мои попытки изобразить мельницу Тристан отошел. Но когда Гонжище вышел и я потянулась за жердью, почувствовала чье-то присутствие. А это Тристанище ненавязчиво так пытается напереть на меня плечом. От негодования даже мельницу изображать не пришлось — хватило взгляда и шипения «Куда???!!!», чтобы бедного лошаденыша смело на середину левады.

Решили мы подойти к сооруженному возле пруда столу. Гонжище постоял рядом, понюхал сооружение, подумал и… начал с деловитым видом поднимать передние ноги, чтобы водрузить их на стол. Испугавшись, что он, поставив их, не сможет снять (стол все-таки высокий), я попыталась его отвлечь и предложила взамен поддон. Гонжище на такое несерьезное предложение оскорбленно повернулся к лесу передом, а к нам с поддоном тем, что осталось. Пришлось срочно искать замену. И она нашлась: на въезде в конюшню сложены огромные бревна. Тут уже Гонжище оторвался: и ставил на них ноги (по одной и обе сразу), и тянулся, и просто ногами стучал. Чудо в перьях.

Зимние забавы

Зима все же вышла из новогоднего запоя, вспомнила о своих обязанностях и заявила: а нате-ка вам метелюшечку! Дороги замело, машины сносило на обочины, и я даже позвонила Юле уточнить, приедет ли она в воскресенье расчищать Гонжичку (для нее надо было денежку оставить тогда), а то мало ли — вдруг не рискнет. Но Юля оказалась рисковым автомобилистом, так что Гонжичка без копыт не останется. Точнее, именно без них он и останется. Тьфу, в смысле, без излишков копыт. Ну, вы поняли.

Гонжище был прикольным. Когда я приехала, стоял в леваде, жевал сено. Меня увидел, но в черной куртке не узнал. А стоило проскользнуть по двору в белой — тут же идентифицировал, как порядочный, выстроился у выхода и ЖДЕТ. Гипнотизирует взглядом. Давит на совесть. Так что я снова понадеялась на его порядочность и пошла забирать с пустыми руками. Без чомбура, в смысле.

Гонжичка собрал в кулак всю свою интеллигентность, выскользнул из левады и стоял недвижимой статуей, пока я воевала с Донной, которая заявила, что она тоже выходит, а Сакура (третий участник выгульной компании) как-нибудь одна постоит, чай, не маленькая.

Планов никаких не было, потому что какие могут быть в такую погоду планы? То задувало и снежило так, что вообще ни черта не было видно почти, одни белые мухи. То вроде успокаивалось, но все равно оставалось сыро и противно. А солнце… это издевательство какое-то! Знаете, такой бледно-серый кружок на густо-сером небе — это вот наше солнышко. Ну, блин же!

Короче, планов не было. Я рассчитывала, что Гонжище скажет, чего ему хочется, и будет ему счастье. Гонжище, очевидно, полагал то же в отношении меня. Поэтому мы некоторое время смотрели друг на друга как два барана, побродили по двору, зашли в соседнюю леваду, но потом все же Гонжище вежливо переложил бремя ответственности за организацию нашего досуга на меня.

— О! — сказала я, подумав. — У меня есть идея! Пошли копать траву!

Ну, и пошли, чего. Гонжище вначале от меня отходить отказывался, периодически проверял сохранность морковки в карманах и показывал все свои достижения (товарищи, какие это были кранчи!!! Ну, просто вах какие кранчи!), но потом вошел во вкус и пасся полным ходом.

Через некоторое время, однако, ко мне в полной мере пришло ощущение, что на дворе не лето. И я стала увещевать Гонжищу, что, может, мы все-таки в конюшню, а? Гонжище, кстати, единственный гуляет незапопоненный, и к тому моменту снегом были засыпаны даже уши, но в конюшню идти он отказывался. То есть как. На мои призывы подходил (иногда задним ходом, когда думал, что это я осаживание на себя прошу), но стоило повернуть к конюшне, устремлял на меня такой укоризненный взгляд, что я тушевалась, мучилась совестью, и лошадка, развернувшись, не спеша удалялась