Хадамаха, Брат Медведя - Кирилл Кащеев

Ковыляя, Пыу подобрался к своим вещам, протянул руку… его куртки, синей куртки с оттиском Огня на спине не было!

– А где… кто… куртка моя где? – вертясь на месте, как гоняющийся за хвостом пес, завопил Пыу.

– Куртешку потерял? – ласково спросил палач и довольно взмахнул кнутом. – Значится, вскорости еще свидимся! За утерю снаряжения, знаешь, сколько плетей полагается?

– Десять? – замирающим голосом спросил Пыу.

– Двадцать! На повышение пойдешь, десятник! – И палач зашелся мелким кудахтающим смешком.

Пыу вскинул кулаки и потряс ими в темные равнодушные небеса.

– Хадамаха! – от его вопля сморгнули даже звезды. – Сколько ни прячься, я все равно чую, это все ты!

На соседней улице Хадамаха невольно присел от этого крика. Смущенно поправил спрятанную на груди синюю куртку храмового стражника и поспешил дальше.

Хадамаха стянул с плеч мешок и аккуратно опустил на пол. Прикрытое его старыми драными штанами металлическое яйцо глухо стукнуло в утрамбованный пол. Мальчишка облегченно перевел дух. Металлический шар оказался не особо тяжелым – просто ощущение, что таскаешь на спине примерно так Дневной запас Голубого огня… Амбе не пожелаешь такого ощущения! И оставлять нельзя – мало ли кто его в шаманском городке найдет! Знает он этих шаманов – одно беспокойство от них. И он мрачно покосился на Донгара.

– Хорошее местечко, однако, – довольно сказал черный шаман, расставляя по всей комнате медные плошки с курящимися в них сухим можжевельником и чагой.

– Да, хорошее. Было, – сказал Хадамаха. Если закрыть глаза, можно представить себе, что на длинных скамьях вдоль стен, неспешно бинтуя руки, сидят игроки, а мимо них, яростно разминая пальцы, вышагивает командный тойон. Если закрыть уши, представлялся гул зрительских скамей и даже грохот каменного мяча по площадке. Все это было, было – один раз. Один-единственный Хадамахин матч.

Он крепко прижался лбом к оконному льду. От скамей остались лишь зола да почерневшие обугленные пеньки. На искореженном Рыжим огнем медном круге игровой площадки четко выделялся починенный жрицами да кузнецами кусочек – приглаженный да брошенный. И ни души вокруг. Жрицы в храме. Кузнецов Советник отправил на восстановление города. Игроки – кто где, двоих Хадамаха видел, когда те разбирали развалины. А единственный уцелевший деревянный домик для игроков под площадкой стал приютом черного шамана!

– Не горюй, мальчик-медведь! Починят тут все – лучше прежнего будет! Поиграешь еще, – сказал Донгар, поднося Огонек малого храмика к курильнице.

Хадамаха покосился на него – верно говорят про Черных, что те души человеческие как берестяной свиток читают. Может, и правда есть у них шанс? У них – но не у него.

– Не поиграю, – с трудом разлепив губы, покачал головой мальчишка.

Интересно, они хоть понимают – Донгар, Аякчан, Хакмар, – что скорее всего не доживут до Рассвета? Даже если сумеют перекрыть путь к Огненному озеру раз и навсегда – жрицы не простят. Королева станет их искать. Всегда. Не будет им места в Среднем мире. Шаману хорошо, он Черный – в Нижний уйти может. И Аякчан тоже – если уж она и впрямь дочь Уот Огненной да Эрлика Нижнего. Да и Хакмара там наверняка примут. А куда податься ему? Хадамахе как никогда раньше захотелось к маме. «Не грусти, мой маленький печальный медвежонок, – сказала бы она. – Все обойдется». Нет, мама, не обойдется. Победят они или проиграют – твой сын Хадамаха больше не вернется к племени. Глаза защипало, Хадамаха украдкой шмыгнул носом.

– Ай-ой, ты чего? – конечно, Черный услышал и, конечно, не стал делать вид, что не слышит. – Расстроился, однако?

– Ничего я не расстроился, – буркнул Хадамаха. – Я просто… просто так… – От кого-то он уже слышал про «просто так». А перед глазами, как назло, – медвежий праздник, мать в праздничном халате пляшет, руки в воздухе мечутся, как две птицы. В глазах защипало совсем нестерпимо.

– Я давно спросить хотел, – любопытно косясь на него, спросил Черный, – какой у вас, у Мапа, медвежий праздник?

Хадамаха ответил ему мрачным взглядом – а вот в голову к нему лезть вовсе не обязательно! Содани придет – к нему и лезь!

– Ай-ой, ты только не обижайся! – немедленно засмущался Черный. – Я к тому… В других-то племенах медвежий праздник – когда медведя того… забили да едят, – физиономия у него стала такая виноватая, будто он лично всех родичей Хадамахи по сивирским лесам поел. – А вы же сами… ну вроде как… Вы кого едите, однако?

Не сводя с Донгара все такого же мрачного, выбирающего взгляда, Хадамаха оскалил внушительные клыки и громко, с чавканьем облизнулся широким, как лопата, языком.

– Нет! – мгновенно бледнея, прошептал Донгар.

Хадамаха враз почувствовал, как Ковец-Гри-шаман говорит, – настроение улучшилось. Черный испуганно заглянул ему в глаза и расплылся в неуверенной улыбке.

– Шутишь, однако, да?

Хадамаха не выдержал и засмеялся.

– А я-то, чурбан, поверил! – облегченно вздохнул Черный. – Ты мне вот еще что скажи, – подсаживаясь к Хадамахе, он воровато оглянулся на Аякчан и зашептал ему прямо в ухо, щекоча дыханием: – В пауле мальчишки рассказывали, а я не знал, правда или вранье, и спросить боялся – засмеют, однако. Говорят… Если медведь на тебя кидается, а у тебя ни ножа, ни копья, можно ему руку в пасть засунуть и за язык схватить!

– Можно, – с каменным, как у самого Богдапки, лицом согласился Хадамаха. Поглядел в обрадованную физиономию черного шамана и так же невозмутимо добавил: – Руки – они вкусные. Говорят.

Обрадованное выражение застыло на физиономии Донгара. Сменилось задумчивым. Наконец дошло – и тощие щеки еще больше опали от разочарования.

– А я-то думал… – пробормотал он, но, видно, решил прояснить все спорные вопросы до конца. – Еще говорят, медведя без оружия добыть можно – даже не голыми руками, а одним пальцем! – и мальчишка сунул под нос Хадамахе вытянутый палец, чтоб тот не сомневался, каким именно.

Хадамаха внимательно палец оглядел – не впечатлял. Тощий и ноготь обкусанный. И вот с этим – против целого медведя?

– Надо только дождаться, пока медведь из берлоги вылезет, самому туда нырк – и затаиться!

– И что? – недоверчиво переспросил Хадамаха. Пока что больше походило на доставку в берлогу – любой медведь искренне обрадовался бы, найдя по возвращении такого «затаившегося» – пусть даже тощего, как Донгар!

– Как что, как что! – занервничал Донгар. – Медведь – он же в берлогу задом влезает?

Хадамаха кивнул – ну а как в нее влезать? Медведь большой, берлога маленькая…

– Вот как зад медвежий проход-то закроет, как на тебя двинется… – азартно продолжал Донгар, – …тут ты пальцем… – Донгар снова предъявил палец, – прямо ему в зад – тык! Медведь палец у себя в заду почует, замрет и… Помрет на месте! – выдохнул он и уставился на Хадамаху восторженно выкаченными глазами. Палец – страшное оружие охотника – так и торчал у Хадамахи перед носом, как немая угроза.

– Не надо палец в зад, – слабо-слабо всхлипнул Хадамаха. – Я лучше прямо так на месте помру!

– Почему? – доверчиво поинтересовался Донгар.

– Палец у тебя больно грязный, – валясь от хохота на скамью, выдавил Хадамаха.

Донгар критически повертел охаянный палец перед глазами и пробубнил:

– Можно подумать – у медведя зад чище! Ежели неправда, так и скажи! Смеяться-то зачем?

Хадамаха свалился со скамьи.

– Вы сейчас у меня оба на месте помрете! – люто прошипела Аякчан, и на скрюченных пальцах у нее заплясали синие искры. – Нашли время для шуток, когда Хакмар там, может быть…

– Надо было мне в храм пойти, однако, – немедленно меняя обиженное выражение лица на привычное виноватое, вздохнул Донгар.

– Ну и что бы ты там сказал? – немедленно взъелась на него Аякчан. – Ты только с духами говорить умеешь да еще вот… с медведями! А с людьми двух слов связать не можешь.

– Был бы тут Хакмар, сказал бы: да разве жрицы – люди? – неожиданно выступил Черный.

Аякчан поглядела на него изумленно – будто лавка под ней вдруг начала непочтительность к Храму демонстрировать! – но с темы себя сбить не позволила:

– Хакмара тут нет! Он там, в храме! А если догадаются, что он никакой не стражник? А если ваш Содани ему не поверит? Почему туда должен был идти Хакмар?

– Потому что Хадамаху знают, а я умею только с медведями разговаривать, – ответил Черный, и была на его тощей физиономии такая серьезность и кротость, что при всем желании заподозрить его в насмешке не получалось.

– Могла я пойти. Жрицу бы точно не заподозрили! – звонко шлепая босыми пятками по утрамбованному полу, Аякчан меряла комнату игроков нервными шагами.

Напоминать, что именно на нее выдан Храмовый указ, Хадамаха не стал. Не по злобе бесится девчонка (во всяком случае, сейчас).