Ловец ласточек (СИ) - Рябова Александра

— Я получила Приглашение.

Она коротко посмеялась, как будто не верила, как будто не ждала и как будто самую малость огорчилась. Мы предложили ей уйти после праздника, в новом году.

Но Франтишка собрала чемодан, и в полдень двадцать восьмого декабря к агентству подъехал рыцарский автомобиль, чтобы увезти её. День выдался под стать событию солнечным, вот только на душе у меня было тоскливо.

— Так не хочется расставаться. Уйти бы нам всем вместе — вот было бы замечательно, правда? — Франтишка пыталась скрыть нетерпение, и пусть в глазах её стояли слёзы, она сияла ярче, чем когда-либо. От этого у меня почему-то саднило в груди.

Франтишка обняла Кира, Петера, а когда обхватила мою шею, зашептала:

— Знаешь, я всё мечтаю, что встречу Лвичека там. Конечно, Владыка может отправить меня в совершенно другие края, но вдруг, вдруг мы встретимся. Ах! тогда я в самом деле…

Она не договорила — расцепила руки, отступила, сжала дрожащие губы. Я успокаивающе погладила её по спине и почувствовала под пальцами сильное, частое биение сердца. Мыслями она была уже бесконечно далеко от нас.

Быть может, поэтому Мария и ответила на объятие так вяло, почти безнадёжно. Я не расслышала, что она произнесла Франтишке на ухо, и даже не стала гадать, отчего они так долго смотрели друг на друга, словно испытывали. Франтишка отшатнулась, будто бы между ними рухнул мост. Мария отвернулась.

— Счастливого пути, — бросила она и ушла в агентство.

Беспокойно топчась на месте, едва сдерживая плач, Франтишка распрощалась с нами и села в машину. И как только рыцарь захлопнул за ней дверь, я поняла, что мы больше никогда не увидимся. Что больше никто не будет танцевать по кухне, готовя обед, не будет болтать без умолку о всякой чепухе и напевать под нос смутно знакомые мелодии. Глаза защипало.

Я запрокинула голову: слепящее голубое небо было пустым и холодным. Меня пробил озноб, и ещё долго я не могла унять эту дрожь ни теплом дома, ни горячим чаем. Кир принёс мне плед, коснулся лба и вздохнул.

— Похоже, это нервное.

— Переживаешь за Фани? — спросил Петер. — К чему? Она наконец получила то, о чём мечтала. За неё нужно радоваться.

— Знаю. Но без неё здесь всё будет по-другому. Вот мне и тревожно, наверное.

— Это ничего, — утешил Кир. — Свыкнешься, и тревога уйдёт.

Но сам он, казалось, тоже был чем-то встревожен.

Мария притихла на втором этаже, и мы сидели на кухне безмолвно, замерев в ожидании нового года, в почти равнодушном, стылом ожидании неизбежного. Точно всё волшебство праздника Франтишка забрала с собой. Точно ни радости, ни предвкушения не было с самого начала. Я прислушивалась к тиканью секундной стрелки, настойчивому, резкому, съедающему остаток декабря крошка за крошкой, и чувствовала, как ширится во мне гулкая, промозглая мгла.

— Нам не пора заняться ужином? — вспомнил вдруг Петер. Я опомнилась. Мы просидели в тишине больше часа, и никто не заикнулся даже о кофе.

Втроём мы сходили в ближайший магазин и втроём взялись за готовку. Это нас приободрило. Кир руководил, и, хотя он не переставая ворчал о том, как не любит готовить, и ругался, если я или Петер не справлялись с простейшим, на его взгляд, заданием, мне было весело. Общее дело, пусть и такое незатейливое, развеяло закравшуюся в мою душу тревогу. Как мало порой нужно человеку, чтобы успокоиться.

Вечер наступил незаметно. От света фонарей и огоньков на улице было светло, как днём, и под окнами то и дело раздавался галдёж и смех гуляющих — так бывало всегда в центре Тьярны, но теперь её центр словно бы расширился, поглотив город целиком. Атмосфера вечного выходного и шум никогда не спящего города, ворвавшиеся в наш мирный район, напомнили мне о Юлиане. Дома ли он сейчас? Отмечает ли Новое рождество в одиночестве? Поймав себя на этих мыслях, я устыдилась и поспешила их отогнать.

Когда с ужином было закончено, Кир ненадолго вышел и вернулся, пряча что-то за спиной. Он неловко потоптался у двери и прокашлялся.

— Хотя мы и договорились друг другу ничего не дарить, я всё же кое-что приготовил. Для тебя, Петер.

Кир поставил на стол узкую коробку, обклеенную цветной бумагой. На одной из широких сторон было несколько рядов картонных створок с разбросанными по ним числами от единицы до двадцати восьми.

— Адвент-календарь? — Петер не мигая смотрел на него.

— Знаю, поздновато уже для такого подарка. Зато ты можешь открыть всё сразу, разве не здорово? Там твои любимые мятные леденцы.

Петер осторожно взял календарь в руки.

— Ты сам его сделал?

— Вышло не очень, да?

— Нет… вовсе нет…

Он захлебнулся от волнения, и из глаз его вдруг брызнули слёзы. Словно испугавшись, Петер выронил календарь. Кир всполошился.

— Прости, я думал, тебе понравится. Зря я сделал сюрприз, надо было сначала спросить.

— Нет-нет, мне нравится, правда, нравится. Я не поэтому, просто… — Петер утирал слёзы, но они, не унимаясь, бежали по щекам, капали ему на брюки, на стол, пропитывали рукава рубашки. — Просто я никогда не получал ничего подобного на Рождество. Матери было всё равно, она считала, что я не заслуживаю никаких подарков. Она покупала мне дешёвые календари с дешёвым шоколадом и молилась, молилась за меня, как будто от этого зависела моя жизнь, как будто это должно было меня исправить, спасти, но от чего? Почему меня нужно было спасать? Я так и не узнал, что… что во мне было сломано…

Кир крепко обнял его, и Петер, трясясь, уткнулся ему в плечо. И я, не выдержав, тоже расплакалась. Присоединилась к их объятию в стремлении успокоить и Петера, и себя. Кир негромко всхлипнул над нашими головами. Мы держались друг за друга, как за единственных близких людей во всём мире. Действительно, в тот день никого, кроме нас, не осталось. Но тогда, вопреки всему, я почувствовала, что мы будем в порядке. Рано или поздно всё будет в порядке.

Около девяти часов Мария спустилась к ужину. Она внимательно оглядела нас, но ничего не сказала. Мы открыли шампанское и, как велела традиция, выпили за изобилие в наступающем году. Благодарности Владыке произносить не стали. Снаружи было шумно: из окон соседнего дома раздавалась музыка, и под её сопровождение резвились в снегу дети и танцевали высыпавшие на улицу компании молодёжи. Не хватило ли мне смелости выйти к ним, или же я не разделяла их весёлого настроения? Было спокойно, но едва ли радостно.

Ближе к полуночи улицу заполонила пёстрая толпа горожан. Люди выходили, потушив в квартирах свет, а кто мог, выбирался на открытые балконы и крыши. Мы тоже покинули агентство. Мороз щипал кожу, и свежий снег мерцал в ярком сиянии янтарных фонарей. Пока они не погасли. Остановились и выключили фары автомобили, потемнели окна домов. Голоса притихли, взбудораженные, настороженные — лишь их напряжённый гул сохранился в ночной мгле.

Я подняла глаза и увидела усыпанное звёздами иссиня-чёрное небо. Даже заключённое в рамку кирпичных стен, оно казалось бесконечно широким, и его бездонная глубина с пугающей силой притягивала меня. Куда я должна была смотреть? Первая звезда могла упасть в любой момент, и я спешно придумывала подходящее желание.

Что-то блеснуло на краю взора. Я перевела взгляд: белая искра дугой скользнула по небу, прочертив след, растворившийся в ту же секунду. Толпа всколыхнулась, взревела, и я зажала ладонями уши. Звёзды падали одна за другой, подобно дождю. Ночная темнота расступилась. И хотя мне не удалось выразить желание словами, его тёплый огонёк, занявшийся в моей душе, давал надежду. Я вдохнула с такой лёгкостью, как никогда прежде не дышала.

Наступил новый год.

— По легенде, — заговорил вдруг Петер, — там, куда упали звёзды, рождаются самоцветы. Поэтому звездопад не просто красивое явления, он символизирует дары Владыки.

— Не думала, что тебе такое интересно.

Он мотнул головой.

— Не интересно. Просто Фани часто об этом рассказывала.

Я представила её невысокую фигурку, тянущуюся вверх, будто в стремлении оторваться от земли. Видела ли она то же небо, что и мы? Где бы она ни находилась, была ли счастлива в ту минуту? И я загадала, чтобы её желание непременно сбылось, чтобы одна из бессчётного числа звёзд, мелькавших надо мной, пролетела перед её сверкающими глазами.